В Москве несколько лет назад в ЦДХ в рамках мирового «турне» прошла выставка работ знаменитого (но не узнанного) уличного (но очень дорогого) художника Бэнкси. Как все эти качества в нем уживаются? И уживаются ли?
Искусство стрит-арта никому не принадлежит. Оно недолговечно. Есть ли в нем смысл в музее? И не отменяет ли оно себя само, помещенное в уютное галерейное пространство? Кроме того, уличное искусство невозможно вне того, которое уже было создано (архитектура городов, геометрия их садов, домов и улиц, рукотворный ландшафт и так далее), и того, которое долговечно. Приумножено, потому что стрит-арт это всегда цитата плюс применение технологий, которые только сегодня такие, что могут позволить множить сакральное - то есть шедевры прошлого. Они и были сакральны и шедевральны благодаря своей невоспроизводимости.
Но вот еще Сергей Бугаев (Африка) сказал, что «любое произведение современного искусства можно воссоздать за 60 секунд». Это вполне применимо как к самому стрит-арту, так и к тому, что его художники воспроизводят с помощью нынешних технологий вчерашние шедевры за те же 60 секунд. Прямо угнать вдохновение за 60 секунд, что поделаешь! При этом логичен вопрос «а почему футуристы, супрематисты и прочие первые акционисты, безобразники и хулиганы не использовали трафареты и другие инструменты и техники для выхода искусства на улицу?». Думаю, достаточно того, что они в принципе освежили искусство его дискредитацией, первоначальным стиранием границ между сакральным и будничным. Нивелировав само это разделение. Ну а уличные художники со своим граффити просто вынесли эти идеи уже туда, где вообще никакого спецдоступа и паломничества к великому — в музей, на выставку, в ДК - не нужно. Прелесть и сложность искусства ведь и в его практической неприменимости - следовательно, в том, что чтобы до него добраться, по идее, требуется некоторое усердие. В случае с футуристами и прочими «-истами» начала ХХ века ушло усердие в самом процессе создания объекта искусства. В случае с художниками стрит-арта ушло усердие со стороны зрителя. Чтобы увидеть объект, нужно просто оказаться на пути за сигаретами. Каждый — зритель.
И каждый - художник (и особенно это ясно по фильму о Бэнкси «Выход через сувенирную лавку»). Потому что то, что случилось в ХХ веке, оказалось поистине поразительным. На фоне невероятных технологических и философских достижений еще в XIX веке вдруг в XX-м - посреди всего этого - Первая и Вторая мировые войны, холокост, Хиросима и Нагасаки. Такого мы - люди ХХ века - от себя не ожидали. Человек ужаснулся и обратился от мира к себе. Монополия тяжести центра была отменена. Мы все себе сами стали центрами, перифериями были все остальные и все остальное.
Доступ к сакральному стал повседневным. Именно поэтому в ХХ веке каждый мог быть художником, а каждый объект — произведением искусства. Именно в ХХ веке Энди Уорхол сказал, что каждый человек имеет право на 15 минут славы. Именно об этом Бугаев - в высказывании о 60 секундах.
Каждый - автор, целитель, учитель, поэт. Все смогли коснуться жреческого жезла. Волшебная палочка оказалась доступной всем. А уж кто как с ней справится - зависит от внутренней мощи каждого. Плоды древа познания добра и зла теперь есть у всех. Оно и видно - по стенам и подворотням.
Художнику, «исповедующему» (иначе и не скажешь) стрит-арт, запрещено прославиться с реальным именем и легально. Вместе с тем сама сущность художника требует отдачи, в том числе в виде славы, как естественном и постоянном источнике энергии. Эту энергию он потом использует как сырье для вдохновения, для следующих свершений. Но слава для уличного художника возможна лишь андерграундно и под псевдонимом. Как в случае с «очень известным» шпионом: все о нем знают, никто не знает, кто он такой и как он выглядит.
Он ведь и правда шпион. Разведчик, репортер, где в горячую точку превращается то место, которое он обозначит себе полем деятельности. Он хроникер и репортер, потому что фиксирует актуальность. Ее определяет острота и свежесть происходящего. Анонимность (хотя бы локальная и временная в силу нелегальности акта) позволяет безобразия - шутку, глумление, стеб, смелость.
Шпион постоянно в опасности. Она ему требуется, потому что в современной реальности человек настолько сам себя загнал в условия беспрецедентной безопасности, что, бедолага, вынужден выискивать себе задачи и сложности, трудности и засады. Он крутит педали велосипеда, который никуда не едет, он ходит к специалистам за таблетками от грусти, переедания, страстей и излишеств.
Человек современного города скучает по опасностям и тоскует по джунглям. Ночные погони, желание найти цель и достичь ее, снова и снова избегая участи пойманной жертвы, утоляют тоску горожанина по его игре в прятки, охоту, индейцев, шпионов и так далее.
Но по-настоящему это нужно мальчикам — от 0 до самой смерти — мальчикам, чье художественное нутро не преодолевается рамками возраста и продолжает оставаться определяющим для мальчика и в его 30, и в 40, и в 70. Потому что они не взрослеют и хотят продолжать играть в погони, индейцев и шпионов.
Страсть и задор, с которым стрит-артисты делают свое дело, не могут не импонировать. Вместе с тем не покидает ощущение, что это все вторично и цитирует само себя, цитирующее само себя — снова и снова. Все нивелировано, высмеяно, смешано. Стоп, это тоже я уже видела. Остросоциальная сатира, юмористический коллаж из журнала «Крокодил», то есть опять вторично по замыслу и не всегда совершенно по исполнению. То есть две задачи искусства - сообщить новое или сообщить лучшее - не выполнены. Нов и свеж, остер и совершенен только тот самый уличный задор. Значит, все дело в этом живом мальчишечьем задоре - в самом искусстве улиц, сиюминутном, опасном, которое завтра сотрут, закрасят, снесут. Все дело в действии, в акте, но не в фиксированном застывшем этапе вечности. Это ему, наверное, и не нужно.
Поэтому-то и было от выставки ощущение, что просто бродишь по несколько странноватому городу. И чувство, что вот вчера заходил в старинный монастырь, а сейчас ты — внутри новодела. Все-таки стрит-арт был задуман не музейным, не камерным искусством, его выставочные залы и время — тупики и переулки до тех пор, пока не сотрут. В иных условиях это живое гибнет. Робин Гуд не выходит из леса. Партизаны не почивают на лаврах.
Он жив только недолго и только на улицах, как хрупкий цветок или дерзкий подросток. В закрытом сытом пространстве музея или домашнем зале салонного коллекционера он не просто сам себя отменяет, он отменяет то, что до этого сам отменил. Круто, что есть такой отклик - люди истосковались по искренности и задору. Но в музее стрит-арт исчезает, как лицо Бэнкси в кадре фильма о нем. Потому что ему там не место. Потому что сам себя отменил.
Автор: Юлия Милович-Шералиева.
📕 Подпишитесь на Лекторий Dостоевский:
📚 YouTube: https://www.youtube.com/channel/UCtsCAuG4sK9had2F-nnUfyA
📚 VK: https://vk.com/lectorydostoevsky
📚 OK: https://ok.ru/dostoevsky.lectory
📚 Rutube: https://rutube.ru/channel/23630029/
📚 Telegram: https://t.me/dostoevsky_fm_dostoverno
📚 Наш сайт: https://dostoverno.ru/