Кирилл Аваев
И живу я на земле доброй
За себя и за того парня
Я от тяжести такой горблюсь…
А. Гоман
Во куда меня занесло! Смысл жизни… Сколько томов уже про него написано? Сколько тысяч. Даже имена авторов в один том, поди, не поместятся. И какие имена…
Аристотель, Диоген, Шопенгауэр, Ницще… Я-то куда лезу? Что я могу добавить к уже написанным тысячам томов? Я даже изучить все это не в состоянии даже на троечку.
Однако просто почитать смог. И когда я это сделал, то оказалось, что смыслов этих – как сортов колбасы в супермаркете. На любой вкус. Хочешь - на тебе смысл, заключающийся в счастье, суть которого – мышление и познание. Не нравится мышление? Без проблем! Пожалуйте: смысл жизни, заключающийся в получении чувственных наслаждений, избавлении от боли, беспокойства и страха смерти. И это не подходит? Философы могут предложить еще много разных смыслов жизни. Выбирайте: умение довольствоваться малым и избегать зла; повторение образа жизни предков. Для гурманов – отсутствие всякого смысла и совет придумать себе какие-то занятия для спасения от этого отсутствия. Короче, выходит, что за тысячелетия философствования лучшие умы так и не нафилософствовали ответ на главный человеческий вопрос. Вот всегда так: чем важней вопрос, тем меньше научного консенсуса. Зато неплохо поработали на потребителя: «больше смыслов жизни, хороших и разных!».
Человечество, похоже, оказалось умнее своих философов и пришло к ненаучному консенсусу. Потребительство – вот он, высший смысл человеческой жизни. Успеть потребить за свою жизнь как можно больше.
Возьмем, например, продукты питания. Какой смысл в их потреблении? Вроде бы железный. Человек за жизнь потребляет определенное количество жиров, белков и углеводов. А если он это определенное количество вмял в себя за полжизни? Жизнь, если мерить ее продуктами питания, прожита, но она продолжается. И мы поглощаем за второго, за третьего, за четвертого. Но потребление продуктов все же, как-то ограничено нашими физиологическими возможностями. А вот потребление не продуктов…
Если вспомнить прошлое, то наше потребление на порядки превосходит потребление наших предков. А если подумать о будущем? Если, потребляя все больше и больше, мы съедаем саму Землю, то кто тот парень, за которого я живу? Если охота на вкусное сало начнется в сотом году, то, наверное, правнук, а если в пятидесятом - то внук.
И ведь что характерно: никто не горбится. Наоборот, расправив плечи, гордо несем свои кольца и работаем, работаем, работаем. Чтобы еще поднять потребление и успеть пожить не только за внука и правнука. Вдруг получится и за сына? Вот это будет счастье! Настоящее потребительское счастье.
Герои нашего времени
- Профессор Преображенский, вы - творец!
Из х. ф. «Собачье сердце»
Писательство во все времена являло читателю современного героя. А герой нашего времени уже описан в литературе, или у меня есть шанс стать первым? Кто он?
Судя по персонажам, наиболее часто встречающимся в литературе и сериалах, одно из трех: либо бандит, либо банкир, либо мент. Есть еще герои мылодрам, но они по героизму явно уступают этим настоящим героям, вот уже третий десяток лет колошматящим друг друга в несметном количестве книжных тиражей и телесериалов. Я, как обычно, не поленился и подсчитал: за последние десятилетия этой публики на экране замочили на тридцать два процента больше, чем убито советских и немецких бойцов вместе взятых во всех фильмах о Великой Отечественной, и в тысячу сто двенадцать раз больше, чем, согласно милицейской статистике, было реально убито бандитов, банкиров и ментов за отчетный период. И конца этой бойне пока не видно.
Казалось бы, вот они, герои нашего времени. И ведь какие героические! Круглосуточно, не ведая страха, бьются на десятках каналов. Все согласно законам жанра: шестеро тех, кто за деньги, на одного, который за справедливость. Но все-таки герой времени должен быть личностью типичной, массовой. А в реальной жизни борцов за справедливость нечасто встретишь. Здесь соотношение с реальностью еще хуже, чем в случае с реально убитыми бандитами. И даже не в этом дело. Герой времени – это образец, на который хотят быть похожими широкие массы. Так что, если и искать героя нашего времени, читая современную литературу и глядя в телевизор, то искать его надо по другую сторону экрана, среди потребителей всех этих «продуктов».
Не там копают нынешние авторы. Оно и понятно: они ведь деньги копают, есть им время временем заниматься!
А между тем герой нашего времени давным-давно живет и в литературе, и в кино. Мы все с ним знакомы, привыкли к нему и даже начали забывать, видимо, считая, что его время с нашим ничего общего не имеет. Но время временем, а сам то он?
Я не читатель. Поэтому познакомился с ним только в конце восьмидесятых, когда «Собачье сердце» показали по телевизору. И полюбил. А как мне было не полюбить Преображенского, когда он еще в свое время не боялся говорить: «Не читайте советских газет…». Я себе такого и в свое не позволял. А как мне, буквально обескровленному тогда горбачевским сухим законом, грели душу его слова о том, что в водке должно быть сорок градусов! Про горячие закуски я только от него и узнал. А «спать в спальне, обедать в столовой…»? Раньше я только смутно чувствовал, что жизнь должна быть устроена именно так, но каких-то подтверждений этому не было. Откуда им было взяться, если к тому моменту я только восемь первых своих лет прожил пусть в тесной, но квартире, а потом успел пожить в четырех коммуналках, комнате гостиничного типа, двух съемных комнатах, общежитии для японских вахтовиков, пяти квартирах маминых подруг, приютивших нас на время, казарме, офицерской общаге и даже хоть и в бывшем, но абсолютно взаправдешном лагерном бараке, переделанном под общежитие? И вдруг прямо по центральному телевидению, из уст человека с двумя университетскими образованиями…
Не человек - икона. Воплощение мудрости и морали.
Позже у меня появились знакомые, которым удалось воплотить в жизнь идеалы профессора. Но это были девяностые. Те, кто в девяностые правильно закусывал, с моралью имели мало общего. Калоши воровали не у них, а наоборот. И комнаты отнимали тоже.
Прошло еще время. Идеи профессора восторжествовали. Качество пойла – ему самому такое не снилось. Закуски – он и не ведал, что такие бывают. По сравнению с сегодняшними гурманами он – просто «недорезанный большевиками помещик». И непременно в столовой. Ему бы самому такую столовую, в каких его сегодня поминают добрым словом нынешние Преображенские!
Но что-то нынешняя преображенщина не вызывает у меня восторга. Бессмысленная она какая-то. Ну, сидят. Ну, едят… Жизнь в унитаз смывают. Тот-то Преображенский не просто ел. Он при этом Швондера ругал, Энгельса в печь выбрасывал.
И вот как-то, когда в очередной раз смотрел кино про любимого профессора, до меня наконец дошло: любить-то его не за что. И уважать – тоже. Советские газеты мне тоже были не по нутру, но в его время были вещи и похуже. Он ведь жил в стране, где буквально вчера прошли три войны и две революции, а что будет завтра, лучше было вообще не знать. Не страна, а одна на всех огромная непрекращающаяся беда. И что его, нашего любимого профессора, интересовало посреди этого бедствия? Сорок градусов, горячие закуски, чтобы не крали калоши и не ходили в сапогах по коврам. И еще вот это, из «Аиды», вы помните? Дуэт: «Ла-ла-ла»… Швондера он, конечно, за человека не считает, а вот начальника его лечит. За бумагу, настоящую и неоспоримую. А тот, может, Швондер в квадрате, да еще и по уши в крови. Да и самого Швондера лечить будет, когда начальника расстреляют. И при этом говорит девочке, которую Борменталь хотел, а Шариков привел: «Разве можно так… Из-за служебного положения…», хотя для нее, может быть, это единственная возможность с голоду не помереть.
Я знаю что многие со мной не согласятся и продолжат любить профессора и считать каждую его фразу программной речью. А Булгаков? Зачем он его сделал? Неужели мастер написал роман только для того, чтобы сказать нам, стуча по столу: «нельзя красть калоши!»?
(Продолжение следует)
