— О-о-ольга!
Протяжный утробный стон возвестил – Изосим проснулся. Ольга, хлопотавшая на кухне, извлекла из шкафчика бутылку водки, налила полную стопку, наколола на вилку соленый огурец и поспешила в спальню.
Ежедневный ритуал повторялся много лет подряд. Изосим, не вставая с постели, вливал в себя стопку беленькой, нехотя закусывал и только после этого принимался за обычные утренние дела. За завтраком он употреблял еще две стопки и, обласкав жену отборным многоэтажным ругательством, уходил на работу.
Если обходилось без рукоприкладства, Ольга спешила к иконам, крестилась и воздавала благодарность высшим силам за то, что они избавили ее от тяжелого мужниного кулака, и просила заступничества святых угодников на будущее. Если же ей все-таки доставалось, Ольга все равно молилась, плакала и просила образумить мужа.
Без этого хрипловатого грубого позывного «О-о-о-ольга!» она уже не представляла ни своего утра, ни своей жизни. До того, как он набатом оглушит сонный дом, Ольге нужно приготовить мужу завтрак – именно приготовить, а не нашлепать на скорую руку бутербродов. На завтрак Изосим признавал свежеизжаренные оладьи или блины, либо яичницу строго из двух яиц. Причем яичница должна быть непременно с целыми желтками, чуть сырыми, едва схваченными пленкой, чтобы их можно было вымакивать хлебом. Если желтки по недогляду успевали свернуться, тарелка летела со стола, а Ольга могла выхватить тумака…
Сегодня у Изосима последний рабочий день, а завтра он выходит на пенсию. Это значит, что Ольге придется находиться с ним под одной крышей круглосуточно. Но она все рассчитала. Сейчас Изосим съест яичницу с идеальными по консистенции желтками, обругает Ольгу и уйдет на работу. А Ольга возьмет свой паспорт, деньги, которые она откладывала тайком от мужа, выгребет из шкатулки все украшения, которыми Изосим искупал свою жестокость, и пойдет на автобусную остановку.
Накануне она отпросилась у мужа в парикмахерскую, куда заблаговременно записалась. А парикмахерская – в райцентре. Полчаса на автобусе в одну сторону. По приезде Ольга отзвонится Изосиму, что она на месте. Он через час непременно позвонит в парикмахерскую на стационарный телефон – убедиться, что жена действительно там. Ольга уже договорилась с парикмахершей Натальей, чтобы та ответила:
— Извините, она не может сейчас подойти, ей моют голову после окрашивания. Она перезвонит, когда освободится.
А Ольга в это время уже будет мчаться по рельсам в новую жизнь. Она возьмет билет неважно куда, просто сядет на ближайший поезд. Отложенных денег ей хватит, чтобы несколько месяцев снимать на новом месте квартиру, а все украшения она сдаст в ломбард, чтобы иметь кое-какие сбережения. Она уедет в одном платье, с одной сумочкой, чтобы не вызвать подозрений и расспросов у односельчан. Своего нового адреса она не скажет даже родным детям…
***
Ольга собиралась уйти от Изосима с самого первого года семейной жизни. Но вот только как так сразу уйдешь? Стыдоба на все село ведь. Бабам злым потеха будет языки об нее почесать, да и мужики глумиться станут – мол, откупоренную бутыль теперь только по кругу пускать среди тех, кто не брезгует. Где уж ей потом с нормальным парнем сойтись…
Мать Ольге сказала сразу после свадьбы:
— Надумаешь с мужем развестись, прокляну. Не дочь мне та, которая честью семьи не дорожит! Вот как будет с мужем житься, так и живи. И из своей избы в мою сор таскать не вздумай.
И решила Ольга терпеть все во имя чести своей и семейной. И чтобы терпение, не приведи господь, вдруг не иссякло и имело какой-то благородный смысл, она родила мужу троих детей. Была, правда, мысль на одном остановиться, на Кольке старшем. Но когда Колька подрос, и им с Ольгой стало вполне реально уйти, она вдруг очень испугалась: разве имеет она право сына без отца оставлять? А так хоть какая-никакая, но семья. И Кольку безотцовщиной дразнить никто не будет, и ее в разведенки не запишут.
Да и не так уж плох Изосим-то: работает, как все, пьет тоже, как все, и бьет, наверное, тоже, как все. Ольга ведь терпит, значит, и другие бабы терпят. Сказки это все – про добрых мужей. Да и что за характеристика такая для мужика постыдная – «добрый»? Мужик должен уметь заработать да кулак тяжелый иметь, чтобы все боялись. А в пьянстве какой порок? Он на работу ходит? Ходит. Получку приносит всю до копейки. И про нее, про Ольгу, не забывает никогда – то колечко, то сережки, то туфельки по последней моде, не у каждой городской фифы такие найдутся в шкафу. Ну и что с того, что он ей за день до этого припечатает? Не до сотрясения же. Жить можно. Да и сама виновата, лезла с пьяным отношения выяснять…
Через пять лет после Кольки в знак великого Ольгиного терпения и смирения появились на свет двойняшки Юрка и Юлька. Как гордился Изосим таким пополнением, считая его исключительно своей заслугой! Только вот когда ясно стало, что детишки отстают в развитии, а у Юрки еще и порок сердца в придачу, Изосим сразу от них открестился, а на Ольгу взъелся с удесятеренной злобой – мол, «бракованных» детей ему родила. А что у Ольги всю беременность день да через день слезы, что швыряли ее на пол с большим уже животом да за волосы таскали на глазах у перепуганного Кольки, так от этого разве больные дети рождаются?
— Больное потомство от ущербной бабы! – часто выкрикивал Изосим в порыве гнева.
Так вышло, что Ольга выписала ему пожизненный билет на истязание себя, но продолжала держать слово не выносить сор из избы. Хорошо хоть, мать не отказывала в помощи с внуками. Колька и вовсе какое-то время с ней жил, чтобы Ольге было сподручнее таскаться с двойняшками по докторам и бабкам. Но Изосим потребовал, чтобы Кольку вернули домой:
— Нечего себе жизнь облегчать! Сама родила таких, сама и мучайся, искупай свой грех.
И Ольга мучилась. Юльку худо-бедно вытянули, она к школе уже почти сверстников догнала. А вот у Юрки сердечко не выдержало – похоронили мальчонку шестилетним…
Колька и Юлька выросли. Ненавидели друг друга люто. Колька Юльку за то, что она – девчонка. Юлька Кольку – за постоянные тычки и пинки. Колька по примеру отца рано пристрастился к выпивке. На все материны увещевания все одно талдычил:
— Отец пьет, и ничего! Уважаемый руководитель, между прочим. И я пить буду, кто мне запретит?
Не хотелось Ольге признавать своего упущения. Она же для него, для Кольки, старалась, терпела, семью сохраняла.
— Что поделаешь с ним? Дурная генетика. – повторяла она Колькиной жене Варьке, когда та на Кольку начинала жаловаться. – Я же несу свой крест. И ты свой неси…
Юлька сразу после школы в город сбежала. К родителям приезжать отказывалась, но регулярно присылала фотографии своей весьма благополучной жизни. Говорила, что работает в магазине одежды и у нее есть обеспеченный ухажер. Ольга в душу к дочери не лезла, ей было достаточно знать, что Юлька жива и здорова.
***
Ольга ехала в автобусе, непринужденно болтая с соседкой Катериной о том, какую прическу собирается сделать, какие хорошие на огороде уродились помидоры, как здорово, что Изосим, наконец-то, выходит на пенсию.
— Ой, хорошо вам. – не без зависти произнесла Катерина. – На море, наверное, собираетесь?
— Думаю, в августе. – загадочно улыбнулась Ольга, крепко сжимая сумочку. – Хотим застать бархатный сезон.
— Говорят, пенсия – это вторая молодость! – ехидно подмигнула Катерина. – А что, дети выросли, денег Зоська заработал столько, что вам до конца жизни не потратить. – и, вздохнув, добавила. – Хорошо тебе, Оля. Всю жизнь, как у Христа за пазухой. Жаль только, что с Юрочкой так вышло…
Ольга молча кивнула и стала пристально следить за мошкой, которая ползала по окну подпрыгивающего на ухабах автобуса. Катерина не поняла, что Ольге не хочется продолжать разговор.
— А уж шубу-то какую тебе Зося на юбилей подогнал. Казалось бы, зачем она тебе в деревне? Но все равно денег не пожалел, чтобы жена красавицей ходила. – трещала Катерина. – А украшений сколько дарил, и на море каждый год вывозил вас. Я вот прошлым летом в первый раз выбралась. До полтинника дожила.
«Да уж, наездились мы с ним на море. – подумала Ольга. – Не просыхал там ни на день. При детях на весь пляж меня последними словами крыл…»
Она больше не слушала Катерину. Она думала о своем скором освобождении. Еще чуть-чуть, и автобус прибудет на конечную. Ольга пересядет на другой и поедет на вокзал. Парикмахерская ее как раз там рядом, через дорогу. Как же она все хорошо продумала…
Только когда Катерина сказала про Юрочку, Ольгу будто изнутри прожгло. Кто же будет его навещать на кладбище, могилку прибирать, цветы свежие приносить и игрушки? Изосим редко к нему ходил, а один, наверное, и вовсе не будет.
И как она будет в чужом городе одна? Придется работу искать, деньги быстро закончатся. А что она умеет? С детьми нянчиться, готовить, огородничать, даже ремонты нехитрые может делать. Много чего умеет, если так посмотреть. Но даже няней или поваром чтобы пойти, образование нужно специальное. Кто ее без образования возьмет? Но даже не в этом проблема. Ее ведь Изосим в розыск объявит сразу же. Засвети она где-то свои документы, ее тут же вычислят…
Чем меньше времени оставалось до конечной, тем больше одолевали Ольгу сомнения. Они лезли к ней в душу, как назойливые мошки, которые набивались в автобус на каждой остановке, надоедали и кусали, по частицам выгрызая Ольгину уверенность в принятом решении. Сумочка с деньгами и украшениями, гарантирующими ей долгожданную свободу, как будто нагрелась и стала ей неприятна. Наверное, похожее чувство испытал бы праведник, если бы ему в руки вдруг попало наворованное.
На конечной Ольга пересела в другой автобус. Она старалась гнать от себя всякие мысли, оттягивая неизбежный выбор. Она прислонила голову к стеклу, прикрыла глаза и задремала. Ее разбудило громогласное, знакомое до малейших оттенков, много лет терзающее восклицание: «О-о-о-ольга!!!»
Она вздрогнула и проснулась. Оказывается, приехали. Вот и вокзал. Слышно, как совсем недалеко гундосит диктор. Люди перебегают дорогу, колесики чемоданов и детских летних колясок скребут асфальт. Одна Ольга никуда не бежит.
— Давайте вот здесь побольше снимем, а сзади подлиннее оставим. – сказала она, глядя на парикмахершу Наталью через зеркало.
— Что, помирились со своим? – вкрадчиво спросила Наталья, укутывая Ольгу в пеньюар. – У вас так глаза блестят. Вы даже как будто помолодели.
Ольга в ответ лишь слегка кивнула:
— Наташ, а давай попробуем в блондинку? Мне кажется, Зосе должно понравиться…