Новость Оли не принесла ни воодушевления, ни печали: я уже был достаточно истощен, чтобы делать аналитические выводы. В процедуре депортации своя логика и свои правила, суть которых, увы не всегда ясна и понятна. Выяснять у Оля подробности ее шпионажа за нашими паспортами желания не было. Здравый смысл подсказывал, что на неделю нас тут не оставят, и этот вывод (или надежда) хоть немного, но успокаивали.
"Главное пережить испытание до конца и не пасть духом" - как говорил Авиценна.
И тем не менее ожидание отнимало последние силы и было чем-то вроде изощренной моральной пытки. За панорамными окнами аэропорта уже вечерело - на древний восточный город спускалась ночь. Циркадные ритмы замедлялись, а вместе с ними и без того медленная работа наших мучителей. Оля, словно раненая лань металась между стойкой и местом моего заземления (я охранял ее сумку). В отличии от меня энергия ее не покидала, а даже наоборот - подавала ей все новые порции.
И тут из служебного входа вышел он - молодой турецкий щеголь в чистой белой рубашке и начищенных до блеска туфлях, в которых, кажется, я бы смог разглядеть свое измученное отражение.
Волосы его были чисты и чуть прихвачены лаком набок - по последней моде аля-тюрк. Это сияющий франт, как будто не шел, а чуть летел над землей каждым своим движением выказывая изящное "па" при этом не забывая одаривать окружающих своей беспечной улыбкой. Чистая голова и одежда уже положительно отличали его от засаленных и задавленных судьбою коллег.
Вам, наверняка, известен такой тип молодых людей, у которых еще, кажется не болит ни один член тела, а позвоночнику неизвестны хандра и невралгия, он еще крепок и прям, как минарет на главной стамбульской мечети. Энергия из этих городских пижонов льется щедрым, лихим потоком и любая жизненная неурядица обойдет это свежее лицо сама собою, не понимая - как можно омрачить этот благостный лик.
Лицо его чуть округлое, но без излишества: не надо быть врачом, чтобы сразу уяснить: и сахар, и гемоглобин у веселого охламона в норме, другие системы организма тем паче работают как швейцарские метрономы.
Такие щеголи любят пускать пыль в глаза своими достижениями и всевозможными рекордами, которые чаще всего на поверку оказываются приукрашенными в два, а то и в три раза. Но несмотря на эту "небольшую" ложь (по мнению самих господ - всего лишь маленькое преувеличение, исключительно для красоты слова) никто на них не обижается. А некоторые слушатели (в основном - дамы) даже раскрывают чуть рот от удивления и в нужных местах смеются как малые дети - беззаботно и чуть запрокинув голову назад.
Тем не менее избыточная веселость таких субъектов многих выводит из себя и раздражает до последней степени, ведь казалось бы: ну чему ты грешная душа радуешься?! Что может радовать в нашем несправедливом мире?
Самолюбование входит в разряд первостепенных и любимых занятий подобных молодых хлыщей, а похвала и подобострастие воспринимаются ими как нечто должное, само собой разумеющееся. Иногда я наблюдал как подобные пижоны могли плюнуть пока никто не видит или бросить бумажный стакан на пол не заботясь о том, кто его будет убирать. О, эти мелкие житейские неудобства остаются ими не замечены, да и не могут они обращать на них внимание: жизнь прекрасна! Бросив стакан или любой другой мусор они спокойно идут дальше с улыбкой на лице, как будто ничего не произошло, как будто так надо: ведь впереди новая публика, которую надо завоевать и закружить голову шуточным, фантастическим рассказом.
Для меня это всегда было загадкой: как в одном человеке может сочетаться личная опрятность и бескультурье обращенное вовне. Но - каждый человек по своему загадочен и, часто, непонятен для окружающих. Ведь вот кажется порядочный, умный человек, а ни с того ни с сего сотворит такое, что только и остается - недоумевать и чесать затылок. Ну ведь были у вас такие случаи?
Помимо прочего лощенный турецкий денди не забывал показывать окружающим напускную важность своей работы. Вот к нему подошли двое китайцев: они взволнованны, глаза-щелки бегают из стороны в сторону, спины согнуты в подобострастном поклоне. Щеголь с легкой улыбкой чуть хлопает одного из китайцев по спине и вот китаец уже расцветает от радости. Наклонившись к мистеру Чжао, франт слушает его сбивчивую просьбу. Ничего не поняв он указывает на сотрудника, который стоит поодаль и видя этот жест суматошно пытается спрятаться, исчезнуть, но уже поздно. А наш хлыщ уже раскланивается с китайцами и мистер Чжао от всей души жмет его руку (хотя он не продвинулся в своем вопросе ни на йоту) и, даже чуть смахивает свободной рукой накатившую слезу благодарности.
Ведь как говорил нашему герою мудрый ага-дед: главное не решение вопроса, а доброе участие и улыбка. Главное - как это обставить и явить миру! Возможно это черта многих восточных мужчин (в Грузии я наблюдал нечто подобное).
Щеголь подошел к нам и Оля попыталась задать ему вопрос, но стушевалась, ведь взгляд его на нее был весьма откровенен и, даже, бесстыден. Разумеется, пред этим взглядом расплавилось не одно женское сердце кто бы в этом сомневался? И тем не менее Оля задала вопрос: сможем ли мы остаться в Стамбуле?
- О но но! Истанбул нот! – щеголь оценивающе смотрел Олю: он просто сиял. Конечно женщины являются слабостию таких вот открытых миру молодых людей – герлс ит ис Москва, бойс: Тифлис! – объявил он как тамада на свадьбе и в то же время так, что было ясно – этот тезис обсуждению не подлежит. – тайм ит ис вери гуд!
И так все было решено окончательно: мы вылетаем туда откуда начинали свое неудачное паломничество в Иудею. Процедура депортации стала для меня окончательной и понятной, завершенной. Юдоль тяжелых испытаний подходила к концу - глядя на сияющего тамаду эта перспектива становилась совсем близко, в досягаемости взгляда. Я уже представлял как растянусь на кровати в Тбилиси и вновь встану в колею мирного путешественника. Я даже мечтательно закрыл глаза, вспоминая вечерний вид грузинской столицы.
Щеголь принес нам благую весть и за одно это можно было простить все его чуть фальшивые, вычурные выходки. Жестами он попросил нас не покидать депортационную зону - ибо скоро он-де должен был вести нас на посадку. Ждать, кажется, оставалось совсем недолго. Можно было искренне перекреститься и успокоить разгулявшиеся нервы...