В 1947 – 1948 годах в СССР наступила эпоха панельного домостроительства. Началась она в качестве эксперимента, когда замечательный инженер Виталий Лагутенко ( дед солиста популярной группы «Мумий Троль» Ильи Лагутенко) спроектировал первое панельное сооружение. Им была разработана новая каркасно-панельная система возведения домов.
Первые «панельки» возводились полукустарным способом – и каркасы, и сами панели делали прямо на стройплощадке. Первые дома отличались от известных нам «хрущевок», да и не были они тогда «хрущевками». Первый панельный дом на Хорошевском шоссе был четырехэтажный и по декору не уступал «сталинкам» с лепными гирляндами цветов, пилястрами и полуколоннами у входа. Эксперимент был признан удачным и в том же районе воздвигли еще 15 Лагутенковских домов.
Но в 1955 году вышло постановление Никиты Сергеевича Хрущева «Об устранении излишеств в проектировании и строительстве» - и история изменилась. Панельные дома стали голыми и однотипными. То есть такими, какими мы их привыкли видеть.
Сбор каркасных домов оказался слишком дорогим, а потому советскими инженерами было принято новое решение – строить полностью панельные дома с отказом от каркаса. Это упростило процесс настолько, что сборка домов стала возможна в считаные дни. Это были четырехсекционные здания в пять этажей без подвала, крайне простые в строительстве. Сборка такого конструктора занимала 12 дней и требовала всего 20 наименований изделий.
Такие дома предназначались для временного решения жилищной проблемы и были рассчитаны всего на 25 лет. Это был прорыв в индустрии советского жилищного строительства. И старинные здания при этом не сносились: новые кварталы возникали на окраинах города, на месте бывших деревень. Благодаря «хрущевкам» стали возможны возведения индустриальных и военных городов в труднодоступных местах. Они же стали первой и единственной альтернативой баракам и коммуналкам, в которых жило большинство населения городов.
На Нюрбергском трибунале советской стороной было заявлено: немецко – фашистские захватчики полностью или частично разрушили и сожгли 1710 городов и более 70 000 тысяч сел и деревень. Сожгли или разрушили более 6 млн. зданий и лишили крова около 25 млн. человек: жилищная проблем встала особенно остро. Благодаря строительству панельных домов, с 1961 года и до на начала 70-х годов удалось сдать почти 23 млн. квартир, а к концу 70-х уже 85% горожан жили в отдельных, пусть и небольших, квартирах.
«Хрущевки» - проект, решивший важную социальную задачу и придавший городской жизни особое звучание. И все мы, дети той страны, которой формально уже не существует несколько десятилетий, которая по-прежнему живет в наших сердцах и глазах, с теплотой вспоминаем свой любимый город.
Мы все родом из детства. Почти 100 млн. человек. Да Москва «хрущевок» не парадная, не центральная, она зафасадная. Кто-то скажет: убожество, но убожество было разнообразным и прелестным, как запущенная барская усадьба. Менталитет того времени неблгагоприятствовал стремлению к порядку и чистоте. Но как-то что ли было душевнее. Да, город был запущенный, но живой. Замкнутые дворы создавали ощущение какой-то регулярности, ритма. Люди жили дружнее, были добрее и искреннее. Все знали друг друга, дети гуляли во дворе, а на лавочках сидели старушки и знали всех детей. В новых домах лавочки у подъезда не ставят вообще. Да и старушки куда-то делись. Когда их видели в Москве в последний раз? В тех дворах играл баян и люди танцевали. Мужчины в пиджаках с медалями, в галифе и «хромачах», женщины в креп-дешинах с плечиками. А теперь город становится чужой, центр давно уже превратился в картонную обложку гипсовых псево-фасадов и новостроек «под старину». Сносится все историческое и не очень.
А с изменением города меняются и его жители. Уклад их жизни и привычки. Исчезла знаменитая московская неторопливость. Исчезают целые пласты культуры. Исчезают пятиэтажки. Казалось бы, что в них исторического и культурного? Ни лепнины, ни колонны, ни шпиля. Отдельные дома «панелек» привычны и безлики. Однако, каждая из них хранит десятки, если не сотни, историй своих жильцов и в беде, и радости. А все вместе – эти дома создают целую эпоху градостроительства без которой наш город был бы совсем другим.
Знали всех соседей на площадке. Ходили в гости. Вместе отмечали праздники. Заходили просто так, можно было к другу после школы. А там тебя и накормят, и чаем напоят. Нормальное дело было ребенка оставить соседке. С ним и играли, и читали сказки. Сейчас такого нет – ходить в гости к соседям и угощать вкусняшками. Мы все изменились. Очень. Стали злыми, нелюдимыми, отчужденными. Соседей не знаем, не знаем кто живет через стенку. Телефонов тогда не было, хочешь поговорить – приходи так.
Со временем, дома зарастали зеленью. Стояли «хрущевки» словно в лесу. А если у дома кто-то высаживал елочку,- на Новый год ее обязательно украшали. И все зимой выходили выбивать ковры. Помните, была такая традиция? А сушилки для белья в каждом дворе? Стол для домино обязательно. Днем там сидели мамашки с колясками, а вечером, после работы, взрослые дядьки «забивали козла». Всюду бегают детишки, а с лавочек у подъездов, как прокуроры, следили за порядком старушки. Дети играли. Пацаны играли в «ножички». Кто-то помнит? Чертили поле – у каждого своя часть, ножик не воткнулся «заранился» - переход хода. Воткнул нож в участок противника – отнял у него землю. Кто первый отнял всю территорию, тот и выиграл. А девчонки прыгали «в резиночку». По-моему прыгали вообще все девчонки страны. Прыгали фигурно, ступеньками, бантиком, конфеткой. Обязательно во дворе были начерчены «классики». Для них нужна была банка из-под гуталина. Салки, вышибалы, лапта, казаки-разбойники, футбол, хоккей, войнушка с самодельными деревянными автоматами и пистолетами, прятки. А ещё во дворы привозили молоко в цистерне – 28 коп. литр. Тоже событие! У каждого подъезда высаживали кусты, деревья, клумбы и цветники были обычным делом. Были даже огородики.
Пусть это был утилитарный подход к архитектуре, когда проблема художественного образа отошла на второй план, но как радовались люди, получив новую отдельную квартиру! И пусть кухня была маленькой – 5-7 метров, зато отдельной. А под окном ещё был особый холодильный шкаф. Это была подлинная инновация, появившаяся именно в «хрущевках».
В 50 – 60-е годы электрические холодильники ещё не получили широкого распространения, а потому возможность убирать и хранить портящиеся продукты в удобный и функциональный отсек стал прорывом. А знаменитое окно между ванной и кухней! Оно не только выполняло функцию естественного освещения, но и служило для безопасности на случай взрыва бытового газа: ударная волна, по расчетам, должна была вместо стены только разбить стекло.
Шутили, Хрущев успел объединить туалет с ванной, но не успел соединить потолок с полом. Саму ванную делали сидячую, а трубы делали из чугуна, промышленность работала. Наличие водопровода и канализации было огромным индустриальным прорывом, ведь совсем недавно всего этого и в помине не было.
Ведь как раньше было?
Еще за столетие до Хрущева в Москве брали воду из колодцев: в 1830-х их было практически 5 000. Кроме того, пользовались водой из рек, когда-то текущих по Москве в изобилии. Эта вода развозилась по домам водовозами, а также продавалась в мелочных лавках, в кадках, где она часто портилась. Для хозяйственных нужд воду брали из многочисленных прудов. В Москве их было 32 городских и 277 обывательских. Потом москвичи брали воду из Мытищинского водопровода. При тогдашнем населении города получалось по 20 бутылок в сутки на человека. Но были в Москве еще и лошади, и рогатый скот. А воды не хватало.
Затем пустили Сокольнический водопровод. При этом были сделаны Самотецкий канал и Неглинный, которые построили открытыми, с устроенными на них спусками и съездами для стирки белья и поения лошадей. Были устроены водоразборные фонтаны, сначала 5, каждый давал по 40 тысяч ведер в сутки. От некоторых фонтанов вода проводилась в различные учреждения: публичные бани, в резервуар «Тюремной ямы». С жителей 9 частей города, заселенных преимущественно привилегированным классом, был установлен особый сбор в 0,025 % от стоимости дома. Затем водопроводы начали сооружать на Москва-реке: Москворецкий и Замоскворецкий. Действовал ещё водопровод Рождественского монастыря небольшой мощности. Но воды все равно не хватало. В конце XIX века Городская Дума подтвердила основные положения об устройстве большого Москворецкого водопровода и вскоре приступили к его строительству.
При этом санитарное состояние города оставляло желать лучшего: «нередко целые ручьи вонючих нечистот текут прямо на улицы». Московские дворы тогда представляли собой скопище всевозможных нечистот. Выгребные и помойные ямы, приемные колодцы заражали почву. Различные сливы в реки от производств, бань, трактиров, мясных боен, лавок – отравляли городской воздух, воду и почву.
Вывоз нечистот и мусора входил в обязанности домовладельцев и производился товариществом ассенизаторов, частными предпринимателями, а также пригородными крестьянами. Только 1879 году в смете расходов Городской Думы впервые появляется ничтожно малый расход в 570 рублей на вывоз нечистот и содержание свалок за городом. К началу XX века город располагал небольшим ассенизационным обозом в 400 лошадей. Расходы из бюджета выросли, но все равно частично продолжалась уборка подрядным способом. Ввод в действие канализации практически никак ни на что не повлиял, так как охватывала она лишь центральную часть города. Кстати, именно тогда в смете расходов появляется небольшой расход на поливку улиц и дорожек в парках. Поливали только центральные улицы из конных бочек и ручных леек. Строительство канализации в Москве началось 1893 году. И 1 августа 1898 года начался прием сточной воды и ее перекачка на поля орошения.
Канализационная сеть была поделена на участки. Для их осмотра и проверки люков были созданы отдельные группы рабочих. Кроме того, при каждом участке имелась дежурная бригада. Весь собранный в коллекторе мусор и отходы вывозились на свалку, в местность под названием «Сукино болото» - территория современных Текстильщиков. В 1914 году для вывоза канализационных отходов туда даже была пущена отдельная трамвайная ветка.
После революции и гражданской войны коммунальное хозяйство Москвы находилось в плачевном состоянии. Его начали приводить в порядок. Были построены новые очистные сооружения и водохранилища. После войны были построены ещё 2 станции на Канале имени Москвы, откуда шла Волжская вода. Водопровод провели даже в приграничные с городом поселки: Кунцево, Тушино, Перово. К 1924 году канализацию провели до границ камер Коллежского Вала и вне: Марьина Роща, Бутырки, Сокольники, Петровско-Разумовская. К 1925 году заработала на полную мощь главная канализационная насосная станция. К 1935 году канализация охватила уже 35% столичных домовладений. В 1935 году газеты писали, что работы в области коммунального хозяйства сводятся к созданию нового водопровода и канализации. К началу войны удалось подключить только 40% московских домов.
И надо сказать о ещё одной немаловажной задаче, которая разрешилась с появлением централизованной водопроводной сети - противопожарной. Именно в те времена в Москве появились противопожарные гидранты. Строительство станций восстановили уже в 1947 году. В 1950 начали очищать первые кубометры сточных вод, а в 1952 году заработали биологические сооружения. Все это позволило обеспечить водой и канализацией городские новостройки.
И вот в такие новостройки и переезжали счастливые жильцы.
Переезжая из коммуналок, народ выбрасывал старую мебель. В новую квартиру – новую мебель. С гордостью говорили: полированная. Книжный шкаф со стеклянными двигающимися дверцами, с многотомными сочинениями классиков, с деревянной дверцей, которая ,опускаясь вниз, образовывала стол для работы - так называемые «секретер». А полированный сервант, в котором за такими же стеклянными дверцами хранился обеденный сервиз с обязательной супницей, хрусталь и другая посуда. В серванте тоже деревянная откидная дверка – это бар с зеркалами. Зеркала отражали бутылки и стеклянные фужеры, создавая ощущение изобилия. Бар всегда ассоциировался с праздником, без повода туда не лазили. Если бар открывался, значит придут гости. Будут интересные разговоры и вкусная еда. В прихожую покупали полированный трельяж. На нем обычно стоял флакон «Красной Москвы» - самый лучший запах в мире! Вот так шифоньер превратился в шкаф, трюмо в трильяж, буфет в сервант.
И обязательный полированный раздвижной обеденный стол. За таким столом устраивали семейные обеды и праздники. Раньше в гости ходили часто, собирая застолья. Гостей принимали, гостям были рады. Умели вкусно и добротно готовить. Гостей любили потчивать. Готовили много и разного, от души. Вспоминая людей 70-х, неторопливые речи, неторопливые хорошие тосты, неторопливые домашние шутки. Люди были особой «закваски». Выросшие в 20-е годы, воевавшие, они не были особенными героями, но они победили. Остались живы. Потом они тяжело и честно трудились и были уверенны, что заслуживают хорошую жизнь. Особая стать людей – они были подтянуты, хорошо танцевали, умело ухаживали за женщинами. Речь правильная и интеллигентная. Все эти многотомные собрания сочинений они честно прочитали. За столом могли декламировать любого поэта. В гости приходили хорошо одетыми. Мужчины в костюмах, женщины с высокими прическами и в платьях. Мужчины отодвигали своим дамам стулья, усаживали их. Льняные салфетки клали каждому гостю, обычно под цвет скатерти. Столовые приборы – праздничные, тяжелые, из мельхиора. Хрустальная парадная посуда – рюмки, фужеры, салатницы. Кстати, детей за взрослый стол не сажали – не полезно. У многих была модная тогда радиола – «Рапсодия», «Регонда», естественно, тоже полированная. На ней ставили пластинки, слушали радио.
Вот интересно, что должно случиться, чтобы бы снова начали подавать суп в супнице? Дети наши еще более торопливые чем мы. Сейчас этих людей 70-х нет уже в живых. Остались только мы, которые сами были тогда детьми. Которых родители не пускали тогда за стол, потому что это было для нас не полезно. И вот город изменился. Тихий уютный город детства превращается в город-монстра с уродливыми многоэтажками, на которые, кажется, вылили ведро с помоями вент-фасадов.
Попадая в выселенные заброшенные квартиры, в приговоренные к сносу дома, я всегда испытываю острую грусть. Ветер из разбитого окна шевелит на полу пачку черно-белых фотографий. Вот семья в этой квартире за столом, чьи обломки сейчас валяются кучей в углу. Вот бабушка у буфета, вот и сам буфет. Их не забыли, их просто не забрали за ненужностью в новую квартиру, в новую жизнь. Где нет места памяти.
Всегда грустно у снесенного дома, особенно в районе, где прошло твое детство. Стоишь, примерно на том месте, где был тогда знакомый тебе подъезд. И кажется, что жил жизнью, которой не было. Может, приснилась она? И вот там впервые чувствуешь себя старым.
«Например, все знают, что Москва сгорела во время нашествия французов; а кто знает что сгорело в ней кроме домов и кроме имущества жителей? Москва отстроилась напоказ, на славу, стала великолепнее и, в то же время, грустнее, скучнее, - точно как-будто внутренний свет, эта беззаботная веселость духа вылилась наружу и оставила сердце в потемках…от чего это? От того, что кроме зданий и имущества погорели в Москве старинные домовые.»
А. Ф. Вельтман «Ни дом, а игрушечка!».
Текст: Михаил Чернышев- москвовед, основатель галереи "Память".
Публикация является частью проекта музея Басманного района "Воды Басмании". Проект реализуется РОО ЭКО "Слобода" с использованием гранта Президента Российской Федерации, предоставленного Фондом президентских грантов.
