В прошлом году удалось побывать на месте исчезнувшей дворянской усадьбы. Это Ларино бывшего Вяземского уезда, а ныне территория Сафоновского района.
Усадьба Ларино была типичной для Смоленщины – деревянный усадебный дом, комплекс хозяйственных построек, кирпичная церковь, построенная владельцем имения. Казалось бы, что там может быть интересного, ведь ничего не сохранилось? А ведь с историей усадьбы связаны и знаменитая повесть А.Н. Радищева «Путешествие из Петербурга в Москву», и творчество выдающегося художника Исаака Левитана, который бывал в Ларине и посвятил ему одну из своих работ.
В родовой усадьбе Ларино прошло детство российской художницы, переводчицы Любови Васильевны Шапориной (1879-1967), в девичестве Яковлевой. Она почти 70 лет вела личный дневник, который не так давно был опубликован, став одним из значимых документов, отражающих историю нашей страны в XX веке. Вот фрагмент из этого дневника, посвященный отъезду Л.В. Шапориной из Ларина, уже навсегда:
«1918 год. Несмотря на социализацию, мою мать пока не выселяли, и на лето мы поехали в Ларино. В последний раз…
…Со станции ехала на телеге с богобоязненным стариком, который, помню, все повторял: „Лукавые времена настают, ох, лукавые!”
Настроение у крестьян совсем переменилось. Ходили они, понуря голову. Переменилось и их отношение к нам. Приносили яйца, сострадали. Заносчивости и агрессивности 17-го года и в помине не было, чувствовалось большое разочарование, комиссары имения были не то что старая барыня. Бывало, попадет скотина в хлев, придет за ней ее хозяин, барыня пожурит, постыдит, наговорит жалких слов, он постоит перед ней, почесывая затылок, повинится и получает безвозмездно скотину обратно. А теперь рубли плати!
Мы все же занимали весь дом по-старому; комиссар, крестьянин, присланный из Вязьмы, жил не то на кухне, не то в девичьей, не помню. Лошадьми мы пользоваться не могли, кажется, оставлена была в наше пользование одна корова. Когда стали поспевать яблоки, мы их покупали. Постепенно комиссары (их сменилось несколько человек за лето, – все они проворовывались) вымогали у матери все, что могли и на что, собственно говоря, не имели права, отобрали, например, Сашино английское верховое седло. Хлеб стали печь с мякиной, с „кыльками”, говорили рабочие, так что легко было занозить рот при еде.
В середине августа из Вязьмы пришла бумага-извещение, которая гласила, что дочь землевладелицы Яковлевой должна немедленно выехать с семьей из имения Ларино. Требовалась расписка. Я на этой же бумаге расписалась: „Прочла с удовольствием. Л. Шапорина, рожд. Яковлева». Мама и Юрий смотрели мне через плечо. «Что ты делаешь, – возопил Юрий, – тебя расстреляют». – «Нет, они ничего не поймут и не обратят внимания на мой плагиат – ну, а если поймут…”
К маме несколько раз приезжала из Вязьмы очень милая и доброжелательная барышня из вяземского отдела земледелия, – она рассказала, что у них поняли мою остроту и много смеялись. Дело в том, что так, по слухам, имел обыкновение подписываться на бумагах государь Николай II.
Надо было уезжать из родного, милого Ларина. Лошадей и экипажа нам не дали. Мы сговорились с Ваней Французовым, мужем моей подруги детства и кумом Вали. Их хутор Тимошино был верстах в двух от нас, за Дымкой; лугами еще ближе.
Накануне отъезда Валя пришла к нам, ей был дан окорок, который она обернула, положила за пазуху, запахнув поддевкой, как ребенка, и унесла к себе лугами. Приходилось красть у самих себя. Отслужили панихиду на могиле отца. Приехал Ваня с двумя подводами. Мы уселись на сено и поехали. Под этим сеном был спрятан окорок. Вася, ему было 3 года, был в восторге: Ваня дал ему концы веревочных вожжей – он правил.
Встретили по дороге знакомого мужика. Он остановился и долго качал укоризненно головой: „Не могли своих лошадей-то дать, до станции доехать!”
Перед моим отъездом я разобрала все книги и уложила все то, что моя мать могла увезти с собой в случае выселения. Мы решили оставить в Ларине лишь такие книги, как Добролюбова, Чернышевского, Решетникова.
Крестьяне настаивали на том, чтобы „старую барыню” оставить в Ларине, но высшие власти на это не пошли, и через месяц после нас мама получила распоряжение выехать. Ей дали лошадей только доехать до Погорелова, которое находилось в трех верстах от Ларина за Днепром, в Дорогобужском уезде, причем дали, конечно, не коляску, а шарабан и телегу для вещей. Мать остановилась у садовника Михаила Ивановича, который и помог ей доехать до Дорогобужа. Здесь мама нашла комнату у родственников крюковского сыровара Гфеллера.
Мы вернулись в Петербург. Надо было строить жизнь заново…»
Ныне на месте усадьбы Ларино сохранились лишь остатки усадебного парка, прудов, фундаменты разрушенной церкви. Всё, как и везде. Но сохранился и сам пейзаж, удивительно спокойный, красивый. Усадьба располагалась в том месте, где в Днепр впадает речка Дымка с широкими заливными лугами.
У фундаментов разрушенной ларинской церкви установлена деревянная часовня, стоит и небольшой домик для птиц, в нем какая-то птичка свила себе гнездо. Часовню, по всей видимости, установили последние деревенские жители, которые приезжают в поминальные дни в эти края на деревенское кладбище.
Усадьба – это рай! Увы, покинутый нами…
Автор: Юрий Шорин
Источник: официальная группа научно-популярного журнала "Край Смоленский" https://vk.com/kraismol
Если материал вам понравился, не забудьте поставить дружеский лайк.