Человек - запутанный лабиринт. Дороги петляют, пересекаются, а иногда упираются в стену. В каждом переходе - свой код и свой проводник.
Путь по Любиной биографии мы начинаем с конца и движемся против часовой стрелки, от настоящего в прошлое. Первые шаги - по нашему детству. Дальше ведёт мама. И уже ближе к началу выяснится, что путешествие бесконечно.
Кто не любил в детстве книжки-раскладушки? У нас была одна такая - “Кот в сапогах”, книга-игрушка, книга-театр, где картинки оживали, персонажи кивали и кланялись, кот выезжал наружу из зарослей и вновь исчезал, людоед вырастал до чудовищных размеров. Но даже “Кот” проигрывал уникальным альбомам, которые издавались в 1941 году в Любиной типографии.
На первой прозрачной слюдяной странице в одном из них был в деталях изображён танк, в другом - самолёт. Когда страницу переворачивали, верхний слой машины поднимался вместе с ней, и открывались внутренности, разноцветные как “Лего”.
Постепенно, страница за страницей, обнажался пласт за пластом, как в археологическом раскопе, и механизмы расщеплялись чуть не на атомы. Даже при полном равнодушии к технике мы заворожённо наблюдали за превращениями. И не только мы.
Любу любили звать на пионерские сборы, где она рассказывала о подвиге тыла и демонстрировала альбомы, а её традиционно принимали в почётные пионеры с символическим повязываем красного галстука. Мы с детства привыкли считать Любу героиней, не испытывая почему-то того же пиетета к обоим дедушкам-фронтовикам. Возможно, потому, что дедушки в отличие от Любы ничего о войне не рассказывали.
Свидетельницей одного Любиного выступления оказалась Надя. Представьте себе: городской ДК, слёт пионерских дружин. Люба выступает с рассказом о тружениках тыла и демонстрирует альбомы.
И тут откуда не возьмись приезжает Любин сын Серёжа. Не застаёт Любу дома и отправляется к ДК. Слёт как раз заканчивается, и пионеры красногрудой стаей с чириканьем выпархивают наружу, увлекая за собой Любу под руку с какой-то учительницей.
Люба мыслями всё ещё в героическом прошлом, увлечена собственным выступлением, тронута откликом слушателей. Она пылко беседует с учительницей и Серёжку совершенно не замечает. Разве что в ответ на его приветствие походя бросает:
- Здравствуйте! - и вновь поворачивается к собеседнице.
Учительница, напротив, узнаёт Серёжку, радуется возможности передать ему Любу с рук на руки и уточняет:
- Вы ведь проводите Любовь Абрамовну?
О чём речь, конечно, Серёжка её проводит. Все довольны, Люба отпускает учительницу и вцепляется в Серёжкин локоть:
- Вот спасибо, молодой человек! Я вам за вашу помощь покажу кое-что интересное!
Окей, - смекает Серёжка, - маме вздумалось подурачиться. И он с готовностью подыгрывает: мол, конечно-конечно, весь внимание. А Люба уже раскрывает альбом:
- Вы такого никогда не видели!
И тут-то Серёжка пугается не на шутку:
- Кто не видел? Я?! Мама! Ты что?! - короче, возвращает Любу в сегодняшний день.
А мы пока остаёмся в Любином прошлом.
Три первых года войны Люба с детьми и свекровью провела в Татарии, работала в типографии и руководила фермой. Наша мама запомнила только одно: драники из гнилых картофельных очисток - объедение, лакомство её детства.
В 1944 году они вернулись в Москву на Арбат, в дом, где мама родилась. Сейчас он надстроен и перекрашен, так что даже мама, когда мы вместе гуляли по центру, не сразу его признала. Но потом сориентировалась: подъездная дверь по-прежнему выходит в Серебряный переулок, и вон то окно на четвёртом этаже - их комната.
Комнату мама помнит: не слишком просторная, но главное, вмещаются обеденный стол и диван. На диване спят всей семьёй: если лечь поперёк и подставить под ноги стулья, всем хватит места. А по выходным сюда набиваются гости. Весело: песни, танцы, смех.
По длинному общему коридору маленькие мама с сестрой катаются на велосипеде от прихожей до кухни, где на шести столах шипят шесть керосинок, а свободное пространство перегорожено на части стираным бельём. У каждой семьи свой постирочный день, и в кухне происходит непрерывная смена сухого белья на мокрое. Ванна всегда занята стиркой, и мыться приходится по субботам в бане. Из-за бани сёстры ненавидят субботу.
Вся родня живёт в таких же густо населённых коммуналках, и поход в баню превращается в важное семейное дело. Готовятся тщательно: складывают чистую одежду, полотенца, мочалки и шайки. Сходятся вместе, как на праздник: Люба с дочками шагает с Арбата, Любина свекровь - с Белорусского, мужнина кузина - с Красной Пресни.
Занимают очередь и топчутся на улице часа два, а то и три. В предбанник впускают партиями. Здесь женщины, не сбивая очереди, садятся на лавки и продолжают движение вперёд, скользя задами по сиденьям.
Наконец, они внутри. В клубах пара маячат отвислые груди, дряблые животы, распущенные, как у ведьм, космы. Взрослые суетятся, занимают лавку и ошпаривают её кипятком. Сестёр сажают, мылят, трут, ненадолго выставляя за дверь продышаться, чтоб от духоты не упали в обморок. Самое страшное ждёт в конце: их окатывают целой шайкой воды, дыхание перехватывает, сейчас захлебнутся.
Среди всех лишений послевоенного времени едва ли не самым тяжёлым кажется отсутствие интимности, необходимость существовать на виду у всех. Тело, открытое посторонним взглядам, уже принадлежало не тебе, а родине. И жизнь твоя тоже принадлежала ей. Чтоб оставить себе хоть каплю личного, приходилось прятать чувства и проблемы. Чувства - ото всех. Трудности - от близких, которых надо беречь. Выступая на пионерских сборах, Люба открывала лишь верхушку замороженной подводной глыбы и, возможно, сама не сознавала, что прячет в глубине.
Начало историй можно прочитать тут.
Подписывайтесь на наш канал, чтобы не пропустить продолжение)
Будем благодарны за ваши комментарии)