Это продолжение статьи: " Александр Сергеевич Пушкин. Годы жизни 1799-1837. А может, всё-таки, 1799-1870?"
Начало здесь
Идём дальше. Огромным количеством информации, которая заставляет задуматься о серьёзности обсуждаемой гипотезы, является
Творчество Александра Дюма и А.С. Пушкина.
23 марта 1819 года в немецком городке Мангейме Карл Занд, немецкий студент, войдя в дом к писателю Августу Фридриху-Фердинанду фон Коцебу, с криком: «Изменник отечества!» нанес ему три удара кинжалом в грудь. Вбежали напуганные дети. Потерявший от их плача самообладание Занд тут же, не сходя с места, вонзил кинжал в самого себя. На улице он нанес себе и второй удар. Раны оказались не смертельными. Убийцу схватили и отправили сначала в госпиталь, затем в смирительный дом.
Мангеймский суд приговорил его к смертной казни через обезглавливание; приговор был утверждён великим герцогом Баденским и приведён в исполнение 20 мая 1820 года.
Повсюду в Европе убийство было воспринято как подвиг борьбы за свободу, как патриотически-революционный акт.
А.С. Пушкин также был впечатлён поступком Карла Занда. В 1821 году, находясь в южной ссылке, он пишет стихотворение «Кинжал», продолжая воспевать идеалы справедливости. Вот это стихотворение.
Лемносский бог тебя сковал
Для рук бессмертной Немезиды,
Свободы тайный страж, карающий кинжал,
Последний судия позора и обиды.
Где Зевса гром молчит, где дремлет меч закона,
Свершитель ты проклятий и надежд,
Ты кроешься под сенью трона,
Под блеском праздничных одежд.
Как адский луч, как молния богов,
Немое лезвие злодею в очи блещет,
И, озираясь, он трепещет,
Среди своих пиров.
Везде его найдет удар нежданный твой:
На суше, на морях, во храме, под шатрами,
За потаенными замками,
На ложе сна, в семье родной.
Шумит под Кесарем заветный Рубикон,
Державный Рим упал, главой поник закон;
Но Брут восстал вольнолюбивый:
Ты Кесаря сразил — и, мертв, объемлет он
Помпея мрамор горделивый.
Исчадье мятежей подъемлет злобный крик:
Презренный, мрачный и кровавый,
Над трупом вольности безглавой
Палач уродливый возник.
Апостол гибели, усталому Аиду
Перстом он жертвы назначал,
Но вышний суд ему послал
Тебя и деву Эвмениду.
О юный праведник, избранник роковой,
О Занд, твой век угас на плахе;
Но добродетели святой
Остался глас в казненном прахе.
В твоей Германии ты вечной тенью стал,
Грозя бедой преступной силе —
И на торжественной могиле
Горит без надписи кинжал.
У Александра Дюма также есть произведение об этом. Называется оно: «Карл Людвиг Занд». Написание этого произведения датируется 1819 годом.
Но это совершенная не правда. Ибо там описаны события, совершившиеся намного позже 1819 года.
Вот цитата из этого произведения:
«В конце сентября 1838 года мы были в Мангейме, куда я приехал на три дня, чтобы собрать все возможные сведения о жизни и смерти Карла Людвига Занда. Однако и после этих трех дней сведения, собранные мною, невзирая на всю энергичность розысков, оставались далеко не полными, то ли потому, что я обращался не к тем, к кому следовало, то ли потому, что я, как иностранец, внушал определенное недоверие людям, к которым обращался.»
Кто и самое главное, зачем датировал это произведение 1819 годом, загадка. Фактическое написание этого произведения в 1838 или 1839 годах только добавляет аргументов в пользу версии Александр Дюма - это А.С. Пушкин. Зачем в Мангейм поехал Пушкин, понятно. А вот зачем туда поехал Дюма спустя почти 20 лет после произошедшего, не понятно совершенно.
С июня 1858 года по февраль 1859 годах Дюма проедет по России с севера на юг — от Санкт-Петербурга до Кавказа. Путешествие продлится девять месяцев. По итогам поездки он напишет девятнадцать книг, не считая дополнений к Большому кулинарному словарю. О том, где он побывал и почему именно там, мы поговорим чуть позже, сейчас речь о том, что им было написано.
Прежде чем говорить об этом, необходимо напомнить, что, согласно официальной информации, ранее он никогда не был в России, он не знал русский язык, не был знаком с русской культурой, бытом, нравами, традициями, историей, особенностями повседневной жизни.
Вызывает крайнее удивление, откуда заезжий иностранец мог знать тонкости жизни, жаргонные выражения, доскональное знание истории. Чтобы знать такие детали российской истории, нужны годы кропотливой работы в архивах. В самой России было очень мало людей, которые знали такие нюансы.
Вот целый ряд примеров об этом:
А. Дюма «Из Парижа в Астрахань. Свежие впечатления от путешествия в Россию»
«На протяжении 34 лет никто, разве лишь совсем шепотом, не произносил имени – Петр III. Павел I отправился в монастырь св. Александра Невского, где был погребен отец, спустился в склепы и велел одному старому монаху показать неизвестную ему отцовскую могилу, распорядился, чтобы ее открыли, опустился на колени перед останками, стянул с руки скелета перчатку и поцеловал руку три раза; затем, после долгой и благоговейной молитвы у гроба, велел поднять его в храм, приказал служить у этого гроба те же службы, что служили у тела Екатерины во дворце, и - последний урок возвращения к житейским делам - он повелел надеть траур по убитому самим его убийцам, по крайней мере, тем из них, кто еще был жив. Но прежде Павел распорядился короновать своего отца в гробу – ведь Петр III так и не был коронован - и перевезти его во дворец, чтобы поставить рядом с телом Екатерины; а оттуда останки двух суверенов, столь ужасно разлученных при жизни и так странно соединенных после смерти, были привезены в крепость, помещены рядом на помосте, к которому в течение недели народ, движимый религиозным чувством, и придворные, гонимые собственной низостью, - все приходили приложиться к руке императрицы и гробу императора.»
А это: А. Дюма «Из Парижа в Астрахань. Свежие впечатления от путешествия в Россию»
«Вместе с молодым Орлом пощадили трех других стрельцов, но не надолго и для того, чтобы подвергнуть их более тяжкой казни. Ими были три автора воззвания короновать царевну Софью, сестру царя, которая всю свою жизнь плела заговоры против него. Царевна Софья, как мы уже сказали, находилась в заключении. Трех стрельцов повесили на трех виселицах, поставленных против окна ее тюрьмы. Один из них был повешен с воззванием в руке. Виселицу поставили так близко к тюрьме, что его рука, скрючиваясь, протянулась через окно в комнату царевны. Петр приказал, чтобы все так и оставалось до той поры, пока не начнут разлагаться и эта рука, и тело, которому она принадлежала.»
Или, например, :А.Дюма. «Кавказ»
«В 1463 году, когда Россия, в царствование Ивана III, начала противодействовать вторжению татар, тяготившему ее более двух веков, Кипчакское царство (или Золотая Орда) было разделено на пять ханств: на ханство Ногайских татар между Доном и Днестром (не нужно смешивать последнюю реку с Днепром); на Астраханское ханство — между Волгой, Доном и Кавказом; на Кипчакское ханство — между Уралом и Волгой; на Казанское ханство — между Самарой и Вяткой и, наконец, Крымское ханство. Последнее сделалось данником России при Иване III в 1474 году. Кипчакское ханство было разрушено тем же царем в 1481 году, Казанское — было покорено Иваном IV в 1552 году, Астраханское подчинилось тому же царю в 1554 году. Наконец ханство Ногайских татар было покорено в XVIII столетии Екатериной II.»
А вот ещё. А. Дюма «Из Парижа в Астрахань. Свежие впечатления от путешествия в Россию».
«В свою очередь, Екатерина II, настоящая Екатерина, что бы там ни говорили, Екатерина, которая очень плохо говорит по-русски, - она, помнится, немкa - Екатерина просит у Румянцева для себя секретаря, довольно интеллигентного, чтобы не он писал под ее диктовку»
Такая проговорка, как: «помнится», только выдаёт то, что он изучал и прекрасно знал русскую историю.
Ещё раз: А. Дюма «Из Парижа в Астрахань. Свежие впечатления от путешествия в Россию». Демонстрируется детальное знание города, в который только предстоит приехать:
«Потом мы направимся в святой город, еще полный памяти об одной из наших катастроф, великой как победы. Поднимемся в цитадель царей, чтобы увидеть не только золотые купола и зеленые крыши ее дворцов, колокольни ее церквей, четыре ее части, называемые Земляным и Белым городом, Китай-городом и Кремлем, колокольню Ивана Великого - самую высокую в городе, на которой прежде был колокол весом 330 тысяч фунтов, с угловатой облицовкой дворец, арсенал, театр и кафедральный собор»
В это из: А.Дюма. «Кавказ».
Демонстрируется знание быта регионов, в которых он никогда не был.
«Вороны толкутся на улицах, накидываются на детишек, выхватывая из их рук хлеб. Кое-где в Малороссии ворон сажают на куриные яйца — подкладывают в их гнезда вместо их яиц.»
И вновь: А. Дюма «Из Парижа в Астрахань. Свежие впечатления от путешествия в Россию».
Точнейшее знание фразеологизмов, понимание их сути:
«Правда, будь я на пароходике, не смог бы остановиться на деревянном мосту, а вид Санкт-Петербурга с высоты этого моста так прекрасен, что я испытываю желание любоваться им оттуда, как можно чаще. Итак, я останавливаюсь на мосту и смотрю на крепость. Самое примечательное из того, что она способна продемонстрировать на сегодня, ― леса, в которые оделась однажды для реставрации колокольня Петра и Павла. Вот уж год, как подняты эти леса, и стоять им еще и год, и два, и, может быть, три года. Это в России называют un frais ― дойная корова.
Дойная корова это ― злоупотребление. В русском языке нет слов, чтобы перевести наше распространенное выражение ― arrêter les frais ― положить конец ненужным расходам. В России издержки такого рода не переводятся вообще: появляются новые или продолжают накручиваться прежние.»
или вот ещё пример,
«В Царском Селе есть китайский мост с полудюжиной установленных в ряд фигур в натуральную величину; они размещены на пьедесталах. Однажды, проходя по этому мосту, Екатерина сказала:
– Нужно бы заново покрасить фигуры; они облезли.
Пожелание императрицы записали. И уже на следующее утро фигуры поручили заботам художника. Каждый год при жизни императрицы, день в день, их вновь раскрашивали. Умерла она 63 года назад, но и все эти годы, день в день, освежают краску на них. Бедные фигуры, покрытые сегодня 80 слоями краски, потеряли человеческое обличье. Нужно проковырять слой краски толщиной в два пальца, чтобы добраться до деревянной основы. Вот это и называют les frais ― дурацкая работа. Я отправляюсь в Царское Село только для того, чтобы увидеть несчастных дьяволов, заключенных в оболочку из кобальта и киновари»
Роман «Записки учителя фехтования, или Восемнадцать месяцев в Санкт-Петербурге»
Достаточно много «сломано копий» относительно того, откуда автору произведения было известно о судьбе Ивана Анненкова и его супруги, ставших героями этого романа.
Одни утверждают, что А.С. Пушкин был знаком с Иваном Анненковым, так оба были членами масонской ложи «Овидий», которую возглавлял генерал Пущин. А.С. Пушкин был принят в эту ложу во время Южной ссылки. В 1824 году Анненков был принят П. И. Пестелем в Петербургский филиал Южного общества.
Другие являются сторонниками официальной версии, согласно которой роман был написан на основании воспоминаний Огюстен-Франсуа Гризье, являвшемся в двадцатых годах учителем фехтования в Санкт-Петербурге.
Огюстен-Франсуа Гризье действительно давал уроки фехтования в Петербурге в 1820-х годах и был знаком и с Иваном Анненковым, который брал у него уроки фехтования и с Полиной Гебль, будущей супруги Ивана Анненкова. В книге "Воспоминания Полины Анненковой", об этом написано следующее.
Описанный выше эпизод произошёл после вынесения приговора Ивану Анненкову.
Но не все знают, что и А.С. Пушкин также знал Огюстен-Франсуа Гризье.
Вот воспоминание друга и ученика Гризье - Роже де Бовуара:
«Е. и. в. герцог Вюртембергский — брат императрицы-матери, поэт Пушкин, граф Орлов приглашали его [Гризье] к себе, чтобы поупражняться с ним в этом искусстве, которое они любили»
Часто пишут, что автор при написании романа, записки Огюстена Гризье «разбавил сведениями из других источников».
Если автором был француз Александр Дюма, то возникает вопрос: «О каких других источниках идёт речь?» Ответ на этот вопрос не знает никто.
Если мы допускаем, что автором романа был А.С. Пушкин, то, во-первых, это совершенно не противоречит официальной информации о том, что при написании романа использовались записки Гризье, а во-вторых, становится понятно, откуда у автора романа дополнительная информация кроме той, что была в этих записках.
И последнее. Роман был написан в 1840 году. Но никто не говорит о том, что Огюстен Гризье покинул Россию и переехал во Францию в 1829 году. Что мешало французу Александру Дюма написать это произведение на 10 лет раньше, если эта история его так заинтересовала?
Говоря о творчестве и Александра Сергеевича Пушкина и Александра Дюма, необходимо отметить несколько особенностей их объединяющих.
Первое. И тот, и другой любили работать в архивах, используя полученную информацию в своих трудах.
Второе. При написании своих произведений, оба писателя использовали чужие сюжеты, творчески их развивали, доводили до совершенства и в таком виде представляли читателям. Например, в сентябре 1830-го года, в Болдино, была написана «Сказка о попе и его работнике Балде». Сказку о поповом работнике Пушкин услышал на ярмарке. Запись об этом сохранилась в его тетради 1824 года. О многочисленных судах Александра Дюма с писателями, которые считали своими сюжеты, которые использовал Дюма при написании романов, также хорошо известно.
Немаловажным моментом в этой истории является понимание того, а были ли у А.С. Пушкина основания совершить такую мистификацию? Сохранила ли история факты, анализируя которые можно было бы с уверенностью сказать, что у А.С. Пушкина были мотив, причины и желание для совершения такого поступка? Это с одной стороны. А с другой, должно же было быть что-то, что сдерживало бы его от совершения такого поступка, делало такую мистификацию невозможной.
И первое, что должно было удержать А.С. Пушкина от такой мистификации, это:
Семья.
Любимая и любящая жена, четверо малолетних детей, которых очень любит отец, забота друг о друге, взаимопонимание –эта идеалистическая картинка реальность или декорация, за которой всё было совсем не так?
О многочисленных романах Александра Сергеевича было написано ранее, а каково было его отношение к семье?
«…Пушкин не был создан ни для света, ни для общественных обязанностей, ни даже, думаю, для высшей любви или истинной дружбы. У него господствовали только две стихии: удовлетворение плотским страстям и поэзия, и в обоих он – ушел далеко. В нем не было ни внешней, ни внутренней религии, ни высших нравственных чувств, и он полагал даже какое-то хвастовство в отъявленном цинизме по этой части: злые насмешки, – часто в самых отвратительных картинах, – над всеми религиозными верованиями и обрядами, над уважением к родителям, над родственными привязанностями, над всеми отношениями, – общественными и семейными, – это было ему ни по чем, и я не сомневаюсь, что для едкого слова он иногда говорил даже более и хуже, нежели в самом деле думал и чувствовал…»
Гр. М. А. Корф. Записка. – Я. К. Грот
Вполне может быть, что такое его отношение ко всему вокруг и в первую очередь к семье, обуславливалось не только его характером, но и поведением и отношением к нему его супруги.
Особенной сентиментальностью Наталья Николаевна не отличалась, никакого культа поэта Пушкина в семье не было.
О.М. Смирнова записала такую историю:
«Раз, когда Пушкин читал моей матери стихотворение, которое она должна была в тот же вечер передать Государю, жена Пушкина воскликнула: «Господи, до чего ты мне надоел со своими стихами, Пушкин!» Он сделал вид, что не понял и отвечал: «Извини, этих ты не знаешь: я не читал их при тебе». «Эти ли, другие ли, все равно. Ты вообще мне надоел своими стихами». Несколько смущенный, поэт сказал моей матери, которая кусала себе губы от вмешательства: «Натали еще совсем ребенок. У нее невозможная откровенность малых ребят». Он передал стихи моей матери, не дочитав их, и переменил разговор».
После литературных бесед, которые наводили на Наталью Николаевну "смертную скуку", Смирнова усаживала её в коляску и катала по городу, "чтобы привести её в хорошее расположение духа".
Из воспоминаний Смирновой-Россет:
«Жена его ревновала ко мне. Сколько раз я ей говорила. «Что ты ревнуешь ко мне. Право, мне все равны; и Жуковский, и Пушкин, и Плетнев, — разве ты не видишь, что ни я не влюблена в него, ни он в меня?» .
— Я это очень хорошо вижу, говорит, да мне досадно, что ему с тобой весело, а со мной он зевает.»
«Наталья Николаевна была так чужда всей умственной жизни Пушкина, что даже не знала названий книг, которые он читал. Прося привезти ему из его библиотеки Гизо, Пушкин объяснял ей: «4 синих книги на длинных моих полках».
Натали интересовало не творчество мужа, а деньги и положение в обществе, которое творчество, по её мнению, должно приносить. Это чувствовал и понимал Пушкин. После его смерти она раздарила друзьям и знакомым его личные вещи. К рукописям отнеслась небрежно.
Холодность - отличительная черта характера Натальи.
Вот что говорил о ней С. Д. Киселев:
«Пушкин женится на Гончаровой; между нами сказать, на бездушной красавице».
Сама Наталья Николаевна писала: "...Только Бог и немногие избранные имеют ключ от моего сердца". У Пушкина такого ключа к её сердцу точно не было. Наталья Николаевна не любила мужа. Он это знал с самого начала их взаимоотношений.
Когда в объятия мои
Твой стройный стан я заключаю
И речи нежные любви
Тебе с восторгом расточаю,
Безмолвна, от стесненных рук
Освобождая стан свой гибкой,
Ты отвечаешь, милый друг,
Мне недоверчивой улыбкой;
Прилежно в памяти храня
Измен печальные преданья,
Ты без участья и вниманья
Уныло слушаешь меня…
Кляну коварные старанья
Преступной юности моей
И встреч условных ожиданья
В садах, в безмолвии ночей.
Кляну речей любовный шепот,
Стихов таинственный напев,
И ласки легковерных дев,
И слезы их, и поздний ропот.
В 1834 году произошло событие, которое значительно обострило ситуацию в семье. Летом этого года Наталья Николаевна, не спрашивая согласия мужа, привозит из Калуги в Санкт-Петербург двух своих сестёр Екатерину, ей 25 лет
и Александру (Александрину), на тот момент её было 23 года.
Сёстрам пора искать достойных мужей, а в Калуге сделать это весьма проблематично. Пушкин пишет жене по этому поводу:
"Но не обеих ли сестер ты к себе берешь?" Оказалось, что обеих. Зная сложный характер девиц Гончаровых, Пушкин пытается увещевать жену: "...эй, женка! Смотри... Мое мнение: семья должна быть одна под одной кровлей: муж, жена, дети покаместь малы; родители, когда уже постарели. А то хлопот не наберешься и семейственного спокойствия не будет".
Но мнение мужа по этому вопросу Наталью Николаевну не интересует. С приездом в Петербург сестер Гончаровых обстановка в доме значительно обострилась. Своё отношение к сёстрам Гончаровым Пушкин высказал ещё в 1831 году, отобразив их в сказке «О царе Салтане» в образах ткачихи и поварихи. Тогда он надеялся, что его жена, как и сказочная жена царя, на его стороне.
В то время, (1831 год), он пишет:
А ткачиха с поварихой,
С сватьей бабой Бабарихой
Извести её хотят,
Перенять гонца велят.
То, что в сказке три сестрицы - это сёстры Гончаровы, говорит следующий факт. И Александра, и Екатерина были косоглазые, что блестяще было обыграно в сказке:
«И впился комар как раз
Тетке прямо в правый глаз.
Повариха побледнела,
Обмерла и окривела.»
и дальше:
«Зажужжал он и как раз
Тетке сел на левый глаз,
И ткачиха побледнела:
«Ай!» и тут же окривела»
Но прошло немного времени, и он понял, что ошибся. Сестры выступили единым фронтом.
Однако всё изложенное выше – это почти ничто, по сравнению с тем, что получило своё начало в 1833 году.
Из дневника Пушкина:
"1833. 1 января. Третьего дня я пожалован в камер - юнкеры (что довольно неприлично моим летам)".
Камер-юнкер - младшее придворное звание, в придворных должностях означает: комнатный, ближний, окольный служитель, состоящий при внутренних покоях государя. Это звание обычно получали молодые люди.
А вот Н.М. Смирнов открыто говорит зачем Пушкину был пожалован титул камер-юнкера:
"Пушкина сделали камер-юнкером; это его взбесило, ибо сие звание, точно, было неприлично для человека 34 лет, и оно тем более его оскорбило, что иные говорили, будто оно было дано, чтоб иметь повод приглашать ко двору его жену. Притом на сей случай вышел мерзкий пасквиль, в котором говорили о перемене чувств Пушкина, будто он сделался искателен, малодушен, и он, дороживший своею славой, боялся, чтоб сие мнение не было принято публикой и не лишило его народности".
Это подтверждает и барон Сердобин:
«Жена Пушкина появилась в большом свете, где ее приняли очень хорошо; она понравилась всем и своими манерами, и своей фигурой, в которой находят что-то трогательное. Я встретил их вчера утром на прогулке на Английской набережной»
«Моя невестка – женщина наиболее здесь модная. Она вращается в самом высшем свете, и говорят вообще, что она – первая красавица; ее прозвали «Психеей» (О.С. Павлищева – мужу).
Об этом же писал и сам Пушкин:
«Жизнь моя в Петербурге ни то ни се. Кружусь в свете, жена моя в большой моде» (февраль 1833 г.).
Высший свет всё больше и больше притягивал к себе Натали. Балы следовали за балами, выезды за выездами. Жена Пушкина блистала на них, появляясь очень часто в новых нарядах. Постоянно испытывая нужду в деньгах, Пушкин не мог себе позволить покупать супруге такие наряды. Откуда наряды? Оказалось, «ларчик просто открывался».
Из воспоминаний А.П. Араповой:
«Некоторые из друзей Пушкина, посвященные в его денежные затруднения, ставили в упрек Наталье Николаевне светскую жизнь и изысканность нарядов. Первое она не отрицала (муж позволял, да и 19 лет требовали впечатлений – «блажен, кто смолоду был молод». – Н. Г.), что вполне понятно и даже извинительно было после ее затворнической юности, нахлынувшего успеха и родственной связи с аристократическими домами Натальи Кирилловны Загряжской и Строгановых, где, по тогдашним понятиям, ей прямо обязательно было появляться, но всегда упорно отвергала она обвинение в личных тратах. Все ее выездные туалеты, все, что у нее было роскошного и ценного, оказывалось подарками Екатерины Ивановны. Она гордилась красотою племянницы; ее придворное положение (фрейлины. – Н. Г.) способствовало той благосклонности, которой удостаивала Наталью Николаевну царская чета, а старушку тешило, при ее значительных средствах, что ее племянница могла поспорить изяществом с первыми щеголихами. Она не смущалась мыслью, а вероятно и не подозревала даже, что этим самым она подвергает молодую женщину незаслуженным нареканиям и косвенно содействует складывающейся легенде о ее бессердечном кокетстве»
Есть очень большие сомнения, что Екатерина Ивановна самостоятельно, без ведома, согласия, а может быть, прямого указания царской четы преподносила супруге Пушкина такие подарки. Такая красавица не могла быть не замеченной Императором. А значит она должна быть лучшей на балах. Судя по многочисленным воспоминаниям, она таковой и была.
В свете поползли слухи о жене Пушкина и Императоре.
Петр Иванович Бартенев довольно деликатно писал:
"Насколько далеко ушел в своих ухаживаниях за Пушкиной Николай I при жизни поэта, мы не знаем; вероятно, дело ограничивалось пока лишь одним флиртом".
Зная, чем заканчиваются такие ухаживания, Бартенев сознательно пишет: «пока лишь одним флиртом», как бы фиксируя начальный этап этих отношений.
Александру Сергеевичу не нравился ни его статус, ни эти слухи о его жене. Единственно, чему он был очень рад, это разрешение Императора работать в архивах. Выходом из создавшейся ситуации ему видится следующий вариант – отставка, переезд с семьёй в имение, продолжая работать в архивах.
В мае 1834 года Пушкин высказывает супруге свою идею об отъезде из Петербурга:
«С твоего позволения, надобно будет, кажется, выдти мне в отставку и со вздохом сложить камер-юнкерский мундир который так приятно льстил моему честолюбию и в котором, к сожалению, не успел я пощеголять. Ты молода, но ты уже мать семейства, и я уверен, что тебе не труднее будет исполнить долг доброй матери, как исполняешь ты долг честной и доброй жены. Зависимость и расстройство в хозяйстве ужасны в семействе; и никакие успехи тщеславия не могут вознаградить спокойствия и довольства. Вот тебе и мораль».
«Дай бог... плюнуть на Петербург, да подать в отставку, да удрать в Болдино, да жить барином! Неприятна зависимость, особенно, когда лет 20 человек был независим. Это не упрек тебе, а ропот на самого себя».
Но доводы Пушкина не были убедительны для Натальи Николаевны. Мысль об отъезде в деревню не воспринималась его женой.
Невзирая на это, 25 июня 1834 года, он подаёт прошение об отставке:
«…Поскольку семейные дела требуют моего присутствия то в Москве, то в провинции, я вижу себя вынужденным оставить службу и покорнейше прошу ваше сиятельство исходатайствовать мне соответствующее разрешение»
При этом поэт просил сохранить ему допуск в архивы, необходимые ему для работы над «Историей Петра I»
Ответ был получен 30 июня 1834 года. А.Х. Бенкендорф в своём письме сообщил следующее:
«…письмо ваше ко мне от 25-го сего июня было мною представлено государю императору в подлиннике, и его императорское величество, не желая никого удерживать против воли, повелел мне сообщить г. вице-канцлеру об удовлетворении вашей просьбы, что и будет мною исполнено. Затем на просьбу вашу о предоставлении вам и в отставке права посещать государственные архивы для извлечения справок государь император не изъявил своего соизволения, так как право сие может принадлежать единственно людям, пользующимся особенною доверенностью начальства»
Кстати, такой ответ императора говорит о том, что прав был Петр Иванович Бартенев, говоривший «дело ограничивалось пока лишь одним флиртом". Император был готов забыть о Наталье Николаевне.
Перед Пушкиным стала дилемма –настоять на своём, но лишиться доступа к архивам или не обращать внимание на слухи о жене, колкости в его адрес по поводу его камер - юнкерства, и продолжить работу в архивах. Выбор был сделан очень быстро. Потерять возможность работать в архивах было для Пушкина в то время совершенно не приемлемо.
3 июля 1834 г. он подаёт сразу два прошения о том, чтобы «не давать хода» прошению об отставке.
6 июля 1834 г. – вновь прошение о этом же.
Доступ к архивам был для Пушкина очень важен. Не зря же он ещё в 1831 году написал Государю вот это письмо:
«Я, нижеподписавшийся, сим объявляю, что я ни к какой масонской ложе и ни к какому тайному обществу не принадлежу ни внутри империи, ни вне ее, и обязываюсь и впредь оным не принадлежать и никаких сношений с ними не иметь.
Титулярный советник Пушкин, 4 декабря 1831 г.».
Прошение об отставке, отклонено.
Но проходит время и слухи о взаимоотношениях Императора и Натальи Николаевны только усиливаются.
Пушкин ещё пытался всё это остановить, когда писал жене:
"Не кокетничай с государем!".
Он пытает хотя бы на время прекратить общение супруги с царским двором, предлагая поездку в Болдино, но Наталья Николаевна категорически отвергла это предложение.
Жена не собиралась ничего менять. Сложившаяся ситуация и то как она развивалась, судя по всему, её полностью устраивала. А какой образ жизни вела Наталья Николаевна и от чего она не хотела отказываться? Вот что писала Надежда Осиповна Пушкина, ещё в 1834 году дочери Ольге: «Александр, к большому удовольствию жены, сделан камер-юнкером. Участвует на всех балах. Только о ней и говорят; на балу у Бобринской император танцевал с ней кадриль и за ужином сидел возле нее. Говорят, что на балу в Аничковом дворце она была положительно очаровательна. Возвращается с вечеров в четыре или пять часов утра, обедает в восемь часов вечера; встав из-за стола, переодевается и опять уезжает».
Тогда Александр Сергеевич подаёт подряд несколько прошений об отставке, каждый раз придумывая новые поводы. При этом он прекрасно понимает, что в случае принятия отставки, его обязательно лишат доступа к архивам. Но в сложившейся ситуации это для него уже не важно. Цель проста –сделать так, чтобы Наталью Николаевну больше не приглашали ко двору.
1 июля 1835 г. – Пушкин подаёт прошение об отставке
(«Ныне я поставлен в необходимость покончить с расходами, которые вовлекают меня в долги и готовят мне в будущем только беспокойство и хлопоты, а может быть, нищету и отчаяние. Три или четыре года уединенной жизни в деревне снова дадут мне возможность по возвращении в Петербург возобновить занятия, которыми я еще обязан милостям его величества»).
Однако эта просьба вызвала царское неудовольствие. Ответа нет.
4 июля 1835 г. – вновь прошение об отставке и о сохранении при этом возможности работать в архивах. Пушкин сознательно повторяет ситуацию, которая была 30 июня 1834 года, надеясь на такой же ответ от Императора. В ответ-молчание.
22 июля 1835 г. – опять прошение об отставке. На этом письме есть пометка Бенкендорфа:
«Император предложил ему 10 т. рублей и 6-месячный отпуск, по истечении которого он увидит, должно ли ему выйти в отставку или нет».
Пушкин понял, что от него решили откупиться, отставку не примут и тогда он решил поднять цену. А как иначе можно понять то, что произошло далее?
26 июля 1835 г. он подаёт прошение о ссуде в 30 тысяч рублей для выплаты долгов. На письме пометка Бенкендорфа:
«Император жалует ему 30 т. рублей с удержанием, как он просит, его жалованья».
Заметим, что речь идёт о «долгах чести», то есть долгах, документально не подтверждённых.
В 1910 году в Московский исторический музей пришёл человек и предложил купить часы с вензелем императора Николая I. Просил он за них 2 тысячи рублей. Когда ему возразили, что часы того не стоят, он показал секрет в часах: на внутренней стороне второй крышки был миниатюрный портрет Натальи Николаевны Пушкиной. По словам этого человека, дед его служил камердинером при Николае Павловиче; часы эти находились постоянно на письменном столе, дед знал их секрет и, когда Николай I умер, взял эти часы, "чтоб не было неловкости в семье". Часы музей так и не купил.
На фоне вышеизложенного, уже не кажется фантастикой версия о том, что фактическим отцом дочери Пушкина, Наташи, которая родилась 23 мая 1836 года, является Император Российской Империи, Николай Павлович Романов.
Александр Сергеевич об этом или знал, или догадывался.
5 мая 1836 года Пушкин пишет жене:
«Про тебя, душа моя, идут кой-какие толки, которые не вполне доходят до меня, потому что мужья всегда последние в городе узнают про жен своих; однако ж видно, что ты кого-то довела до такого отчаяния своим кокетством и жестокостью, что он завел себе в утешение гарем из театральных воспитанниц. Нехорошо, мой ангел: скромность есть лучшее украшение вашего пола»
4 ноября 1836 года Пушкин получает анонимный диплом, извещающий его о том, что он принят в орден рогоносцев. Текст гласил:
"Кавалеры первой степени, командоры и кавалеры светлейшего ордена рогоносцев, собравшись в Великом Капитуле под председательством великого магистра ордена, его превосходительства Д.Л. Нарышкина, единогласно избрали г-на Александра Пушкина коадъютором1 великого магистра ордена рогоносцев и историографом ордена. Непременный секретарь граф И. Борх".
В свете все прекрасно знали, что Обер-егермейстер двора Дмитрий Львович Нарышкин являлся официальным рогоносцем. За счет жены, фаворитки императора Александра I, он сделал замечательную карьеру при дворе. Упоминание Пушкина рядом с Нарышкиным подразумевало, что Наталья Николаевна, подобно жене Нарышкина, - любовница императора.
Для Александра Сергеевича «продвижением по службе» было разрешение царя работать в архивах и обещанием печатать его произведения.
Есть версия, что автором анонимного диплома о приёме Пушкина в орден рогоносцев, является сам А.С. Пушкин. Если это правда, то это только подтверждает утверждение о том, что он точно знал что Наташа не его дочь.
Ещё одним косвенным подтверждением этих догадок, является холодное отношение Пушкина к младшей дочери. Только два раза говорит он о ней: в письме к матери жены, сообщая о рождении, и в письме к другу, П.В. Нащокину, 27 мая 1836 года.
"Я приехал к себе на дачу 23-го в полночь, и на пороге узнал, что Наталья Николаевна благополучно родила дочь Наталью за несколько часов до моего приезда".
Казалось бы, произошло такое радостное событие, родилась дочь. Написал бы с гордостью - родила мне дочь или, например, желанную, долгожданную итд. Но, увы, написано сухо, безо всяких эмоций.
Разговор о семье становится Пушкину не интересен. Когда Сергей Львович Пушкин спрашивает о Наталье и детях, в надежде узнать подробности, то Александр Сергеевич односложно закрывает эту тему.
"Вы спрашиваете у меня новостей о Натали и детворе. Слава богу, все здоровы".
Это все. Очень сухо и предельно лаконично.
Думаю, многие согласятся, что семья, какой она фактически была к 1837 году, не представляла для Александра Сергеевича ту ценность, которой он готов был бы посвятить всю свою жизнь.
А было ли что иное, с чем Пушкин не готов был бы расстаться, эмигрировав из страны?
Родители? Мать Пушкина, Надежда Осиповна Пушкина (Ганнибал), умерла в 1836 году. Отец, Сергей Львович Пушкин был жив. Ему было 66 лет.
Отношения с отцом были очень прохладными. По отношению к детям отец был очень скуп. Вот что писал Пушкин своему брату Льву будучи в южной ссылке:
«Изъясни отцу моему, что я без денег жить не могу. Жить пером мне невозможно при нынешней цензуре... Все и все меня обманывают - на кого же, кажется, надеяться, если не на ближних и родных. На хлебах у Воронцова я не стану жить - не хочу и полно... мне больно видеть равнодушие отца моего к моему состоянию - хоть письма его очень любезны»
В своем творчестве он ни разу не упомянул имени своего отца, не посвятил ему ни одного стихотворения.
Друзья? С ними прекрасно можно было общаться и находясь за границей.
Возможность творить? Это у него никто и никогда отнять не мог.
Наоборот, эмиграция позволяла начать жизнь с «чистого листа». Никаких обязательств, никаких долгов, отсутствие надзора и контроля, полнейшая свобода в творчестве, никакой цензуры. Останавливало одно –невозможность легально или нелегально пересечь границу Российской Империи.
А стремился ли Александр Сергеевич Пушкин покинуть страну? Была ли у него такая цель?
Впервые об эмиграции Александр Сергеевич задумался, будучи в Южной ссылке.
В 1825 году был разработан, скорее всего, первый план выезда из страны. Идея плана- необходимость лечения в связи с плохим состоянием здоровья. Для реализации этого плана, Пушкин пишет письмо Императору.
Из письма АЛЕКСАНДРУ I
Начало июля — сентябрь (до 22) 1825 г.
«Ныне я прибегаю к этому великодушию. Здоровье мое было сильно подорвано в мои молодые годы; аневризм сердца требует немедленной операции или продолжительного лечения. Жизнь в Пскове, городе, который мне назначен, не может принести мне никакой помощи. Я умоляю ваше величество разрешить мне пребывание в одной из наших столиц или же назначить мне какую-нибудь местность в Европе, где я мог бы позаботиться о своем здоровье.»
Но этот план не был реализован в виду смерти Александра I, который мог бы дать разрешение на выезд.
Мысли об эмиграции не покидают Пушкина
В декабре 1825 года он писал Плетневу:
«Милый, дело не до стихов, – слушай в оба уха (одно из неуклюжих выражений Кюхельбекера – А. Т. -В.). Если я друзей моих не слишком отучил от ходатайства, вероятно, они вспомнят обо мне. Если брать так брать – не то что и совести марать – ради Бога, не просить у Царя позволения мне жить в Опочке или в Риге. Чорт ли в них? А просить или о въезде в столицы, или о чужих краях. В столицу хочется мне для вас, друзья мои, – хочется с вами еще перед смертью поврать; но, конечно, благоразумнее бы отправиться за море. Что мне в России делать?.. Выписывайте меня, красавцы мои, а не то не я прочту вам трагедию свою» (начало декабря 1825 г.).
В это время была предпринята попытка покинуть страну нелегально, под видом крепостного, но и эта попытка сорвалась в связи с восстанием декабристов.
В мае 1826 года Пушкин вновь возвращается к плану выезда из страны, ссылаясь на состояние здоровья. Для этого он пишет письмо новому Императору. Вот оно:
НИКОЛАЮ I
11 мая — первая половина июня 1826 г. Из Михайловского в Петербург
Всемилостивейший государь!
В 1824 году, имев несчастие заслужить гнев покойного императора легкомысленным суждением касательно афеизма, изложенным в одном письме, я был выключен из службы и сослан в деревню, где и нахожусь под надзором губернского начальства.
Ныне с надеждой на великодушие Вашего императорского величества, с истинным раскаянием и с твердым намерением не противуречить моими мнениями общепринятому порядку (в чем и готов обязаться подпискою и честным словом) решился я прибегнуть к Вашему императорскому величеству со всеподданнейшею моею просьбою.
Здоровье мое, расстроенное в первой молодости, и род аневризма давно уже требуют постоянного лечения, в чем и представляю свидетельство медиков: осмеливаюсь всеподданнейше просить позволения ехать для сего или в Москву, или в Петербург, или в чужие краи.
Всемилостивейший государь,
Вашего императорского величества
верноподданный
Александр Пушкин
21 апреля 1828 года он обращается с просьбой к шефу полиции Бенкендорфу с просьбой о разрешении поехать в Париж и об издании ранее «уже напечатанных» стихотворений. Бенкендорф не счел нужным доводить до царя первую просьбу и Пушкин ни в Париж, ни вообще куда-либо за границу поехать не смог.
О состоянии Пушкина в это время красноречиво говорит вот это письмо.
Письмо П. А. Вяземскову 27 мая 1826 г. Из Пскова в Петербург
«Я, конечно, презираю отечество мое с головы до ног — но мне досадно, если иностранец разделяет со мною это чувство. Ты, который не на привязи, как можешь ты оставаться в России? если царь даст мне слободу, то я месяца не останусь.
Мы живем в печальном веке, но когда воображаю Лондон, чугунные дороги, паровые корабли, английские журналы или парижские театры и <бордели> — то мое глухое Михайловское наводит на меня тоску и бешенство. В 4-ой песне «Онегина» я изобразил свою жизнь; когда-нибудь прочтешь его и спросишь с милою улыбкой: где ж мой поэт? в нем дарование приметно — услышишь, милая, в ответ: он удрал в Париж и никогда в проклятую Русь не воротится — ай да умница.»
В декабре 1828 года Пушкин знакомится с московской красавицей, 16-летней Натальей Гончаровой. Зарождается новый план выезда из страны. План прост. Женитьба и свадебное путешествие за границу, что в те времена было нормой. В конце апреля 1829 года Пушкин сделал предложение Гончаровой. Неопределённый ответ матери девушки (причиной была названа молодость Натальи), не смутил Пушкина. В это время он пишет полное светлых надежд стихотворение. Казалось, ещё совсем немного и все мечты станут явью.
Поедем, я готов; куда бы вы, друзья,
Куда б ни вздумали, готов за вами я
Повсюду следовать, надменной убегая:
К подножию ль стены далёкого Китая,
В кипящий ли Париж, туда ли наконец,
Где Тасса не поёт уже ночной гребец,
Где древних городов под пеплом дремлют мощи,
Где кипарисные благоухают рощи,
Повсюду я готов. Поедем… но, друзья,
Скажите: в странствиях умрёт ли страсть моя?
Забуду ль гордую, мучительную деву,
Или к её ногам, её младому гневу,
Как дань привычную, любовь я принесу?
7 января 1830 г. он обращается с просьбой к Бенкендорфу о разрешении свадебного путешествия во Францию или Италию, или посещения Китая с дипломатической миссией и о напечатании «Бориса Годунова», но 18 января 1830 года получает отказ Николая I в этих поездках.
Больше Александр Сергеевич прошений о выезде не подавал.
Как видим, Пушкин очень хотел выехать за пределы Российской Империи, пытался сделать это используя всевозможные способы.
Дополнительная информация.
Можно долго перечислять факты, которые будут только подчёркивать то, что эта гипотеза не беспочвенна.
- оба выпускали литературные журналы
- во время посещения России, Дюма проехался почти по всем пушкинским местам.
- много времени провёл в редакции пушкинского «Современника» итд,
Но делать это уже нет никакой необходимости. Принципиально это уже ничего не изменит, пора подводить итог.
Выводы
Безусловно, каждый из нас вправе сделать собственные выводы относительно обсуждаемой гипотезы. Мнение автора таково.
К 1837 году Император Российской империи Николай Павлович Романов был безоговорочно влюблён в Наталью Николаевну, но их взаимному счастью откровенно мешал Александр Сергеевич. Публичный развод Пушкина с женой был невозможен. Неизбежно обсуждались бы причины такого развода. Всплыло бы имя Императора, а это было недопустимо.
Далее возможны два варианта.
Вариант первый. Александру Сергеевичу был предложен план, позволявший ему реализовать свою мечту - покинуть пределы Российской Империи. Согласно этому плану в России он должен был для всех умереть, а во Франции продолжить свою жизнь, но под другим именем.
Вариант второй (наиболее вероятный). Сама идея такого плана исходила от Пушкина. В черновом варианте неоконченного романа «Дубровский» излагался очень похожий сюжет. Пушкину только помогли эту идею реализовать. Вполне может быть, что Александр Сергеевич даже не догадывался о том, что вся эта мистификация происходила с ведома и под полным контролем полиции. Только этим можно объяснить странности при «погребении» –полицейское сопровождение гроба к месту упокоения, запрет на его вскрытие, практически тайное погребение, отсутствие тела в могиле и многое другое. Без ведома властей реализовать такую мистификацию было просто невозможно. Как технически это было исполнено мы все знаем из учебников истории.
И последнее. Информация о том, что эта гипотеза создана чуть ли не ради шутки 7-10 лет назад, не соответствует действительности. Впервые об этом заговорили в 1870 году, сразу после смерти Александра Дюма. В эмигрантских кругах, в том числе и на страницах парижской прессы, обсуждался вопрос: «А кого мы хороним, Александра Дюма или Александра Сергеевича Пушкина?» Было бы очень интересно почитать газеты того времени.
«Я не тот человек, за которого меня все принимают» - сказал Александр Дюма своему сыну Александру перед смертью.
Продолжение этой истории здесь.
На канале "Семь Заветных Струн" вы найдёте другие публикации о нашем прошлом. Читайте, вам будет над чем задуматься.