Дверь оказалась незапертой и, деликатно стукнув по ней кулачком, Нинон скользнула внутрь… Да, теперь, стоит лишь прикрыть глаза – и легко вызвать в памяти это высокое, настежь распахнутое окно без занавески, в которое веяло ледяным ветром и мело редкими стеклистыми снежинками. Под потолком гудели, как стратегически важный завод, три длинные лампы дневного света, а у стены, на рыжей клеенчатой кушетке, скрючившись и прижав напряженные руки к животу, лежала Ануш, все в той же проштемпелеванной ночной рубахе, давно и навечно серой от бесконечных прожарок в больничной «вошебойке». Спотыкаясь, Нинон бросилась к ней:
- Что с тобой? Где все? – подо «всеми», подразумевались, должно быть, какие ни есть медики.
- Все нормально… – выдавила Ануш и подняла искаженное болью личико.
Потрясенная Нинон увидела, что оно пепельного цвета; Ануш еле слышно продолжала:
– Швы сняли… Так больно! Я заплакала… Они и сказали… Сказали – полежи немножко, пока проветривается…
- Ладно… Поехали в палату, ляжешь в постель… Кормление скоро! – быстро приняла единственно верное решение Нинон. – Где это дурацкое кресло?
В коридоре его не оказалось, как не оказалось дежурной – и какой-нибудь другой разновидности – сестры. Вернувшись в перевязочную, Нинон первым делом прикрыла окно – ничего себе проветривание! – потом решительно сдернула с себя темно-серо-коричневый теплый халат и накинула на Ануш:
- Грудь застудишь, молоко пропадет! Подымайся! Нельзя тебе здесь долго…
Она подпихнула больную под спину и осторожно приподняла – та была легкая, словно детский скелетик. Только прикоснувшись к ней, Нинон почувствовала, что Ануш вся закоченела и держится еле-еле – только на остатках той удивительной силы воли, что непременно дается каждой матери в нагрузку к первому же ребенку. Тогда она закутала тощенькое тельце товарки в свой халат поплотнее и повлекла ее вон из ледяного помещения, в теплый коридор… Кое-как, с частыми остановками, они добрались до железного лифта – но у дверей горел неугасимый красный глазок: там, в шахте, что-то долго грохотало и гулко дергалось, но вызвать кабину все никак не получалось:
- Пойдем пешком по лестнице, – как умела, твердо сказала Нинон, покрепче прихватывая валкую дрожащую Ануш. – Это не так трудно, как кажется.
На лестнице откуда-то снизу ударил жестокий зимний сквозняк, и Ануш слабо засопротивлялась:
- Ниночка, твой халат… Ты теперь сама в одной рубашке осталась… Ты тоже – застудишь… Молоко…
Одной рукой Нинон стянула ворот рубахи:
- Ничего, потерплю: авось, пронесет. Тебе больше досталось, вообще в одних носках по бетонной лестнице идешь. Креста на них нет, гадах…
Четверть часа они шли в палату тем путем, который даже в ужасных безразмерных тапках Нинон недавно пробежала меньше чем за минуту… В палате девчонки заохали, всполошились, принялись спасать обеих пострадавших… Наташка стала совать вилку контрабандой раздобытого кипятильника в розетку, намереваясь наскоро сварганить строго запрещенный «вольный» чай, Катька бросилась к дверям «на шухер», Ленка укладывала и утешала вконец обессилевшую Ануш… В эти минуты, когда уже подходило время расставаться навсегда, они как раз и почувствовали ту товарищескую сплоченность, которая, останься они вместе подольше, могла бы сдружить их, раскрыть сердца… Когда волнение немножко поулеглось, Наташка-журналистка взяла злополучный тяжелый халат Нинон, кое-как брошенный на спинку чьей-то кровати, понесла его через всю палату законной владелице – и вдруг в задумчивости остановилась на пути, прижав к груди эту мерзкую бурую тряпку:
- Слушай, Ануш… А ведь это – почти такой же тулуп, какой, помнишь, спас от петли Петеньку Гринева… Вот станешь ты какой-нибудь… – она усмехнулась, – крупной шишкой в погонах, а Нинка не выдержит – и придушит, наконец, своего козла-осеменителя… И приведут ее к тебе – в наручниках… А ты возьмешь – да и отпустишь ее на волю, потому что вовремя вспомнишь про этот заячий тулупчик…
Девчонки расхохотались было, но Ануш даже не улыбнулась. Она медленно подняла голубоватые веки, остро глянула из-под них.
- Норковый… – чуть слышно прошептала она. – Норковый твой тулупчик, Нина…
*
- Опять ничего не понимаю… – озадаченно пробормотал Илья. – Она что, норковую шубу за это хочет, что ли? Странность какая… Да у нее же их наверняка с десяток наберется, всех цветов и фасонов… – Он помолчал, потом решительно вскинул голову: – Странность или не странность – да купите вы, в конце концов, и не плачьте! Она вам, можно сказать, жизнь спасла!
Нинон тщательно вытерла слезы салфеткой, медленно и осторожно сложила листок с рисунком, раскрыла сумку, аккуратно спрятала его, щелкнула замком, все это время сбивая адвоката с толку своей загадочной, внутрь обращенной улыбкой.
- Уже, – наконец, ответила она.
И ничего не стала рассказывать.
Книги автора находятся здесь:
https://www.litres.ru/author/natalya-aleksandrovna-veselova/
https://ridero.ru/author/veselova_nataliya_netw0/