«Единственный урок, который можно извлечь из истории, состоит в том, что люди не извлекают из истории никаких уроков», - в миллионный раз прочитал откуда-то сверху Бернард Шоу и в миллионный раз досадливо поморщился. Я написал вам это, чтобы вы задумались, а не чтобы постоянно цитировали. Одной рукой цитируете, а другой впадаете в отчаяние, как будто в школе не учились никогда. Ведь если бы учились, то вспомнили бы, что еще ни одному царству в истории не довелось устоять и продержаться вровень с человечеством.
Царства не вечны.
Вечно только человеческое. Не кончаются только звездное небо над нами и нравственный закон внутри нас. Они не кончаются, но меняются – и сегодня мы смотрим уже совсем не на то небо, на которое смотрели наши предки. Звезды гаснут и рождаются новые, нравственные нормы отмирают и уходят в небытие, сменяясь другими, доселе вовсе не слыханными. А иногда происходит и все сразу – вдруг загорается звезда, освещает путь волхвам, и нравственный закон становится другим.
Сверху, со звезд, мы не можем не казаться смешными и жалкими. Ледяной бесчувственный вакуум смотрит на нас, приготовившихся отмечать чье-то рождение, и усмехается. В чем смысл этого рождения, если жизнь продлилась всего два дня и ты не успел обрести ничего, кроме имени? Только в том, чтобы научить их с болью в сердце просыпаться по ночам и беззвучно плакать, глядя в темноту? Стыдно убивать героев, чтобы растрогать холодных и расшевелить равнодушных. Стыдно уводить их во мрак, навеки выжигая белый свитер на сетчатке. Да, стыдно. Но как, как я могу сделать это по-другому? – спрашивает нас он. – Я ведь пытался.
Неисцелимые, необучаемые. Ничего не помнят, ни о чем не знают. Так и хочется ударить кулаком по столу, чтобы вздрогнули. Никакой вам елки, никакой дискотеки. Почему вы не понимаете речи моей? Так и ушли, плачущие, ничего не понявшие, понурые, сутулые дети декабря. Вечные дети февраля. Ветер бросает снег в приоткрытые рты, залепляет ресницы. Как нам вернуться домой, когда мы одни? Снег скрипит под ногами, в складках отсвечивает мандариновой кожурой.
Мы больше не будем. Будете – говорит он откуда-то сверху глухо, и ветер уносит, рассыпает снежинками его слова. Конечно, будете. Будете уходить и возвращаться, засыпать и снова просыпаться, плакать и утешиваться. Ведь ваша подруга называет вас мастером, ведь вы мыслите, как же вы можете не быть?
Нет у нас для него других людей, как нет у него для нас другой планеты. Хрупкие коробочки с сердцем и душой – единственной защитой от ледяного бездушного хаоса. В конце концов, от всех нас останется только имя. Все мы – только пыль на ветру.
Звездная пыль.