Кирилл Аваев
Давно замечено, что все люди делятся на жадных и ленивых. Мне даже несложно подсчитать, в какой пропорции. Не сделал этого до сих пор я лишь потому, что являюсь ярким представителем ленивой части человечества.
Глядя, как представители жадной части, не жалея себя, пытаются заработать все, что только можно, я, лентяй, испытываю нехорошее чувство. Это не зависть к их барахлу, не беспокойство за судьбу всего живого, которому производство этого барахла угрожает. Оно, это чувство, еще более нехорошее. Я чувствую, что они у меня … украли! Не барахло или кислород из атмосферы. Они крадут у меня право! Мое священное право быть лентяем!
«Крадут» - слово, конечно же, неправильное. Кража – тайное хищение, а они у меня мое право изымают на совершенно законных основаниях. У них для этого есть специальный механизм - рынок. И они, даже если я буду протестовать, могут меня спросить: «А сам ты за что голосовал, когда решалось, жить нам «в рынке» или нет?». А что я могу ответить? Поразмыслив: «Да-а-а… Да-а-а… …Нет? …Да!», - отвечу, как всегда, честно: «За рынок я был тогда! Но я ведь был молодой, жадный и голодный! Как я мог догадаться, что скоро все изменится?».
А сегодня – против! И не столько потому, что стал старым и ленивым, сколько потому, что сыт. Ничего мне больше не надо, все у меня есть. Для удовлетворения своих скромных потребностей я мог бы работать месяца три-четыре в году, а остальное время заниматься тем, что мне интересно, что в моем понимании и означает «жить хорошо». Но жадные не позволяют. Они – за спиной, дышат в затылок... Стоит мне «зажить хорошо», начинают наступать на пятки, не скрывая намерения затоптать при первом удобном случае.
Вот, допустим, работаю я резчиком по дереву. Приходит ко мне заказчик и говорит: «Хочу выпендриться – просто сил нет терпеть. А с фантазией-то проблемы! Думал–думал, чем еще поразить окружающих… Вот, может, тумбочкой? Помоги! Сделай мне такую тумбочку, какой ни у кого нет, не было и никогда не будет!». И вот я, лентяй, никуда не торопясь, делаю ему тумбочку. Полгода, не меньше. Если я вырежу быстро, то его ведь жаба задавит, что я столько денег за два дня заработал. Я ее только рисовать две недели буду:
- Как думаешь, дорогой мой любимый заказчик, вот тут, в нише для очков, что лучше будет смотреться? Ромашка или василек?
- Нет! Только хризантема! Только она идеально впишется в композицию из дубовых листьев и морской раковины! Только вырезать ее надо не реалистично, как все остальное, а штрихами, как намек. И, конечно, хорошенько отшлифовать. И вот тут еще листик. А тут завиток посильней завернуть надо, а то с вот этим завитком как-то не гармонирует…
И все, казалось бы, здорово: я почти не работаю, а денег мне, если быть поскромней, хватает. Этот - выпендривается, насколько позволяет ему фантазия, и при этом жаба не давит. Жить, как говорится, хорошо!
Но вот появляется некто, который хочет еще лучше. Своих денег ему, как всегда, на хватает, и он, как обычно, думает, как бы поиметь чужие. Украсть? Зачем? А рынок на что?
И вот уже у этого упыря стоит станок, который можно за пару часов запрограммировать, и потом он сам вырежет таких тумбочек, сколько надо. Пятнадцать минут – тумбочка. Мои деньги теперь – его.
Он, конечно, будет за свою жадность наказан: поимев мои деньги, он тут же поймет, что и этого ему мало. Но ему, хапуге, так и надо! А мы-то - я и мой бывший заказчик - за что пострадали?
Как он будет теперь выпендриваться со своей тумбочкой, если они теперь в любом магазине в кредит и со скидкой? Опять придется напрягать фантазию, с которой проблемы.
А я? Что делать мне, лентяю, пока его фантазия чего-нибудь не родит? Соревноваться со станком: кто больше тумбочек настрогает? А ведь так было жить хорошо!
Конечно, упыри гонятся не за мной, а за теми, кто впереди меня, но мне от этого не легче.
Хотя тех, кто сзади, я понять еще могу – сам таким был. Но тех, кто впереди – ни в какую… Как я, человек, у которого все есть, могу понять человека, у которого есть несравнимо больше, но при этом ему не хватает куда больше, чем есть у нас обоих? Для какого класса задачка?
Механизм уничтожения.
Но дальше-то, дальше что будет, скажите
мне? Вот газеты пишут, что ваше тесто
расползется по всей земле, покроет земной шар
сплошной коркой, и тогда капут. Солнце
подрумянит этот земной колобок. Он, может
быть, будет вкусный и питательный, только
есть будет некому.
А. Беляев «Вечный хлеб»
Хоть он мне и не нравится, но тем, что у меня все есть и мне ничего не надо, я обязан, конечно, ему – рынку. Помню, как буквально на следующий день после разрешения свободной торговли на еще вчера пустых полках появились товары, о существовании которых многие прежде даже не догадывались. А дальше – лучше. Но, как известно, для того чтобы что-нибудь купить, надо что-нибудь продать. И я продаю на том же рынке то, что есть у меня: талант, трудолюбие и еще много чего хорошего. И вот у меня все есть.
Замечательный механизм! Безотказный! Стоит только какой-нибудь стране его включить - и сразу начинается построение изобилия.
Но когда начали строить, хорошо помню, никто не задумался, что именно строить-то будем. Вот когда строят дом, то заранее знают, сколько будет этажей, подъездов, комнат. Построили все согласно проекту – «ура!». Комиссия подписывает акт, в котором русским по белому написано: «Это дом». Перерезай ленточку, заселяйся, живи да радуйся. Кто считает, что в некоторых местах не достроили, пусть читает заключение комиссии.
А строительство благосостояния получается какое-то бесконечное. Сколько в нем должно быть этажей? Никто не знает. Главное – строить. И не дай Бог снизятся темпы: заказчики протестуют, рабочие бастуют, прораб увольняет всех, кого только можно, чтобы самого не уволили.
Я уже лет десять живу с ощущением, что у меня все есть. Все, что необходимо, без особых излишеств. Коммунизм! Даже Развитой Коммунизм! Я ведь, имея по потребностям, работаю гораздо меньше, чем способен. В моем понимании изобилие уже построено. Остается только неспешно работать для его поддержания, а в освободившееся время… Короче: заселился, радуюсь. Есть, если честно, и излишки. Мог бы поделиться! Знаю многих, у кого излишков еще больше. Знаю страны, где и излишков больше, и тех, у кого они есть. Может, если все мы поделимся с теми, кто еще не заселился, и наступит всеобщая радость. И покончить с этой нескончаемой стройкой раз и навсегда. Увеличилось население на процент – увеличили на процент производство. Уменьшилось – уменьшили.
Однако строительство продолжается.
Производство всего, чего только можно, растет. Почему не выключить этот механизм? Хотя бы там, где излишки?
Жадные не позволяют? Ну да. Мы, люди, такие. Невозможно нам объяснить, что если не прекратить обжираться, то будет заворот кишок.
Но когда потребление возрастет настолько, что жители верхних этажей почувствуют недостаток кислорода, а на нижних канализацию будет прорывать каждый день, наверное, и до самого жадного хапуги дойдет, что рост благосостояния пора прекращать. И скажут зажравшиеся жители Земли своим прорабам: «Хорош строить! У всех все есть!».
Работали мы с моим приятелем Вовкой как-то раз в Шорской тайге. Мы там выполняли пуско-наладочные работы, а кроме нас, в экспедиции участвовали еще корреспондент и фотокорреспондент, освещавшие в прессе наши с Вовкой трудовые подвиги. Туда нас вместе с оборудованием забросили на вертолете, а когда пришла пора возвращаться на родину, то подали лошадь. Сели в сани, поехали. В тех местах за зиму выпадает три метра снега, поэтому таежные дороги, по которым передвигаются лишь пешие да конные, превращаются в снежные коридоры. Стены в человеческий рост, под ногами – полметра навоза. Пока лошадка полтора часа шагом везла нас на перевал по такому вот желобу, мы начали дремать, но наверху, когда подъем прекратился, она побежала рысью, а когда поехали вниз, то и вовсе перешла на галоп. И вот мы уже несемся по этой бобслейной трассе. Сани трясет и подбрасывает, по бокам проносятся снежные стены, хвост скакуна развевается на ветру, перед глазами мелькают его копыта, и из-под них в нас летят комья навоза… Страшно, но я люблю, когда страшно. За день до этого другая лошадь провалилась в снег на такой же дороге по самую грудь и сломала ногу. «Да, - думаю, - если наша сейчас провалится, то ногой тут не обойдется! Зато будет что вспомнить! Если жив останусь». Но Вовка и корреспонденты, которые сидели позади меня, видимо, бобслей не любили. Они стали пихать меня в спину и орать, показывая на возницу, сидевшего передо мной: «Скажи ему! Пусть тормозит!». Ну что ж делать? Их трое, я один… Тяну кучера за локоть, он оборачивается. Кричу ему: «Тормози!!!». А тот поворачивается к нам всем корпусом и разводит руки в стороны: «А как?!!»
Вот так же разведут руками председатели, президенты и экономисты, когда весь мир закричит «Тормози!».
Тормозов-то нет! Стоит экономическому росту уменьшится ниже трех процентов – все! Кризис! Безработные, протесты, смена правительства. Совсем не растет – революция. Пошло снижение – гражданская война.
Целые армии конструкторов придумывают, чем еще напичкать телефон, автомобиль или кофеварку, чтобы потребитель ночей не спал, мечтая о багажнике, открывающемся пинком, или сливном бачке унитаза, управляемом голосом. Дизайнеры всего мира запихивают весь этот идиотизм в нестерпимо прекрасные корпуса, а корпуса – в такие коробочки, что барахло, произведенное вчера кажется уже нестерпимо уродливым и поэтому подлежит немедленной замене. Банки «рожают» новые «продукты», чтобы все это стало доступно уже сейчас. И если наркомания и игромания давно признаны злом, то кредитомания, наоборот, всемерно поддерживается.
Конкуренция не дает расслабляться. Не выдержал, уступил – сам виноват. Разорись, застрелись и не стой на пути у прогресса. Загнанных лошадей, как известно, пристреливают.
Не может рынок не расти, он как тесто из «Вечного хлеба». Когда есть нечего – это счастье, а потом не мы его едим, а наоборот. Механизм созидания превращается в механизм уничтожения.
Так что, выходит, изъян у механизма имеется. Отсутствует кнопка выключения. Большая, красная и находящаяся в легкодоступном месте, положенная по правилам любому работающему механизму.
Может, пора подумать о том, чтобы его совсем разобрать? После окончания стройки строительные механизмы разбирают, не правда ли?
(Продолжение следует)