20-го февраля 1758 года граф И. И. Шувалов вошел с предложением в Правительствующий Сенат, чтобы «приказать советнику и профессору Ломоносову, на привилегированных его мозаичных заводах, сделать внутри состоящей в Санктпетербургской крепости святых апостол Петра и Павла приличные на достохвальную память Государя Императора Петра Великого мозаичные украшения и что, к монументу сего мудрого монарха, изобразить пристойно будет». В ответ на это Сенат обратился в Академию Наук с требованием составить проект и смету такой работы. Немедленно было созвано Собрание Академии, после чего отправлен был в Сенат такой рапорт: «По присланному из канцелярии Академии Наук в Собрание Академии Художеств указу, члены оного собрания в разных заседаниях прилежно рассуждали, какой монумент для вечной славы достойные памяти Государя Императора Петра Великого в соборной святых апостолов Петра и Павла церкви по назначенному в ней месту, и, как предписано, мозаичною работою сделан быть может. И в силу того, сделаны два архитектурные проэкта с инвенциями об аллегорическом представлении, поставляемые на стене над самым надгробным местом. А ежелиб в церкви другое место назначено было, - прибавлялось далее, - на котором бы свободно-стоящее здание с пилястрами и столбами, в настоящую величину и достойные великого такого Государя знатностию, состроить можно было, то Академия Художеств, наблюдая того, другие бы прожекты сделала. А, по ее мнению, мозаичною работою надлежащие барельефы и стоящие и сидящие свободные статуи, в которых при таких монументах великолепие свойственно состоит, сделать не можно, но точию плоское какое представление, как картина употребляемое». Из этого видно, что Академия, хотя и исполнила в точности указ Сената, но от себя высказалась против мозаики. Враждебная Ломоносову партия, очевидно, старалась поколебать веру в значение его изобретения. В то же время, в издававшемся Сумароковым журнале «Трудолюбивая Пчела», Тредьяковский поместил статью под названием «Мозаика». Не говоря в сущности ничего против мозаики, он описывал там постепенное развитие ее у древних народов, и заканчивал свою статью так: «Напоследок, живопись, производимая малеванием, - весьма превосходнее мозаичной живописи, по рассуждению славного в ученом свете автора; ибо невозможно, говорит он, подражать совершенно камешками и стеклышками всем красотам и приятностям, изображаемым от искусной кисточки на картине из масла, или на стене, так называемою фрескою, - из воды по сырой извести».
Мы видим здесь, как мало тут было сказано против мозаики, но тем более, значит, сильно было движение против нее, если и такая незначительная заметка могла испугать Ломоносова, и он поспешил прибегнуть поскорее к защите своих покровителей, графа - И. И. Шувалова и графа М. Л. Воронцова.
«В Трудолюбивой, так называемой, Пчеле, - пишет он первому, - напечатано о мозаике весьма презрительно. Сочинитель того, Тр..., совокупил свое грубое незнание с подлою злостию, чтобы моему рачению сделать помешательство; здесь видеть можно целый комплот (прим. ред. – преступный заговор): Тр... сочинил, Сумароков принял в Пчелу, Т... дал напечатать без моего уведомления в той команде, где я присутствую. По сим обстоятельствам ясно видеть, ваше высокопревосходительство, можете, сколько сии люди дают мне покоя, не престая повреждать мою честь и благополучие при всяком случае! Умилосердитесь надо мною, милостивый государь, свободите меня от таких нападков, которые, меня огорчая, не дают мне простираться далее в полезных и славных моих отечеству упражнениях. Никакого не желаю мщения, но токмо всеуниженно прошу оправдан быть пред светом Высочайшею конфирмациею докладу от Правительствующего Сената о украшении Петропавловской церкви, чего целый год ожидая, претерпеваю, сверх моего разорения, посмеяние и ругательство. Ваше сильное ходатайство может меня от всего скоро избавить и уверить меня о непременной милости, которую за особливое счастие и честъ в жизни моей почитаю».
Вероятно, в таком же духе было написано и письмо к графу М. Л. Воронцову, который писал ему в ответ: «Я усматриваю, что содержание сообщенной мне от вас печатной пиесы о мусии не имеет другого основания, как только от одной жалузии (зависти), почему и невозможно сумневаться, что все просвещенные люди, пренебрегая тщетные сего славного художества охуления, не престанут отдавать справедливость вашим похвальным стараниям и опытам».
Благодаря тому «сильному ходатайству», о котором просил Ломоносов, или потому, что и не представлялось никакой для него опасности, но 3 ноября 1760 г. вышел Высочайший указ, благоприятный для мозаического дела. В нем прямо говорилось, что «мозаическая работа в великом почтении и сама собою Империи - славу приносит, следовательно, по рассмотрению, может между другим при сооружении монумента употреблена быть. Однакож, - прибавлялось далее, - прежде, нежели за самое дело приняться, надлежит в рассуждение взять величество Государя, которому монумент посвящается, и знатность и силу Империи, которая изъявляет тем свою благодарность, да еще время славного государствования его дщери (прим. ред. - дочери), и потому, сколько можно, от большого числа ученых и искусных людей мнения собрать, каков бы сей монумент быть имел». А И. И. Шувалов предложил, кроме того, все составленные проэкты перерисовать в одном масштабе и послать с описанием в Римскую и Парижскую Академии, чтобы они высказали свое мнение. Сверх того, он советовал делать монумент не из мрамора. «Ибо, говорил он, сколько бы много трудов и иждивения на то употреблено ни было, однакож не можно будет достигнуть до самого совершенства в рассуждении множества подобных монументов. И для того надобно его сделать из такой материи, которая бы в чужих краях редка была, а именно колоннады и прочие окрестные украшения сделать медные, над гробницей в средине - украшение серебряное, стены за гробом из лапис-лазури, подплитной - из яшмы. Такое сооружение справедливо ото всех из лучших монументов почтено будет. Материя же вся здешнего государства и употребленные деньги останутся в Империи. Между тем, если будет угодно, приказать работать в простенках прожектованные советником Ломоносовым мозаические картины, которых сочинение весьма прилично расположено и разумно вымышлено».
Теперь находим небезъинтересным привести и составленное самим Ломоносовым описание самых картин, задуманных для этого монумента. Всех картин предполагалось шесть: Полтавская победа, Начало государевой службы, Сообщение с иностранными, Азовское взятие, Спасение из Риги и Ангутская победа. Первая из них описана подробнее других.
«Напереди изображен Петр Великий на могучей лошади верхом, лицом в половину профиля; облик нарисован с гипсовой головы, отлитой с формы, снятой с самого лица блаженной памяти великого Государя, каков есть восковой портрет в Кунтскамере, а красками писан с лучших портретов, каковы нашлись в Санкт-Петербурге, по выбору, величиною: сидячий - в сажень, а прочие - по пропорции. За Государем - бывшие тогда знатнейшие генералы: Шереметев, Меньшиков, Голицын, коих портреты взяты с имеющихся оригиналов. Представлен Петр Великий в немалой опасности, когда он в последний раз выехал к сражению, при наклонении в бегство Карла Двенадцатого; напереди и назади генералы и солдаты, охраняя Государя, колят и стреляют неприятелей. Близко впереди гренадер со штыком, направленным в неприятеля, оглянулся на Монарха, якобы негодуя, что так далече отваживается. Позади лежит куча разных опровержений: шведская пушка с разломанным лафетом, лошадь и мертвый швед, - изображаются тем следы побежденного неприятеля. Далее в картине, за следующими генералами, видны штандарты, трампеты (прим. ред. - труба, музыкальный инструмент) и литаврщики, также и знамена полков российских. Далее от переду, в середине картины, изображены поверженные неприятельские трупы, обороняющиеся еще от наступающих Россиян Шведы, где сильная и густая стрельба производит великий дым, причем видны взятые в начале сражения Шведами редуты с российскими и шведскими телами. Еще же далее от переду представлен плененный шведский генерал, которого поднимают, дряхлого и унылого, окружившие российские солдаты. В некотором отдалении изображен Карл Двенадцатый в простой коляске, кругом его – драбанты (прим. ред. - личная охрана командующего), из коих некоторые, поворачивая коляску назад, уговаривают спасаться бегством, но он, протягивая пистолет рукою вперед, еще к бою порывается. Перед ним - жестокое сражение Россиян со шведскими драбантами. На горизонте представляется город Полтава с дымом от пушечной пальбы. По правую руку - бегущие шведские полки и гонящие Россияне, а по-левую - ретраншамент (прим. ред. – фортификационное сооружение) российский и выступившие из него полки, не бывшие еще в сражении. Над картиною святой апостол Павел у писчего стола, в одной руке с пером, а другою рукою и лицом оказывает знак благоговения и благодарения; над ним, на металлическом убрусе, написаны слова его из послания, читающегося на Полтавскую победу: «Бог по нас, кто на ны»? Величина картины в ширину - 9 аршин, в вышину - 6 1/2 аршин, а с Павлом апостолом, что на верху, в выгибе, - 8 аршин, а с рамами и картушами в ширину - около 12, в вышину - около 11 аршин».
Публикуется по: Новицкий А. П. К истории Мозаичного искусства в России // Искусство и художественная промышленность. – 1900. - №1. – С. 1-17.