Дядя притащил с улицы ярмо с гремушками и бич и положил на видное место.
— Чего это? — спросил Серёжа.
— Ярмо и бич. Ярмо с гремушками. А бич сам по себе, — сказал дядя.
— Зачем они тебе?
— Чтобы помнить, — вздохнул дядя и поманил племянника.
Тот приблизился с некоторой опаской.
— Понимаешь, Серега, — сосредоточенно сказал дядя. — Вышел я сегодня рано, до звезды. Ясно?
— Ага.
— Вышел с чистыми помыслами и руками и принялся сеять.
— Разумное, доброе, вечное?
— Ну да. Сеял я сеял, а потом — глядь — только время потерял. А с временем и благие мысли и труды.
— Ну, труды—то положим, потерять нельзя, — рассудительно сказал племянник. — Да и мысли тоже.
— А я потерял, — твёрдо сказал дядя Вася. — И не возражай. Я лучше знаю.
Племянник пожал плечами.
— И вот смотрю я, уже потерявший и потерянный, на мирные народы.
— Которые пасутся! — догадался Серёжа.
— Ещё как пасутся. Аж за ушами трещит. Так трещит, Серёга, себя не слышу.
— И что? Пусть себе пасутся.
— Так ведь дары свободы им не нужны, понимаешь! Их будут резать или стричь, а у них одно дело — пастись.
— Да и пусть себе. Тебе—то что?
— Как же? — растерялся дядя. — Досадно ведь.
— Да ты, что ли, сеятелем пустынным себя возомнил?
Дядя слегка покраснел.
— Всё равно, не понимаю, — гудел племянник, — ярмо тебе зачем и гремушки эти?
— Думал, образумятся, — печально сказал дядя. — Ежели я наследство их утащу. Может, образумятся, а?
И он тревожно посмотрел на Серёжу.
— Нет, — сказал Серёжа, — теперь ты для них пастух. Они теперь вообще никогда не образумятся, так и будут топтаться на твоей шее. Отпусти ты их, а!
— Не отпущу! — вдруг рявкнул дядя. — Сам буду резать и стричь.
— Тогда уж ты не сеятель будешь, а секатор.
Дядя заплакал.
Открыл форточку и вышвырнул в окно и ярмо и бич. Гремушки долго ещё гремыхали под окном и пугали прохожих.
Серёжа обнял дядю и сказал тихо-тихо:
— Ты уж лучше сей. Руками безвинными и чистыми.
Дядя посмотрел на свои красные шершавые ладони.
— Нет таких, — сказал печально дядя. — В детстве остались.
— А ты поищи, — утешал его племянник. — А лучше — вглядись. Смотри, вот тут у тебя на бугорке Венеры довольно чисто.
— Тресну я тебя, Серёжа, — промямлил дядя.
— А я тебя люблю...
Записки о дяде и племяннике