Сергей Николаéвич пишет нам о Ренате Литвиновой
ВНАЧАЛЕ БЫЛО ИМЯ…
С Ренатой мы на «вы», хотя знаем друг друга много лет. За эти годы как-то ни разу у меня не возникало намерения перейти на «ты». Да и возможности такой не было. Она со всеми, кроме, наверное, самых близких, на «вы». И это правильно, с такими женщинами нельзя нарушать дистанцию, демаркационную линию, которую они сами выстроили и тщательно оберегают.
Как, наверное, и для многих, мне вначале запомнилось имя, которое ни с каким другим не спутаешь. Рената одна. Как была одна Майя, одна Жаклин, одна Айседора… Для будущей звезды безумно важно, как ее зовут. Жаль тех созданий, кто об этом не задумывается перед тем, как заняться актерским ремеслом. И если имя, мягко говоря, не очень, то его надо срочно менять, терять паспорт, подделывать свидетельство о рождении, выходить замуж за обладателя более звучной фамилии. Имя для актрисы – это все. Или почти все! Оно входит в состав профессии так же, как рост, цвет глаз, тембр голоса. Всегда надо представлять себе, как твое имя будет выглядеть на афише или как его будут скандировать поклонники на галерке. По возможности оно должно быть кратким, как один вздох, и эффектным.
Кстати, сама Рената однажды призналась, что свои первые ученические опусы даже хотела подписывать фамилией Рытхэу. Просто увидела на маминой полке книжку его рассказов. Зачем Рытхэу, почему Рытхэу? Неважно. Главное, звук имени, какая-то тайна, какая-то история, которую знаешь только ты и несешь ее по жизни, как тайный шрам, как клеймо на плече у миледи.
Одноклассники ее не понимали и избегали. Всегда одна. Спустя десятилетия в монологах героини спектакля «Кактус» вновь прозвучит эхо той ее давней детской печали и одиночества.
«Всю школу никто не дружил со мной. Ни одного друга или подруги. Я всегда шла домой после уроков и утешала себя, что дома меня ждет мой попугайчик. Я была слишком высокая, и еще я скрывала, что умею подниматься в воздух и крутиться под потолком. Моя школьная форма в районе сутулой спины всегда была в известке, потому что я упиралась ею в потолок и летала вокруг люстры до самых сумерек, до шести вечера, пока по радио не начинался «Театр у микрофона» – артисты с красивыми голосами разыгрывали невидимые спектакли».
КАК ПАХНЕТ «КРАСНАЯ МОСКВА»?
Впервые о Ренате заговорили как о талантливом авторе (сейчас бы сказали – авторке!) сценария фильма «Нелюбовь», показанного на Берлинском фестивале 1993 года. А год спустя вышли «Увлечения» Киры Муратовой с Ренатой в главной роли. Про нее было известно, что она окончила сценарный факультет ВГИКа, что любит красную помаду и черные свитера под горло, как у французских актрис в фильмах «Новой волны».
И еще именно она вернула моду на бабушкины духи «Красная Москва», и ее всегда можно безошибочно отыскать по одному только аромату или определить – здесь была Рената…
Когда я работал в издательском доме «Коммерсант», наши пути с ней разминулись буквально в несколько минут. Меня не было в редакции, когда она поднялась к нам на третий этаж занести верстку статьи о себе. Но запах ее духов еще долго не выветривался из редакционной комнаты, рождая в мечтах образ яркой, уверенной в себе блондинки, словно сошедшей с полотен Пименова или из фильмов Григория Александрова. Долгое время считалось, что Рената целеустремленно стилизует себя под знаменитых див 30–40-х годов прошлого века. Кто-то угадывал сходство с Гретой Гарбо, кто-то – с Марлен Дитрих, а кто-то – с Любовью Орловой.
Сама Рената, похоже, отдает предпочтение Марлен. Помню ее на открытии выставки, посвященной великой кинодиве, в Царицыно. Она была в цилиндре и фраке, как Дитрих в фильме «Марокко». Ей вообще идут аксессуары и реквизит звезды былых времен. Позже она сыграет в спектакле «Свидетель обвинения» коронную роль Дитрих из одноименного фильма. А недавно уже в Париже она записала песню Питера Сигера, которая долго была в репертуаре Марлен – «Куда делись все цветы». У Ренаты она называется «Когда же вы наконец поймете?/When will you ever learn?» Трагическое соло, разложенное на два голоса, которые сошлись на одной звуковой дорожке, в одном треке, в одной музыке боли, страдания, горя. Дитрих поет так, будто отдает команды – агрессивно, воинственно, предельно четко. А Рената ведет свою партию каким-то недоумевающим, растерянным голосом, будто изо всех сил старается не расплакаться, но все-таки хочет дождаться ответа: куда делись все цветы, где все эти девушки и где их парни?
Продолжение ЗДЕСЬ! Подпишись на наш канал и читай:
"Окуневская, с которой я дружила, очень на меня обиделась, что не она в фильме главная". Беседа с Ренатой Литвиновой
Сергей Николаевич для "Лилит"