Я встал за колонну и стал всматриваться издалека: что же там происходит? Я знаю, что сделал это зря. Уже тогда, когда я вытался рассмотреть, при чём я присутствую - я понимал, что мне надо идти, зря я здесь задержался. Среди этих людей не может быть моих жены и сына. Я зря здесь стою, я просто теряю время, мне надо их искать.
Но какой-то магнит оставлял меня там... Я чувствовал подготовку всех собравшихся к чему-то сакральному, очень тайному событию и по-своему торжеству, которое (так мне подсказывало моё подсознание) ещё и под великим запретом, следовательно всё должно свершиться тайно, с ведома лишь посвящённых. Я не был посвящённым, но меня там удерживала неведомая сила, Вера... Я просто не мог сдвинуться с места... Я не мог перестать смотреть. Всё это действо меня гипнотизировало, и я разглядывал лица в масках, что мужские, что женские, и пытался по ним угадать, какое событие собрало сегодня этих людей вместе?... Какие у них эмоции? Что это за люди?
Эмоции были в основном положительные: многие улыбались, женщины кокетливо смеялись и прятали лица за веер. У некоторых был немой отрешённый вид. Эти люди сидели и просто равнодушно рассматривали всех в стёкла пенсне. Было чувство, что душа у них умерла, и сердце их давно отмерло и ни от чего не вздрогнет, а по земле ходит одна лишь бездушная оболочка.
Я обратил внимание на одну женщину: полноватую симпатичную блондинку с высокой причёской. Она очень энергично себя вела, крутилась на стуле, смеялась, я заметил ямочки на пухлых щеках, и выглядела очень мило и очаровательно. Как эдакая хохотушка, душа компании. Я ещё тогда подумал, что не может здесь твориться что-то совершенно неуместное и из ряд вон выходящее, так как здесь присутствует эта женщина, которая мне почему-то показалась мягкой и доброй.
Мимо меня проследовали два католических священника. Они быстро пересекли зал и подошли к столу. За ними стоял хор из пяти человек, они стали что-то петь, один из священников возвысил голос, поднял обе руки вверх, хватил со стола крест, перевернул его, и в воздухе блеснул клинок металла. Я не ожидал, Вера, я не ожидал... Я думал - священники... А этот перевёрнутый крест... Вы понимаете, это был нож, клинок. Этот человек со всей силы вонзил лезвие в грудь младенцу, лежащему на золотом блюде и удерживаемому другим священником. В этот момент, в момент удара, весь зал возгласил и поднял руки к небу. Все перестали смеяться, лица были серьёзные и сосредоточенные. Как будто они пришли на приём к кому-то важному в их жизни, к кому-то главному, чьим вниманием и хорошим отношением они дорожили.
Во время удара я тоже вскрикнул от неожиданности. Но мой крик поглотил всеобщий возглас, и на меня не обратили никакого внимания. Тем более, что там горели свечи и был полумрак.
Я не понял, почему ребёнок не заплакал? Почему он не закричал? Ведь я был уверен, что он был жив... Я видел, как его несли на заклание, это был именно этот младенец, который до этого истошно кричал. Может быть, они его усыпили? Дали вдохнуть хлороформа? Я не знаю, Вера, но они его убивали, а он не двигался, не шевелился и не кричал. Только хруст и скрежет рассечённой грудины, да елозило его маленькое пухлое мягкое тело по блюду от того, что нож проникал с усилием всё глубже и глубже в грудную полость.
Вера, я не мог поверить... Я думал, что я сплю... Я просто окаменел... Я не мог двинуть ни рукой, ни ногой... Они убивали его у меня на глазах, а я стоял и смотрел, как дурак, открыв рот... Вот такой я идиот, Вера...
Мужчина провёл ладонями по лицу, оттянув кожу, словно умылся. Было видно, что ему тяжело и стыдно рассказывать это, он до сих пор переживает, что не заступился тогда за этого малыша. И что он один, конечно, мог сделать? Спасти младенца он бы не смог, это выглядело нереальным, но ему до сих пор было больно, что в тот момент он стоял и наблюдал за убийством ребёнка, и ничего не предпринял... Его терзала совесть.
-Я почувствовал, что меня тошнит... Священник продолжал своим тесаком с хрустом разделывать тело ребёнка, а у меня от этих звуков просто кишки на изнанку выворачивались. Я схватился за колонну и согнулся пополам, подавляя позывы рвоты. Начались рези в животе, стало совсем плохо.
Продолжалось пение хора, продолжались призывные возгласы священника, и тут я увидел, как по рядам, за каждый столик понесли чашу и это блюдо, на котором были уже просто куски свежего человеческого мяса... Все присутствующие встали на одно колено. Они целовали руку монаху, целовали перевёрнутый крест, и тот давал им с ложечки из чаши младенческой крови с кусочком его мяса, совершая своеобразное, символическое "причащение" в знак верности какому-то их богу, ради которого ребёнка принесли в жертву... Я так понимаю, Вера, их бог был сатаной?...
Мужчина снова тяжело вздохнул, переводя дыхание. Вера Ивановна сидела ни жива, ни мертва от этого рассказа, у неё от страха трясся живот и по коже бегали мурашки...
-А дальше, Вера, - снова собрался с силами мужчина. - дальше это "причастие" поднесли этой женщине... Вера, она упала на колени, начала ползать и визжать, лобзая ноги и подол священника! Она кричала, выла, она начала рвать на себе одежды... Священник с холодным мёртвым взглядом довольно и покровительственно улыбнулся одними губами, когда она вновь с рыданием припала к его руке. Это было страшно, Вера! Это было страшно!
Константин снова перевёл дух.
-Я и не заметил, как эта процессия подошла ко мне... Когда священник проходил мимо меня и поравнялся, я вжался в стену за колонной. Он сделал ещё два шага, и вдруг оглянулся, словно что-то вспомнив или поняв, что видел меня. Монах в рясе с капюшоном на голове, закрывающим почти всё лицо, вернулся и подошёл вплотную. Он встал прям передо мной, держа в руке чашу и ложечку. Я застыл, просто остолбенел от неожиданности, не понимая, что сейчас будет. А он просто поднял голову и посмотрел мне в глаза. И из-за этого дрожащий и колышущийся свет от множества свечей попал на его лицо... И я увидел это лицо, а главное - его глаза... Вера, он улыбался, но я увидел лицо и глаза сатаны, Вера...
-Господи, какой ужас... - смогла только прошептать в ответ Вера Ивановна, давно держащаяся за сердце.
-Он приподнял чашу и на вытянутых руках протянул её ко мне. В мутной жиже, словно печёнка в подливке, плавали кусочки плоти, издавая специфический сладковатый запах. Я посмотрел на дно чаши, зажал себе рот ладонью, отвернулся, но меня всё равно вырвало.. Не дожидаясь, когда меня схватят, я бросился из этого зала в коридор. Я нёсся на всех парах, опередив преследующих, и резко завернул в одну из пещерных комнат. Решая, куда же мне спрятаться, чтоб оторваться от погони и суметь продолжить свой путь дальше, я метнулся в сторону огромной кровати и наткнулся на развалившегося там совершенно голого жирного господина, который лежал рядом с заплаканным подростком лет двенадцати, обняв его за шею... Мальчик смотрел на меня испуганно, а этот жирный мерин храпел, причмокивая губами. Я размахнулся и ударил его в челюсть.
Потом ещё раз, потом ещё раз... Дальше я уже не очень помню, что было... Помню, меня так же били и оттаскивали. А во мне появилась такая сила!...
Я расшвырял всех и бросился в следующую комнату. Помню только, что там были какие-то голые тела, кажется, двое мужчин, и маленькая девочка... Я слышал эти стоны, этот довольный смех и её испуганный плач и просьбы не трогать... Вера, я схватил со стола тяжёлый подсвечник и размозжил лицо одному из них. Мне даже кажется, я проломил ему череп. Помню, как я наносил удары кулаками в это скользкое мягкое потное тело, которое изгибалось и извивалось на полу, а другой ублюдок сразу вскочил и убежал...
На меня набросились сзади, меня душили, пинали, со всех сторон сыпались удары, но я не чувствовал боли, Вера. Я орал и хотел всех убить, всех без исключения, прям тут же, обязательно...
Но вдруг свет померк, я перестал слышать крики и погрузился в темноту и полнейшую тишину...
**********************************************************************************
Все события и герои вымышлены. Любые совпадения случайны.
**********************************************************************************
.