В этом году исполнилось 150 лет со дня рождения всемирно известного антрепренера Сергея Павловича Дягилева. Хочу воспользоваться случаем и предложить вам для прочтения несколько фактов из биографии Дягилева. Они сохранились в воспоминаниях его друзей, коллег, тех, кто знал его в разные периоды жизни: тогда, когда он «розовощеким юношей, пышущим здоровьем» приехал из родной Перми, и все открытия - мира, себя, - ещё были впереди; в период его профессионального становления, когда он начинал создавать свои первые масштабные проекты, и, наконец, в моменты его деятельности за рубежом, где на различных прославленных сценах блистали его «Русские сезоны».
Текст для прочтения иногда будет непростым, я в основном буду цитировать. Но надеюсь, что информация будет интересной.
Первый мемуарист в моём списке Александр Бенуа. Человек, которому суждено было стать для Дягилева проводником в мир искусства, другом и недругом, соратником и соперником, единомышленником и противником. Надо ли представлять Александра Бенуа? Один из главных персонажей Серебряного века. Живописец, иллюстратор, знаток театра, историк искусства, художественный критик. Он немного не дожил до своего 90-летия, умер в Париже. Оставил книгу «Мои воспоминания», над которой работал с 1934 года. Книга, вышедшая сначала в Нью-Йорке в 1955 году, стала своего рода энциклопедией художественной жизни российской столицы конца XIX-начала XX века. Бенуа - автор, идейный вдохновитель журнала «Мир искусства», дружил или сотрудничал с огромным количеством талантливых, неординарных людей, впоследствии, как и он, получивших мировую славу.
Дягилева он встретил летом 1890 года, когда оба собирались поступать в университет. Только Александр, петербуржец, из семьи прославивших себя архитекторов и художников, Сергей же прибыл в Петербург из провинции. От искусства он был далёк (пожалуй, только к музыке был неравнодушен), собирался поступать на юридический факультет. В круг петербургской «золотой» молодёжи Дягилев попал благодаря своему двоюродному брату Дмитрию Философову, близкому другу Бенуа.
«Резюмируя впечатление, произведенное Серёжей, скажу, что он показался нам «славным малым», здоровяком-провинциалом, пожалуй, «не очень далёким», немного terre a terre (приземленным, фр.), немного примитивным, но в общем симпатичным».
Бенуа пишет о том, что Сергей не сразу вписался в их компанию. Многое в нём шокировало: «явное безразличие к нашим чисто эстетическим и философским разговорам», во время которых он даже иногда засыпал, или поведение в общественных местах, например, в театре, где «он сразу от нас отделялся, но тут же дарил приятнейшими улыбками и усердными поклонами тех знакомых, которые занимали в обществе или по службе видное положение».
Сферой, которая сближала молодых людей, была музыка. Сергей занимался ею профессионально (брал уроки музыки у композитора Николая Римского-Корсакова в Петербургской консерватории). Впрочем, и здесь влияние сверстников, более подготовленных и утонченных в своих пристрастиях, на Дягилева было серьезным. Отношение к музыке постепенно становилось более вдумчивым и менее чувственным, менее эмоциональным. Поэтому, когда в период уже «Русских сезонов» возникала необходимость, Дягилев сам способен был что-то приписать или переписать уже существующее музыкальное сочинение.
«В области изобразительных художеств Дягилев гораздо дольше оставался на положении (и в самосознании) ученика. Не будучи одарен каким-либо талантом к рисованию, к живописи, к скульптуре (он никогда и не пробовал своих сил в этих отраслях), Дягилев и сам считал себя если не полным профаном, то всё же любителем, дилетантом (в итальянском понимании слова), и мнения «авторитетов» среди его ближайших друзей-художников - моё, Бакста и Серова - являлись для него абсолютными».
В ранней молодости Дягилев совершил две поездки за границу: во время этих турне у него впервые проявилась тяга к коллекционированию. За полтора месяца странствий по Европе в 1895 году Сергей встречался и беседовал с писателем Эмилем Золя, с композиторами Шарлем Гуно, Жюлем Массне, с Адольфом фон Менцелем, Арнольдом Бёклиным, Пьером Пюви де Шаванном и т.д.
«Чтобы импонировать заграничным людям, Серёжа довольно удачно разыгрывал Большого барина, un grand seigneur en voyage (путешествующего вельможу, фр.). Не щадя денег (он как раз вступил в распоряжение наследства, полученного от матери, этого наследства хватило года на три), он останавливался в лучших отелях, разъезжал по городу в закрытом экипаже, одевался с большой изысканностью, вставил в глаз (не нужный ему) монокль, не расставался с превысоким цилиндром, а на своих визитных карточках он проставил Serge de Diaghileff, тогда как никому среди нас не приходило в голову вставлять la particule (частицу «де», фр.) перед нашими фамилиями, хотя иные и имели на то такое же право. …для заграничных людей он был окружен ореолом какого-то заморского, чуть ли не экзотического барства - un vrai boyard russe (настоящий русский боярин)».
На рубеже веков стала опять популярна идея дендизма. Его Золотой век - это начало XIX века, когда первый денди Лондона Джордж Брайан Браммелл покорил и увлек своей философией многих молодых аристократов по всей Европе. Денди - это не только и не столько костюм, денди - это особая философия, это особое отношение к жизни и своей биографии. Это сознательное жизнетворчество. В памяти почему-то тут же возник призыв Костика из кинофильма «Покровские ворота» ко Льву Евгеньевичу Хоботову: «Так будьте ж творцом своей биографии!». Это и про Дягилева. Он сознательно создавал свой образ, он себя делал.
«Дягилев, будучи одних лет с нами (и самым молодым из нас), находил смелость проникать и к самым прославленным художникам, входить с ними в разговоры. При случае он и выманивал у них за самые доступные цены превосходные вещи (по большей части это этюды, наброски, рисунки»). «Однако, лучше вникнув впоследствии в натуру Дягилева, я понял, что не одно тщеславие или праздное любопытство толкало его, а какая-то потребность входить в контакт с людьми, его страстное желание «почувствовать человека». … Ему удалось приобрести довольно эффектное собрание, и теперь он мог сойти в наших глазах за начинающего серьезного любителя».
Постепенно он приобретал облик того Дягилева, который вполне осознал (вернее, почувствовал) свою миссию. В Дягилеве проснулся творец! Пока его друзья мечтали о великих свершениях, рассуждая: «Как хорошо было бы, если бы…», он проявлял решительность и произносил: «Да будет!».
«У Дягилева была своя специальность, это была именно его воля, его хотение. Лишь с момента, когда этот удивительный человек «начинал хотеть», всякое дело «начинало становиться», «делаться». Самые инициативы его выступлений принадлежали не ему. Он был скорее беден на выдумку, на идею. Зато он с жадностью ловил то, что возникло в голове его друзей, в чём он чувствовал зачатки жизненности. С упоением принимался он за осуществление этих «не его» идей. Случалось, что я, Бакст, Серов делали усилия, чтобы заразить Дягилева идеей, явившейся одному из нас, и что в ответ на это он проявлял полную инертность. …как вдруг через день (а то и через час) положение оказывалось опрокинутым. В глазах только что не верившего Серёжи загоралась радость делания, и с этого момента он сразу принимается выматывать у того, кто предложил идею, всё, что нужно для её реализации. Взяв навязанное дело в руки, он его превращал в своё, и часто с этого момента инициаторы, вдохновители как-то стушёвывались, они становились ревностными исполнителями своих же собственных затей».
«Сергей любил в кругу друзей прихвастнуть своим происхождением de main gauche (с левой руки (в смысле: от незаконной связи), фр.) от Петра I. Он едва ли верил этой семейной легенде (которую, быть может, он сам и выдумал), но что в нём было что-то от Петра - это всё же несомненно. Когда я создавал свои иллюстрации и картины, в которых центральной фигурой являлся Петр Великий, я невольно себе представлял, toute proportion gardee(соблюдая все соотношения, фр.), Серёжу - не столько au physigue, сколько au moral (не столько физически, сколько духовно). В Дягилеве несомненно жила та природная властность, тот проникающий в самую суть вещей ум, часто и без всякого знания этих вещей, то же умение угадывать людские слабости и на них играть, что составляет основной характер преобразователя России. Дягилев был природным вождем, и не случись так, что жизнь случайно сблизила его с художниками, быть может, он свой дар проявил бы на более широком и значительном поприще».
Продолжение
P.S. Надеюсь, что Вы открыли для себя что-то новое. Подписывайтесь на мой канал: мне будет приятно, а Вы и в следующий раз не пропустите интересные статьи и факты.