В заваленный снегом небольшой городок, районный центр, они приехали уже после восьми вечера 31 декабря, и таксист, вызванный на автовокзал, смотрел на них не слишком понимающе.
Как в том мультике, – сказала ей племянница, – в такое время свои уже дома, под ёлочкой сидят, только чужие по улицам шастают.
Она усмехнулась: после полноценного рабочего дня и трёх часов в автобусе когнитивный диссонанс таксиста волновал её меньше всего. Главное, что таксист трезв, брутален и неразговорчив. Машина была неожиданно приличной, чистой и похожей на хозяина мрачной готовностью к дорожным (читай – жизненным) испытаниям. В сравнении с небольшим, будто наспех когда-то построенным зданием вокзальчика эта пара явно выигрывала. Племянница, видимо, подумала об этом же – устраиваясь рядом на заднем сиденье, вполголоса заметила: «До чего дошёл прогресс…»
Путь в отдалённый район городка («пригород» как-то не думалось, было ощущение, что пригород гораздо больше по территории и значительнее в административно-территориальной структуре, чем собственно сам город) продолжил тему путешествия во времени. Относительно освещённый центр кончился незаметно, хоть как-то освещённые улицы проехали тоже быстро – и началась движение по синусоиде, среди пустынных холмистых снежных пространств. Неожиданно из глубокой, почти ночной темноты выныривали дома – частные или пятиэтажки – в основном небольшими группками; она никак не могла понять логику их расположения. Иногда вплотную к дороге подходил лес – казался вполне серьёзным, густым, с брутальными же деревьями, покрытыми не по-настоящему щедрыми, словно на мимишных рождественских открытках снегами. Потом вдруг обнаружилось, что по другую от леса сторону дороги – вовсе не земля, а замерзшая река и берег достаточно крутой.
Цивилизация присутствовала скупо, только вот эта мощная машина, почти без натуги преодолевавшая зимнюю дорогу. «Интересно всё-таки, – подумала она, – с чего он вдруг таксёрит, да ещё в такое время?» Но возможный сюжет не успел развернуться в её голове – возникшее впереди огромное строение как будто из постапокалиптических фильмов выглядело настолько завораживающе и катастрофично, что они с племянницей ахнули в один голос и спросили: «Это что?» Теперь уже усмехнулся таксист, сказал нарочито буднично, но с плохо скрываемой гордостью за такую вот достопримечательность:
- Цементный завод. Один из крупнейших в Союзе был.
А, ну да, точно. В городе с ХIX века – несколько крупных предприятий по производству цемента, в окрестностях – ставшие привычным пейзажем меловые и глиняные карьеры. Она не знала, сколько заводов работает сейчас, но судя по сказочному мохнатому инею – сколько-то всё же уцелело.
- Дед мой на нём всю жизнь работал, – продолжил таксист, – отец… - Опять усмехнулся: …но уже не всю жизнь.
- А вы? – полюбопытствовала племянница. Напрасно. Очевидно же, что непростая тема.
- А я вахтую, – отозвался таксист. Молодая симпатичная пассажирка, можно и побеседовать. – На далёком Севере. Месяц там, месяц здесь. Дом вот родительский перестраиваю, пока здесь. Только за ценами не всегда успеваю.
Все синхронно вздохнули. Атмосфера неуловимо изменилась.
- В гости? – чуть обернувшись к ней, спросил таксист, вовлекая в разговор. Она вовлекаться не хотела, но подтвердила.
- Так у нас скучно, – продолжал оттаявший от взаимопонимания таксист. – Хотя можно с молодёжью в «Сосенки» съездить, там шумно-весело.
- «Сосенки» – это клуб?» – заинтересовалась племянница.
- Да, у нас район так называется, «Сосенки», ну и клуб там
- В «Сосенки», наверно, не вариант, – решила она всё-таки поддержать разговор. – Мне сейчас только под. И чтобы наоборот, тихо-мирно. Таксист понимающе кивнул.
Разрушающийся огромный завод не шёл у неё из головы. «Сосенки»… Надо же, даже уютно. Странная дорога по ускользающему городу, в котором то циклопические буквально развалины, то «Сосенки».
- Подъезжаем, – сказал таксист, когда миновали пустую автобусную остановку с наметённым внутри сугробом. В следующий момент она вздрогнула: по салону запрыгали хрустальные горошины – Танец Феи Драже.
- Да, – ответил женскому голосу в телефоне таксист. – Последний вызов, и домой. Торт забрал.
- Классный у вас рингтон, – похвалила племянница, – новогодний!
Таксист не стал скрывать насмешку:
- Это Чайковский.
- Круто, – оценила племянница и толкнула её коленкой. Она толкнула в ответ: не переигрывай.
- У меня дочь – музыкант, – звучащей отцовской гордости можно было только позавидовать. – В нашем театре в оркестре играет. Арфистка.
- Круто, – повторила племянница. На этот раз толкать её коленкой не понадобилось.
Их встречали. Даже кот Степан, совершенно очевидно не понимающий, зачем взрослые адекватные люди попёрлись из тёплой вкусно пахнущей квартиры на мороз. Ладно он – его дела были неотложными. Она увидела опрокинутую занесённую снегом лодку под деревом, нарисованного на окне третьего этажа кривобокого, но жизнерадостного снеговика, детскую варежку, надетую на верхушку невысокой ёлки, – и её отпустило. Посёлок строился в конце 80-х и выглядел, что называется, бедненько, но чистенько. В 15 минутах ходьбы от двухподъездной пятиэтажки начинался самый настоящий лес.
Она расплатилась с таксистом, улыбнулась: «Хорошего вам Нового года!» Собиралась уйти, но он остановил: «У нас тут с транспортом не особо, а обещают метели. Запишите мой мобильный на всякий случай. Первого не выйду, но потом можно позвонить, если что. Напрямую – дешевле».
Такая возможность лишней не была, мало ли. Они ещё раз поздравили друг друга, и серьёзный таксист с «Щелкунчиком» на рингтоне отправился, наверно, обратно в центр. Зазвонил мобильный – теперь уже её. «Добрались? Всё нормально?». Она поспешила в подъезд: от мороза перехватывало горло.
* * *
В подъезде было чуть теплее, чем на улице.
Когда описывала брутального таксиста, сел голос.
- С твоим вечно больным горлом, – сказал он, – говорить надо коротко и по существу: «Так точно», «Никак нет» и «Чуть позже».
- Так точно, – усмехнулась она, и вправду стараясь не вдыхать глубоко морозный воздух.
- Да ладно, – он тоже усмехнулся. – Не ври близким. В твоём случае вариант ответа: «Никак нет».
Посмеялись, разговор закончился. С течением времени их общение не переставало быть осторожным, – так, след в след, идут в сильный снегопад, чтоб не потерять друг друга из вида.
Она поднималась по лестнице и думала о том, что иногда «На улице холодно» означает «Я люблю тебя», а иногда «Я люблю тебя» не означает даже «На улице холодно». Вообще ничего не означает или означает противоположное: потребность в любви или её требование. Сын подруги, когда был маленьким, после какой-нибудь шалости говорил «Люби меня» вместо «Прости». А когда добивался прощения, уточнял для полной ясности: «Ты меня любишь. Я тоже тебя люблю».
Двери в подъезде являли собой наглядный срез имущественного положения жителей. Наглядность дополнялась запахами. Увлечённый многообразием запахов, на третьем этаже её дожидался Степан. Со Степаном, в свою очередь, было ясно не всё. Он был то ли Степан Первый, то ли Степан Второй; то ли счастливо найденный, то ли самозванно воспользовавшийся счастливым случаем и «ответственностью за тех, кого...» Сюжет был, как в пушкинской «Метели»: пропавшего в начале зимы кота тётя через месяц случайно разглядела в снегопаде и принесла домой. «Вроде Стёпа, – сомневалась. – Или похож...». Невыясненной подлинности Степан оторвался от чужой двери (может, у него там подруга?) и с видом радушного, хотя и слегка утомлённого своим радушием хозяина повёл её к своей – на пятый этаж.
Ожиданиям тихого домашнего застолья сбыться было не суждено. Почти до полуночи ход мероприятия определялся форматом «Зашли поздравить». Она отвыкла от того, что в гости приходят после звонка по телефону, без предварительной (задолго) договорённости. Тётя лет 20 работала учителем математики в местной школе – звонили бывшие коллеги, родители, ученики. Многие «заходили». Причём «заходили» по-разному: кто-то действительно поздравлял(ся) и уходил через 10 минут, кто-то через 40, кто-то оставался, кто-то отбывал с очередной группой поздравивших, сговариваясь на ходу. «Молодёжь» – племянница (приехавшая) и племянник (местный) – именно так и исчезли, под салютом всех вождей поклявшись вести себя прилично и регулярно отзваниваться.
Она была не готова к такой «фееричности». И к «фееричности» праздничного стола – как следствие. Остававшиеся надолго приносили «своё», чаще всего домашнюю выпечку и консервацию. Заходившие накоротко – конфеты, фрукты, алкоголь. «Попробуй наши грибочки», «А я делаю с морковью, луком и петрушкой», «Настойку на малине уже много лет ставлю, с мороза – самое то», «Дочь рассказала рецепт, мы уже третью банку доедаем»… В 90-е они тоже забивали погреб банками, переписывали рецепты, на праздники пекли торты и пирожные, лепили пельмени. Теперь же подруга иногда с ностальгическими подробностями вспоминала «её» вареники с картошкой и луком, «подкалывала»: «Не тоскуют руки по штурвалу?»
Она ловила себя на ощущении, что действительность как бы расслаивается: застолье в провинции и московский бурлеск, транслируемый Первым каналом, воспринимаются как хронологически разные реальности.
Ближе к 12 «зашла» и осталась супружеская пара – учителя на пенсии. Марина (так представилась жена) и КирилСергеич (так представился муж). Несколько лет после ранней военной пенсии КирилСергеич преподавал в школе НВП и химию, был классным руководителем. «Звонят вот, поздравляют», – подчеркнул с гордостью.
- У нас сын в столице, – закусывая традиционным оливье свой тост «Чтобы наши близкие были живы, здоровы и рядом!», сказал он ей и кивнул на экран телевизора. – Сначала сам уехал, потом жена. Внук с нами жил до третьего класса. Летом забрали. Обещали привезти на новогодние каникулы, но передумали.
Было очевидно, что этот факт он как человек деятельный переживает тяжело. Принесённый огромный яблочный пирог сопровождался рассказом КирилСергеича о каком-то невероятном найденном им и выпестованном сорте поздних яблок, которые до сих пор лежат «на погрЕбке» как только что сорванные – хоть на ёлку вешай вместо игрушек. Наверняка уже подробный план на каникулы внука составлен, плотная культурная программа. А вместо этого пустота…
Собственно Новый год (бой курантов) как обычно предварялся суетой («Фужеры! Шампанское! Желания! Ну, чтоб все были здоровы!») и проживался как чаемая, но не осуществившаяся значимость.
После тоста «С Новым годом, с новым счастьем!» она ушла на кухню, ответить на поздравительные смс. Глядя на тихий безлюдный двор, чернильно-синяя темнота которого разбавлялась только разноцветными бликами гирлянд из окон, вновь подумала, что пространство «подменило» время: городок отделяли от столицы не километры, а годы. Хотя были же где-то и «Сосенки»...
КирилСергеич пришёл на кухню покурить. Открыл форточку, затянулся.
- Скучно у нас? – он выпил, и его тянуло поговорить.
Она пожала плечами.
- Мне – нет. Наоборот, хорошо, тихо.
- Я краеведческий кружок в школе вёл, много тогда исторического прочитал. Сначала здесь московские монастыри слободу основали, крестьян заселили, потом вроде блок-поста – охраняли торговые суда от калмыков, ногаев, крымцев. Городом стали в конце XVIII века, после пожара отстроили. А город был – ого! Богатый, старообрядческий, купеческий. Хлебом, рыбой торговали по всей России, судоходство организовали под это дело, состояния делали огромные, миллионные. Один такой купец-старообрядец Гостиный двор в центре отгрохал. Но в войну с Наполеоном разорился, здание в городскую казну отошло. Как раз до Первой мировой четыре цементных завода на окраинах выстроили – из самых крупных по России. Всё же есть – лес, река, известняки чистейшие. Видела наш карьер?
- Видела. На античный театр похож.
- Точно! – обрадовался, забыл про сигарету. – Я туда в поход со своими шестиклассниками ходил, еле увёл потом. Владька летом приедет, надо будет с ним на карьер смотаться.
КирилСергеич спохватился – сигарета почти дотлела.
- Если ещё приедет. Чего он здесь забыл? Бабку с дедом? Пироги с яблоками?
- Бросьте, – она старалась говорить даже не убедительно, а безаппеляционно; ситуацию спасала именно такая интонация. – Приедет. К бабке с дедом, к пирогам с яблоками. Ещё и всю жизнь вспоминать будет.
- Ну-ну, – смутился. – Твои слова – да Богу в уши. Пирог обязательно попробуй. Моя в этом деле мастерица.
Пирог был замечательным. Мастерство – оно везде мастерство.
- Потрясающе, – совершенно искренне сказала она, – крем такой неожиданный… как сказать?.. Нежный, наверно.
- Так пирог и называется «Нежность», – ответила Марина. – Рецепт давно уже в журнале нашла, кое-что сама додумала. Хочешь – запиши…
КирилСергеич смотрел на «свою» с нежностью. «Бывают люди, не только берущие, но и преумножающие полученную любовь, генерирующие её, – подумала она. – Хорошо бы, Владька успел это понять».
Она устала и первой ушла спать. В дальнюю маленькую комнату. Свет фонаря создавал на стене экран, на котором отражался по-настоящему осуществляющийся Новый год – оконная рама, цветущий гибискус, промельк снежных хлопьев.
Зазвонил мобильник.
- Здесь снег идёт, – сказал он.
- Здесь тоже, – ответила она.
* * *
Она и проснулась первой. Глянула на экран мобильника – на работу, конечно, опоздала бы, но не критично. То есть совершенно спокойно и безнаказанно можно было проспать ещё часа два, а то и три. Что, собственно, и делали все в квартире. Не спали только она и Степан, который сидел на полу у дивана, внимательно смотрел на неё много повидавшими глазами и демонстрировал сильное желание и безусловную готовность бежать в нужном направлении, как только она хоть чуть-чуть изменит положение тела.
- Стёпа, – спросила она кота шёпотом, – ты уже опять есть хочешь или?..
- Не притворяйся глупее, чем есть,– не сводил с неё циничных глаз Степан, – не уходи от ответственности: конечно «или».
Из разговоров она помнила, что кота надо было выпустить на улицу, – то ли не находящая объяснений чистоплотность, то ли пережиток прошлого.
А на улице происходило то, что на официальном языке метеорологических сводок называется «обложной снег» – «выпадение с равномерной интенсивностью относительно крупных по размеру снежных хлопьев». У образно-многозначных «снежных хлопьев», в свою очередь, имелось совершенно когда-то покорившее её определение: «конгломерат снежинок, сцепившихся друг с другом в результате механической агрегации». «Сцепившиеся снежинки… результат агрегации» – это ли не метафора любви?.. – пытаясь иронизировать, она надевала шарф, пуховик, угги. Взяла варежки – сколько придётся выгуливать Степана, было неизвестно.
Сразу же, как только вышли из подъезда, ирония исчезла, как и не было. На смену вчерашнему стылому вечеру – морозная пыль, которой серебрился не только воротник, но всё неживое и живое, растушёванный месяц в ледяном просторе неба, световые столбы над лампами редких фонарей – пришло утро, в котором, отменяя все детали, снег сшивал опаловое небо с землёй, медленно, но верно закрашивая её белым. «Игра в поддавки со стремлением человека календарно упразднить прошлое, за несколько часов сделав будущее настоящим: ну вот, всё чистое, новое – иди, создавай или переделывай. Но практика показывает, что и поддавки не спасают, время всё равно выигрывает...», – подумала она. Однако противиться утишающей душу равномерности снегопада, детской иллюзии защищённости – будто находишься внутри «снежного шара», в уютном игрушечном мире – не хотелось.
Мягко ступая по нетронутому снежному покрову, Степан сначала пошёл, а потом, мелко перебирая лапами, побежал в сторону леса. Она растерялась: блин, Стёпа, что делать-то? Исчезнешь опять в метельной неизвестности, а мне отвечать?..
Хлопнула дверь подъезда, в холодную свежесть влился запах давно и плотно отмечаемого праздника. «А снег идёт, а снег идёт», – фальшиво напел мужчина. Невысокий, крепкий, в очках, в куртке с опущенным капюшоном и задиристо-удивлённым взглядом. Молодая крутолобая овчарка была симпатичнее, но смотрела похоже: вопросительно и весело.
- А ты кого гуляешь в такую рань? – спросил он с интонацией едино-мышленника, накидывая на голову капюшон, а очки, наоборот, сдвигая на лоб.
- У меня кот, – почему-то ответила она, – Степан.
- Степана с пятого этажа знаю. Ты в гостях у (назвал тётю по имени отчеству)?
Она кивнула. Он достал пачку сигарет, полез в карман за зажигалкой, вынул конфету:
- Ну тогда на, с Новым годом! Это наши, фирменные. Всегда свежие. Я на кондитерке работаю, «кухню» знаю. Если что, покупай, не бойся.
Замешкалась с «ты» / «вы», решила обойтись:
- Спасибо. С наступившим.
- Тётушка твоя брательника моего младшего учила, – продолжил, закурив, нежданный собеседник, – чёткая была учительница. Жалко, что на пенсию ушла. У меня сын в пятом классе учится, там полный аллескапут.
Её удивило слово «чёткая» в значении «хорошая»: оно было в ходу, когда она училась в школе, причём классе в седьмом – страшно подумать, сколько лет тому назад. Всё-таки время здесь идёт как-то иначе…
Он спустил овчарку с поводка. Некоторое время они вместе наблюдали, как, подпрыгивая и загребая лапами, собака нарезала круги по двору. Когда оглядывалась на хозяина, выражение морды было в полном смысле слова восхищенным.
- Я Шурин, – он полюбовался на ожидаемо озадаченное выражение её лица, – фамилия у меня такая. И прикинь: жену у меня Сашей зовут, Александрой.
Собака «отметилась» под деревом и побежала («бразды пушистые взрывая») ровно туда же, куда чуть раньше отправился Стёпа. Ей представилось, как где-нибудь на полянке они обмениваются новогодними впечатлениями: «Мои хорошо отпраздновали, не жадились, еды мне много осталось» (Степан), «Да мои тоже в норме. Погулять со мной вышел, конфеты раздаёт, значит, дома ещё есть» (собака). Шурин признаков волнения по поводу исчезновения собаки не выказывал, она тоже успокоилась: может, это нормально?
- Кстати, у тебя как с твоим?
«Кстати?» С какой это стати – «кстати»? Это тоже нормально, что ли, обсуждать личную жизнь с первым встречным? Вот не умеешь выстраивать индивидуальные границы – получи. Но, с другой стороны, он-то, первый встречный, не только твоих границ не видит, он и своё, что около сердца, – по секрету всему свету, первой встречной.
Она всё-таки ответила:
- По-разному…
- Вот, – Шурин явно обрадовался универсальной формулировке. – И у нас по-разному.
Стряхнул пепел с сигареты. «Началось, – констатировала она. – Следы, пепел. Ещё сигарету здесь бросит. Праздник к нам приходит. То есть пришёл уже».
- Мы вообще нормально живём. Сашка хорошая, красивая, в 11-м классе «Мисс-школа» была. Ругаемся, бывает, ну, как все. А тут закусились перед праздником – тапки врозь. Ты, плачет, меня не любишь. А я люблю. Что делать?
Он быстро взглянул на неё. Отошёл, бросил выкуренную сигарету в урну. Вернулся. Ему очень нужно было дорассказать.
- Меня сестра двоюродная надоумила, кузина, – почему-то решил уточнить Шурин («О как! – подумала она. – Сигарета, кузина. Век живи, век учись – дураком помрёшь…»). В магазине нашем работает, продавцом. Закажи ей торт, – говорит, – она же сладкоежка! Подсказала, какой, – я-то ассортимент не весь знаю, а там к Новому году – новьё. Слушай, так круто получилось! Сашка вчера прям в восторге была.
Она опять вспомнила про сына подруги: «Ты меня любишь? И я люблю тебя!». Ничего не меняется с возрастом, ничего… Равномерность снегопада это подтверждала. Зря она так. Они уйдут – каждый в свою жизнь, и следы их засыплет снегом. Несколько минут разговора – имеют ли они значение? Даже не убеждённо, а безаппеляционно и на «ты» она сказала:
- Значит, она тебя любит. Просто ждала, когда ты её в этом убедишь. Так бывает.
Он смешался. Отряхнул снег с капюшона и плеч. Посмотрел в сторону леса:
- Ты иди. Если Степан вернётся, я его пущу. Так-то они с Найдой дружат.
Странное утро. Хорошее. Правильное. Она прислушалась к музыке, которая «пробивалась» в ней во время разговора. Старая песня, знакомая с детства, понятная даже на другом языке:
За табой асцярожна ступаю,
Засыпае нас снег, засыпае,
Патрапляю в замецены след,
Патрапляю в замецены след…
Поднимаясь по лестнице мимо разномастных дверей, она думала, что тот, кто хочет откликнуться на слова «Люби меня», ищет следы, по которым можно догнать другого, удержать его рядом в непредсказуемом метельном сюжете.
Слово Шурин сдержал: через полчаса Степан (усталый, но довольный) вернулся домой.
* * *
За три январских дня специфика празднования Нового года на окраинах провинциального городка обозначилась вполне: идиллического – немного, принцип «Всё своё ношу в себе» – универсален, люди – разные, зимние лес и река – прекрасны. Сосенки впечатлили, «Сосенки» как престижный район (с клубом) – не особо.
Отъезд отложили на день – обещали метель. Но она решила поехать – в центр, одна. О, сказали ей, купи тогда торт – фирменный. Примерно объяснили где. С названием же торта вышла неопределённость: никак не могли вспомнить, какой именно уже покупали и понравилось, то ли «День и ночь», то ли «Ромео и Джульетта». Выбери сама – напутствовали в конце концов, «сердцем» – усмехнувшись, добавила племянница.
Стоя на центральной площади, посмотрев в прямом смысле окрест, можно было увидеть, как время формировало пространство городка. Центральная площадь располагалась на холме. Неширокие улицы сбегали с него, поднимались на соседние холмы, а одна наоборот – спускалась к реке и становилась набережной. Снег – лежащий и вопреки прогнозам редко и неторопливо падающий – способствовал городской панораме много к украшенью, придавая немного лубочный, зато благополучный и праздничный вид, как на поздравительных открытках, когда они ещё назывались «открытыми письмами».
Сохранённые, по всей вероятности не так давно отреставрированные купеческие особнячки, бывший Гостиный двор – массивный, с портиком, с колоннами по всему периметру, здание администрации, перестроенное в начале 1930-х годов из дома местного купца, разбогатевшего в начале XIX века торговлей лесом (о чём сообщала мемориальная доска), здание драматического театра в стиле монументального советского классицизма соединялись вокруг небольшого катка и огромной ели, наряженной игрушками, «изготовленными учениками школ города» (о чём сообщал стоящий рядом баннер), в уютный зимний пейзаж. Будто декорации к новогоднему детскому спектаклю.
На набережную она решила не ходить – мёрзнуть начинала от одного взгляда на ледяную гладь. Близость большой реки и лесов словно насыщала воздух особой снежной взвесью – как на «Охотниках» Брейгеля. И точно так же забавы и вполне серьёзные занятия были органично сопряжены в общую картину: веселилась в основном детвора, шустро осваивая горки, каток, вылепленные из снега фигурки; взрослые (правда, немногочисленные) решали повседневные проблемы. Пожилой мужчина с пакетами из «Магнита» эмоционально выяснял по мобильнику, когда привезут линолеум, заказанный и оплаченный ещё до праздников.
Эпицентр празднования явно находился на горнолыжных базах: «молодёжь» с воодушевлением собиралась сегодня в место с топографически интригующим названием «Горная Долина». Резоны старших «Метель! Пурга! Далеко!» действия не имели. «Если что, – сказала племянница, – позвоним отцу арфистки. Это надёжно».
Картинная галерея и краеведческий музей были закрыты. Она неторопливо гуляла, делала «атмосферные» снимки домов – настоящих, жилых, без реставрационного лоска (грустная была, мягко говоря, «атмосфера»), заходила в магазинчики, торгующие «товарами местных производителей» и мелочью для туристов. Под влиянием ностальгии чуть было не купила «снежный шар», а набор гобеленовых салфеток «Шиповник» всё-таки купила. Остановилась почитать афишу у драмтеатра. Девушка (хорошенькая, румяная, с меховыми наушниками на рыжих кудрях; «Джульетта» – подумала она), отпивая вкусно пахнущий кофе из тамблера, посоветовала ей спектакль «Письма любви»: «Там герои любят друг друга и всю жизнь переписываются». К «Джульетте», пока они разговаривали, подошёл «Ромео» – высокий, худой, застенчиво-надменный. Отряхнул снег с рыжих прядей.
Она спросила, где можно выпить хороший кофе. Был бы приятно завершающий прогулку аккорд, потом – за тортом и домой. Но всё оказалось лучше, чем хорошо. Самый приличный кофе продавали в кафе, располагавшемся в том самом фирменном магазине – с тортами. Совпадение было кстати: погода действительно начинала портиться. С реки подул ветер, снег усилился. «Если что, – повторила она для собственного успокоения, – позвоним отцу арфистки. Это надёжно». Да и просто такси никто не отменял. Ну, наверно.
Фирменный магазин нашёлся быстро, она, гуляя, проходила мимо, но не заметила вывески на старом одноэтажном каменном доме. Сначала решила выпить кофе с фирменной вкусностью «Воспоминание о лете» – «Джульетта» всячески рекомендовала. Рекомендацию поддержал и местный бариста (закатанные рукава свитера открывали живописно татуированные руки, что вместе с хвостиком над высоко подбритым затылком ему шло), с позабавившей её значительностью: «Попробуйте, это наш бренд». В кафе, против ожидания небольшом, кроме неё никого не было. На столиках стояли украшенные ветви ели и по-новогоднему оформленные свечи. Пахло кофе, ёлкой и чем-то сладким, кондитерским. Она не сразу поняла – корицей и марципаном. Села за столик у окна – за погодой всё-таки надо было следить, рассчитывая время пребывания в этом кофейно-новогоднем, немного игрушечном раю. Негромко зазвучал «Вальс цветов» из «Щелкунчика»; что ж, привет тебе, арфистка, любимая дочь брутального таксиста…Звонок мобильника вполне вписался в общую атмосферу.
- Ты в театре? – с удивлением просил он.
- Я в кафе, – рассмеялась она. – Кофе пью. Потом пойду покупать торт.
- У нас «опять метель», как в той песне. А завтра обещали оттепель. Новогодняя карусель, короче. Домой завтра?
- Да. Двухчасовым автобусом, к шести должны приехать.
Кофе действительно был очень приличным, брендовый десерт с клубникой и малиной – вкусным. Она написала своим: «Сейчас куплю торт и поеду домой». Услышав звук пришедшей смс-ки, глянула на экран мельком. Но это был не ответ.
Смайлики: ёлка, шампанское, снежинка, огорчённая рожица. С неизвестного номера. Точнее, с известного, но не внесённого в память. Потому что нужно было забыть многое, если не всё, с ним связанное. Пора уже перестать искать орех Кракатук и надеяться на сказочный финал. После всех расставленных точек – и над i, и просто – к чему и о чём это?.. Вполне достаточно: музыка Чайковского из детства, кофе и, кажется, всё же начинающаяся метель за окном. Чего ещё?..
«Люби меня!»
Совершенно неуместные слова... Прозвучавшие за её спиной ровно в паузу – словно нарочно – после музыки. Она аккуратно положила на блюдце внезапно задрожавшую ложечку. Повернулась.
Мужчина расплачивался на кассе, рядом с которой стояла большая коробка с тортом. Торт. Ах да, ещё же торт...
Она подошла к прилавку.
- Скажите, торт, который мужчина сейчас купил, называется «Люби меня»?
Вопрос, конечно, был дурацкий.
- Да, «Люби меня», – не удивилась симпатичная брюнетка в фирменной униформе. – Но он только на заказ. Дорого: там орехи, курага, какао. Песочные коржи, крем по желанию: белковый или из взбитых сливок. Для продажи не делаем. Нужно было раньше…
- Да, – согласилась она. – Нужно было раньше...
Она купила «Праздничный», «свежайший, вам понравится» – убеждала продавец, может, та самая кузина Шурина.
Её накрыло на остановке. Как там пошутила племянница: сердцем?.. Сердцу казалось, что настоящее – это сумерки и всё усиливающийся снег, в которых исчезает лубочный, а на самом деле вымирающий городок со всей его историей, мишурность и вымороченность праздничной атрибутики, одиночество – нет в этой снеговой заверти никаких следов, никто никого не ищет и не ждёт. Та самая не уверенность даже, а безаппеляционность, с которой она старалась убедить случайно встреченных людей в прочности их любовной «сцепленности» с близкими, – ложь. А «Люби меня» – это только название торта. Который могут позволить себе не все, поскольку дорого: какао, курага, белковый крем…
Не сразу услышала звонок мобильника. Звонила племянница.
- Наши сказали, что ты ещё в центре. Где?
- Да, – ответила она, постаравшись, чтобы голос звучал как обычно. – Я купила торт, стою на автобусной остановке.
- Там и стой. Мы тебя сейчас захватим.
Она ничего не поняла, но звонок уже прервался. Буквально через не-сколько минут из метели уверенно выехала уже знакомая машина: ну да, конечно, это надёжно.
«Молодёжь» явно не только каталась на лыжах. Устроившись на переднем сиденье, поставив коробку с тортом на колени, она повернулась назад. Племянник, растрёпанный и краснощёкий, прижал руки к груди:
- Глинтвейн, я клянусь, только глинтвейн!
Таксист сказал ей успокаивающе:
- Всё в порядке. Все здесь. Максимум 20 минут – и вы дома.
- Чё за тортик? – поинтересовался неугомонный племянник. Ответила ему устало: «Праздничный».
- О, в тему!
Она почувствовала, как племянница толкнула его коленкой.
Точно, в тему. Она отвернулась и всю дорогу молча смотрела в окно, ничего, впрочем, не видя – день быстро опрокинулся в ночь, «окрестность исчезла во мгле мутной, сквозь которую летели белые хлопья снегу; небо слилося с землею».
* * *
- А! – вспомнила племянница, когда они в автобусе отъезжали от городского вокзала, – всё хотела тебе рассказать, но забывала. Помнишь, когда мы туда ехали, отец арфистки торт вёз? Назывался прикольно.
- «Люби меня»?
Она удивилась:
- Нет. «Моменты счастья».