– …таким образом.., учитывая обстоятельства, которые от нас не зависят и которые зависят от нас.., кхм, вы должны быть готовы, мы должны быть готовы.., – у Петра Алексеевича подёргивалось веко.
А у Тони дёргало зуб и кололо висок. В хромированных стойках отражались новогодние огни из окна напротив. Получалась адская светомузыка: огни, глаз шефа, зуб, висок – и по новой. Тоня вдыхала поглубже, обводила взглядом собравшийся на очередное бесполезное совещание народ. Ах, только бы зуб не дёргало, будь он неладен. Или шеф сцепил бы уже руки, потому что они выбивались из единого ритма: огни, глаз, зуб, висок. Но руки у шефа двигались так, будто он никак не решит, сцепить их или размахивать ими, подкрепляя жестом свои слова. И когда решал подкреплять – нервно взмахивал, напрасно рубил воздух или нервно потягивал манжет рубашки.
«Надо отпроситься. Гори оно всё огнём! И срочно удалять дурацкий зуб», – уговаривала себя Тоня.
Зуб болел третий день. И если первые два ломота утихала на обезболивающем, то сегодня – нет. Тоня несколько раз порывалась идти отпрашиваться. Но никак не решалась, потому что уволят, как пить дать, уволят.
Не уволили, но пообещали уволить, если завтра Антонина на работу не явится. Тоня избегала смотреть на Петра Алексеевича и думала, что коллектив прав всё-таки. От шефа тянуло свежим алкоголем, и это с утра!
Бормотала про себя, шагая в уличную слякоть, что запьёшь тут от такой жизни. Ведь ни для кого в фирме не секрет, что у шефа – две семьи. И, баюкая в ладони щёку, где дёргало и болело, старательно думала про шефа, про то, что надо же, у такого облезлого Петра Алексеевича две семьи, а фирма переживает глобальный кризис.
В стоматологии Тоня не была давным-давно. Как, впрочем, и в любом другом лечебном учреждении. Страшно терялась и думала, что правильно она не ходит по врачам, пока помощи дождёшься – сто раз коньки двинешь.
А когда увидела очередь к хирургу из таких же бедолаг, как она сама, а то и больших мучеников, совсем расстроилась. В очереди возмущались, рассуждали про «один хирург на целую поликлинику, как такое может быть!». Кто-то отвечал, что в регистратуре сказали – болеют врачи. А следом кто-то тут же подхватывал про вирусы и что скоро всех опять запрут, мол, по домам.
У Тони тоскливо сжималось в груди, и в желудке холодело. И так страшно!
Какой-то дядька время от времени протяжно вдыхал воздух и со стоном выдыхал, закатывая глаза.
Из кабинета никто не выходил, и Тоня робко спросила у бледной девушки с прикрытыми глазами – давно ли там пациент. Девушка скользнула по Тоне измученным взглядом, прошептала: «Вечность», – и стала заваливаться на бок. Пока Тоня наблюдала, как возятся с обморочной девушкой, показалось даже, что зуб как-то поутих, но после начал дёргать с новой силой. Тоня решительно двинула к выходу. Прямо под домом – стоматология. Какая-то жутко дорогая, но плевать, плевать! В этом коридоре Тоня скоро, как та девушка, начнёт терять сознание, чего доброго.
Прайс на услуги для Тони в нынешних обстоятельствах был астрономическим. И пришлось всё равно ждать, прикидывая, во что ей обойдутся милые улыбки, рентген, обезболивающее и работа доктора. Но зуб был удалён, и Тоня, сто раз вспотевшая, измученная и слегка одуревшая, рассчиталась, стараясь не показать, что сумма для неё вышла просто критическая, и поспешила покинуть клинику. Ринулась к дверям, но как оказалось – не к тем, о чём ей сообщила девушка-администратор и, окончательно сбитая с толку, наконец направилась к нужной, стала толкать её.
– Девушка, на себя! – снова поправила её администратор. Тоня кивнула и с кривой улыбкой рванула дверь на себя.
Впервые в жизни Тоня поняла, что значит – «искры из глаз посыпались». Это когда со всей своей дури хлопаешь себя дверью по лбу и по носу. И в глазах – сплошная темнота, а в этой темноте – совершенно неуместный, радостный праздничный фейерверк.
Следующей мыслью Тони было, что она, стукнувшись головой, теперь, видимо, будет открывать для себя смысл банальных выражений. Вот про искры из глаз – уже усвоила. А теперь, когда над ней захлопотали люди, и администратор смотрела выпученными глазами, поняла, что значит мечтать «провалиться сквозь землю». Вот прямо провалиться и оказаться ровно в противоположной точке земного шара. Она сначала вяло, потом энергично отказывалась от скорой, уверяла, что всё нормально, и понимала, что нет, потому что персонал клиники смотрел такими глазами на её лоб и нос, и куртка – в крови, это сама Тоня видела. Так что было совершенно очевидно, что ничего не нормально! Но Тоня упорно концентрировалась на самой нелепейшей в этой ситуации мысли: что, интересно, находится на глобусе, то есть, на земном шаре прямо под Питером? Прямо вот под этой точкой, вот этой улочкой, вот именно этой стоматологией?
К дому бежала, склонившись, спотыкаясь, мечтая не разреветься и уговаривая себя, что вот придёт домой и обязательно узнает, что именно – на том конце земного шара!
Поднималась по лестнице и думала, что жалко, что Васька на работе, и хоть бы не было соседа. А если сосед дома – то хоть бы с ним не пересечься.
Открыла дверь, инстинктивно отклоняясь назад и даже глаза зажмурив, и, разумеется (ну не могло быть иначе!), буквально уткнулась в соседа!
– Ого! – сказал сосед и подхватил Тоню. – Вы где это так?
Он говорил про больницу, что Тоне туда надо, а Тоня отвечала, что как раз оттуда! Он предлагал помощь, а Тоня отпихивала его и говорила, что он куда-то же собирался? Вот пусть и идёт, а с ней всё порядке. И понимала снова, что нет. Речь была вязкой от ещё не отошедшей заморозки, и ей самой казалось, что она буквально провонялась больничным запахом.
Она долго сидела на диванчике, обхватив колени руками, и, глядя на свои носки, шевелила пальцами. Сил снять ботинки хватило, а куртку – уже нет. Думала, что теперь она – совершенный банкрот. И что по количеству нелепостей и неудач этот год превзошёл все годы, которые она прожила. А когда подумала про годы, совсем расстроилась. Потому что ей тридцать восемь, и это, конечно, ужас и крах. И сразу вспомнила, как в тридцать думала, что сорокалетние женщины просто утешают себя, думая, что в сорок жизнь только начинается. И вот, в тридцать восемь стала на это надеяться, что ли? И сосед…
Тоня стала шарить по сумке и карманам, нашла телефон и, выпутываясь из куртки, стала искать в нём, что именно находится всё-таки на том конце земного шара!
И замерла. На противоположной от Питера стороне земли – океан. Проваливаться сквозь землю Тоня передумала. С её «удачливостью» в последнее время, пролетев сквозь землю, она, очевидно, окажется не на красавце лайнере. Не там, где дамы и кавалеры выгуливают себя на палубах, потягивая коктейли. А вот ровно посреди океана, без спасательного жилета, с осознанием, что и вокруг, и в глубину – только километры воды.
Она заставила себя снять куртку и принять душ, избегая смотреть в маленькое зеркало.
Потом решилась и, разглядывая себя в зеркале, с мазохизмом выговаривала себе:
– Вот это, Тоня, крах!
От душа рыжие пряди завились мелко и выглядели ужасно нелепо. Потому что щека всё-таки чуть распухла, а про отёк на лбу, который вместе с сине-красной ссадиной плавно перетекал на нос, Тоня подумала, что она похожа на странное существо из фильма, и почему-то никак не могла вспомнить до конца ни фильм, ни что за существо она сама себе напоминает. Совершенно понятно, что даже если мазать чем-то лечебным эту красоту беспрестанно, до завтра картина не только не улучшится, но будет выглядеть хуже, и как в таком виде ехать на работу?!
А именно сегодня шеф, дёргая руками и наливаясь красным, вещал, что речь идёт уже не о том, что никаких премий не будет. Будут увольнения. И что те, кто не закрыл план, могут не рассчитывать на выходное пособие.
И на той неделе было то же самое. И на позапрошлой. И вообще с тех пор, как неведомый вирус всё изменил. И если бы кто-нибудь интересовался Тониным мнением, то она бы уже давно сказала, что надо закрывать к чёртовой матери фирму. Но у шефа – аж две семьи, и он никак не может признать очевидного. Впрочем, Тоня бы промолчала, потому что она-то сама что тогда делать будет?
И что делать теперь? Позвонить Лёльке? Рассказать, что её мать мало того, что удалила зуб, так ещё расшибла лоб и гарантированно останется без работы? Да и учится ещё дочь. И вообще, на юмор – сил нет, и Тоня запросто может разреветься, да и чем Ольга поможет?
Тоня долго и совершенно бездумно смотрела на полки в шкафу. Сейчас бы сидеть, укутавшись в сто одеял. И чтобы кто-нибудь обнимал и мог смеяться над нелепостью всего происходящего. И утешал бы, что, мол, ничего, прорвёмся! И вот это дурацкое: про то, что всё будет хорошо.
И, конечно, про соседа подумала, усмехнулась. Нечего про него думать. Это Василиса навела на мысли, утверждая, что сосед на Тоню смотрит как-то особенно и даже намекает, а Тоня – глупая. Но к соседу приходила как-то такая девица, что куда Тоне до такой красоты и ухоженности. Девица всем видом своим демонстрировала успех и уверенность. А Тоня как будто не в чёрную полосу, а в чёрную пропасть попала. Иногда думала – надо же что-то делать! Бороться как-то! А следом – что надо просто пережить вот это всё, а там, глядишь, само как-то наладится.
Решительно отодвинула в сторону «красоту», которую, по правде говоря, как раз и покупала, чтобы произвести на соседа впечатление при случае. И достала пижаму. Старую добрую застиранную пижаму, которой, даже не вспомнить, сколько лет, и каким чудом эта самая пижама, несмотря на все переезды, смены квартир и полную смену гардеробов – таки выжила. И голубенькие цветочки на фланели давно выцвели. И по вороту уже не раз перешивалась тесьма, и пуговицы менялись.Зато эта пижама – почти как объятия.
Плевать. Тоня будет сидеть в своей студии. И ни за что не выйдет сегодня, даже к Василисе. И завтра будет сидеть. И послезавтра. И, может, придумает наконец, как из чёрной дыры этой вылезти? Или всё-таки подождать, пока само утрясётся?
На прошлой неделе в очередной раз решила – «менять!». Ну, в самом деле, сколько можно! И вычитала по дороге с работы у какой-то дамы, которая смело называла себя «экспертом», про то, как важно подводить итоги года. С её слов выходило, что многие события покажутся не такими ужасными, как выглядели «в моменте». И даже можно найти массу позитивного. И того, за что себя нужно непременно похвалить. И ещё сравнить то, что достигнуто, с теми планами или мечтами, которые загадывали на год.
Ничего не успела Тоня загадать особенного. Перед прошлыми праздниками заболела сама, потом дочка. К встрече Нового года готовились как-то лихорадочно, и всё равно ничего не успевали.
Потом всё-таки писали какие-то пожелания на салфетках, но Тоня уже через несколько минут совершенно забыла, что именно загадала.
– Мамуль! Я переезжаю в общагу, – радостно сообщила дочь под бой курантов, – так что в новом году – совершенно новая жизнь!
Очевидно, вид у Тони был предельно ошалелый, потому что дочь заговорила быстро и слишком бодро:
– Ма, ну мы же обсуждали. А тут у девочек съехала одна, мало ли кого подселят? Ма, ну не делай такое лицо! – дочь подмигнула. – Никакой личной жизни у нас с тобой, а пора бы! Не мне, не пугайся, тебе пора!
Тоня держалась изо всех сил. Чтобы не начать возражать, не начать уговаривать подождать. И чтобы не заплакать, потому что это как-то внезапно! Разумеется, ей не раз приходило в голову, что дочь растёт и вырастет, и заживёт своей жизнью. Но это всё было в каком-то далёком будущем. Когда Лёлька закончит колледж, а потом, может, всё-таки ВУЗ. Выйдет замуж, в конце концов! Хотя про замуж – это уж совсем далёкое будущее, наверное.
Да, обсуждали общежитие. По прописке Ольге должны предоставить, обещали. Но почему вот так вдруг? И вообще, Тоня была уверена, что у Оли это временное желание. Так, захотелось какой-то романтики, что ли. Сама Тоня свою общагу вспоминает безо всякого удовольствия.
Тоня вздохнула, потянула на себя тетрадь, в которой несколько дней назад, вдохновленная экспертом, всё-таки начала подводить итоги года, но сбилась, запуталась. Во-первых, как у людей получается подводить итоги одного года? У Тони получалось, что события в этом году отбрасывали в прошлый и позапрошлый, и даже к двадцати Тониным годам, когда она выскочила замуж по большой любви и по беременности, конечно.
И ещё несколько дней назад она честно пыталась «искать позитив» в круговерти событий. А теперь листала исчерканную пометками тетрадь и мрачно думала, что либо Тоня – совершенно безнадёжный случай, либо та дама – не такой уж эксперт.
Буквы перед глазами расплывались, и от «позитивных выводов» становилось ещё жальче себя.
Хлопку входной двери Тоня обрадовалась, как благой вести, почему-то решила, что это Василиса, и заспешила к своей двери, слава Богу, распахнуть не успела!
С той стороны в дверь осторожно постучали, и голос соседа спросил, в порядке ли Тоня? И что он торопится, но под дверью оставил мазь от ушибов и таблетки.
Тоня никак не могла заставить себя открыть дверь, даже когда уверилась, что сосед ушёл. Вдруг стало страшно выходить за дверь. Ей даже подумалось, что она не выйдет за порог своей студии ближайшие лет сто! Будет сидеть тут, пока сначала не закончатся продукты, например. И усмехнулась невесело. Ей придётся выйти гораздо раньше, конечно. Потому что платить в следующем месяце за студию ей будет просто нечем!
Она щедро нанесла мазь на лоб и нос, стараясь не ужасаться собственному виду. Таблетку принимать не стала, потому что не болело вовсе, и Тоня удивлялась – почему? Ссадина и отёк выглядели кошмарно.
Вернувшись на свой диванчик, Тоня снова взяла в руки тетрадь с «итогами года», как будто она всё-таки сможет найти в этих списках что-то, что убедит её – всё не так уж и плохо.
А потом придёт Василиса, хотя уже с ноября она приходит совсем поздно. Кризис – не кризис, а у Васьки заказы есть всегда. Золотые руки. Тоня зачем-то посмотрела на свои – обычные.
Сначала, когда она начала эти самые итоги подводить, а точнее, как рекомендовала эксперт, «анализировать», ей даже стало как-то веселее. Если настроить мысли нужным образом, то действительно выходило, что всё не так уж плохо.
В начале года опомниться не успела, как дочь перебралась в общежитие. Тоня никак не могла привыкнуть к опустевшей квартире, к тому, что теперь ей совсем не хочется спешить домой. И вроде понимала, что надо бы искать жильё подешевле, но всё надеялась, Бог знает, почему, что Лёльке надоест общежитие и самостоятельная жизнь, и она вернётся. Но дочь звонила всё реже, а встречаться с матерью и вовсе времени не находилось. А Тоня всё тянула и тянула, никак не решаясь менять квартиру.
Продолжение
Светлана Шевченко
Редактор Юлия Науанова