В мире царит чудовищная несправедливость. Творческие личности, склонные к выдумке и сочинительству, вроде писателя Льва Кассиля, замечают это уже в детстве: «Всеми пятью частями света владели взрослые. Они распоряжались историей, скакали верхом, охотились, командовали кораблями, курили, мастерили настоящие вещи, воевали, любили, спасали, похищали, играли в шахматы… А дети стояли в углах».
Текст: Дмитрий Урушев, коллаж Анжелы Бушуевой
В 1914 году братья Леля и Оська Кассиль, отбывавшие наказание в углу, открыли страну Швамбранию – «новую игру на всю жизнь». Не помню, в каком году, но и мы с братом Павлом открыли свою страну, точнее говоря, целую вселенную с множеством галактик и планет. Мы были совсем маленькими, кажется, еще не ходили в школу, поэтому наш мир был прост и незатейлив. Мы росли, и он рос и развивался вместе с нами.
Но что же это за вымышленный мир без собственных языков? И мы придумывали языки, заимствуя понравившиеся слова из книг (вечная память Льву Успенскому – автору книги «Слово о словах») или сочиняя свои. Сначала языки были совсем простыми, практически без грамматики. Постепенно они усложнялись. Вершиной нашего языкотворчества стал созданный мною громоздкий артикль, сложно изменявшийся по образцу немецкого артикля по родам, числам и падежам.
В наших языках звучание слов часто подсказывало их значение. В языке, придуманном Пашей, благозвучное слово «дэлла» означало «прекрасный», мрачное «дхак» – «смерть», короткое «юк» – «маленький». А протяжное «бибау» с полугласным на конце – «большой». Иногда ради красоты слова в жертву приносился здравый смысл, и тогда возникал комический эффект, нам, детям, неочевидный. Например, в книге Юрия Коринца «Там, вдали, за рекой» Паша нашел немецкое ругательство «доннерветтер». В его языке оно стало означать «революционер».
Вымышленным языкам требовались письменности. И мы придумывали их – множество письменностей на любой вкус: от причудливого слогового письма до латинского алфавита с дополнительными буквами. Помню, в одном из алфавитов, созданных мною, согласные обозначались синими буквами, а гласные – красными. Мне казалось, это соответствует характеру звуков: согласные – холодные, а гласные – теплые.
За много веков до нас с Пашей несуществующие языки привлекали внимание богословов. Впрочем, их волновали не вымышленные миры, а мир горний. Средневековых ученых занимали вопросы: на каком языке Бог разговаривает с ангелами? На каком языке Бог общался с Адамом и Евой в раю? На каком языке говорили потомки Адама и Евы на строительстве Вавилонской башни?
О ЧЕМ ГОВОРЯТ АНГЕЛЫ?
Об ангельских языках писал апостол Павел в Первом послании к коринфянам: «Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я – медь звенящая или кимвал звучащий» (13:1). Мысль о том, что у 9 ангельских чинов существует особый язык, на котором они славят Бога, есть и в трактате «О небесной иерархии», приписываемом современнику апостолов Дионисию Ареопагиту (в настоящее время исследователи считают, что автором этого трактата был неизвестный богослов, которого принято именовать Псевдо-Дионисий Ареопагит. – Прим. ред.). Эти сочинения были популярны в Византии и на Руси. В средневековой Европе тайны ангельских языков постигали немецкая аббатиса Гильдегарда Бингенская и английские алхимики Джон Ди и Эдуард Келли.
Жившая в XII веке Гильдегарда почиталась пророчицей, имевшей божественные видения. К ней часто обращались за советами римские папы и германские императоры. Возможно, во время видений она получила откровение о Lingua ignota – «языке незнаемом». В сочинениях Гильдегарды встречаются написанные на нем слова. Но до сих пор непонятно, зачем аббатиса создала его. То ли она так представляла себе речь ангелов. То ли это был идеальный человеческий язык, на котором христианин должен был обращаться к Богу.
В конце XVIвека Джон Ди и Эдуард Келли были известными в Европе астрологами, алхимиками и каббалистами. Джон Ди утверждал, что умеет вызывать духов. А Эдуард Келли уверял, что способен превращать неблагородные металлы в золото. Однако сверхъестественные способности не сделали алхимиков ни богатыми, ни счастливыми. Келли был то ли казнен, то ли тайно убит по приказу императора Рудольфа II, которому наобещал горы золота. А Ди скончался в полной нищете.
Пожалуй, из всего наследия Ди и Келли наиболее любопытен енохианский язык (Enochian), который алхимики называли «ангельским», «небесным» и «священным». Якобы на нем говорили духи, которых вызывали Ди и Келли. Возможно, енохианский язык имеет некое отношение к знаменитому манускрипту, известному как «Рукопись Войнича»: существует мнение, что именно Ди и Келли продали Рудольфу II эту загадочную книгу, написанную на неизвестном языке неизвестными письменами.
Об алхимических и каббалистических занятиях Джона Ди знали в России (см.: «Русский мир.ru» №11 за 2020 год, статья «Джон Ди vs Борис Годунов». – Прим. ред.). Его сын Артур Ди, известный на русской службе под именем Артемия Ивановича Дия, около четырнадцати лет провел в Москве, состоя придворным врачом при царе Михаиле Федоровиче (см.: «Русский мир.ru» №2 за 2022 год, статья «Алкимист императора всея Руси». – Прим. ред.). В России Артур Ди составил небольшое алхимическое сочинение Fasciculus chemicus («Химическая коллекция»).
Труд Артура Ди, написанный на латыни, остался неизвестен русским читателям. Зато им были отлично известны сочинения Дионисия Ареопагита. И в середине XVII века, когда начался раскол Русской церкви, отечественные книжники вспомнили об ангельских языках.
Слово «аллилуйя», часто применяемое в христианском богослужении, восходит к древнееврейскому словосочетанию halelu Jah, которое можно перевести как «слава Яхве», «слава Господу», «славьте Яхве», «славьте Господа». По византийскому и русскому церковному обычаю было принято произносить сугубую (двойную) «аллилуйю»: «Аллилуйя, аллилуйя, слава Тебе, Боже». Считалось, что выражение «слава Тебе, Боже» соответствует слову «аллилуйя». Получалось тройное славословие трех лиц Троицы – Отца, Сына и Святого Духа. Во время богослужебных реформ царя Алексея Михайловича и патриарха Никона была введена трегубая (тройная) «аллилуйя»: «Аллилуйя, аллилуйя, аллилуйя, слава Тебе, Боже». Противники реформ – старообрядцы указывали на то, что таким образом славословие Троице четверится и тем самым вводится ересь.
С трегубой «аллилуйей» русские познакомились еще в XVI столетии. Против нее выступал Максим Грек, называвший такое славословие латинским обычаем. А сугубую «аллилуйю» Максим считал апостольским преданием, полученным от ангелов. Во второй половине XVII века споры об «аллилуйе» возобновились.
Вождь старообрядцев протопоп Аввакум вспоминал в своем Житии сочинения Дионисия Ареопагита об ангелах: «Дионисий пишет о небесных силах, возвещая, как хвалу приносят Богу, разделяяся девять чинов на три троицы… Сия троица, славословя Бога, восклицают: «Аллилуйя, аллилуйя, аллилуйя!» По алфавиту, «аль» – Отцу, «иль» – Сыну, «уйя» – Духу Святому».
Постепенно забылись споры о вере между сторонниками старого и нового обряда, забылся и ангельский язык. Люди все реже обращали взоры к небу и все чаще смотрели себе под ноги. XVIII–XIX века – время расцвета науки и техники. Человек становится до уныния практичным. И если думает о несуществующих языках, то исключительно ради собственной пользы.
ЯЗЫКИ ИСКУССТВЕННЫЕ И ИНОПЛАНЕТНЫЕ
В XIX столетии появляются первые искусственные языки, призванные если не объединить всех людей в одну семью, то хотя бы облегчить общение между народами. Самым сложным и неудобным из них был волапюк, придуманный католическим священником Иоганном Шлейером из Германии. А самым успешным стал язык эсперанто, созданный гражданином Российской империи Людвигом Заменгофом. В каком-то смысле эсперанто стал образцом для последующих языкотворцев: простая грамматика, правила без исключений и, конечно, благозвучие.
На фоне экспериментов Шлейера и Заменгофа по-особому смотрится языкотворчество русских поэтов и писателей. К нему одним из первых обратился Велимир Хлебников. В 1908–1909 годах он создал такое стихотворение:
Бобэоби пелись губы,
Вээоми пелись взоры,
Пиээо пелись брови,
Лиэээй – пелся облик,
Гзи-гзи-гзэо пелась цепь.
Так на холсте каких-то соответствий
Вне протяжения жило Лицо.
Перед нами попытка перевести черты человеческого облика с земного языка тела и анатомии на горний язык поэзии и музыки. Из всех слов, придуманных Хлебниковым, только «гзи-гзи-гзэо» можно объяснить, уподобив позвякиванию цепи. Остальные слова – поэтический вымысел стихотворца, находящийся «вне протяжения» земных условностей.
Языковые эксперименты не были чужды и Николаю Гумилеву. В июле 1921 года поэт написал стихотворение «На далекой звезде Венере». В нем есть такие строки:
На Венере, ах, на Венере
Нету слов обидных или властных,
Говорят ангелы на Венере
Языком из одних только гласных.
Если скажут «еа» и «аи» –
Это радостное обещанье.
«Уо», «ао» – о древнем рае
Золотое воспоминанье…
Современная наука доказала, что планета Венера непригодна для жизни. Но в начале ХХ века многим думалось, что на ней могут обитать существа не только живые, но и разумные. После того как в 1761 году Михаил Ломоносов открыл атмосферу Венеры, даже ученые не исключали возможности существования на ней жизни. Сам Ломоносов предвидел: «Читая здесь о великой атмосфере около помянутой планеты, скажет кто: подумать-де можно, что в ней потому и пары восходят, сгущаются облака, падают дожди, протекают ручьи, собираются в реки, реки втекают в моря, произрастают везде разные прозябения, ими питаются животные… Некоторые спрашивают, ежели-де на планетах есть живущие нам подобные люди, то какой они веры? Проповедано ли им Евангелие? Крещены ли они в веру Христову?»
Ломоносов допускал, что на Венере живут «тамошние люди». В русских газетах конца XIX – начала XX века иногда появлялись заметки о том, что, возможно, под непроницаемым покровом облаков на планете существует некая цивилизация, подобная человеческой. Полеты на Венеру будоражили воображение писателей. В 1913–1914 годах в Петербурге были изданы два «астрономических романа» – «По волнам эфира» и «Острова эфирного океана», подписанные именем некоего Бориса Красногорского. В романах рассказывалось о полетах на Венеру на космическом корабле «Победитель пространства».
В книгах Красногорского Венера предстает допотопной Землей – планетой каменноугольного периода. Члены команды «Победителя пространства» находят на планете стрекоз и хвощи, что позволяет им сделать вывод: «Собственно говоря, уже этих двух находок – стрекозы и хвоща – достаточно, чтобы прийти к твердому заключению о единстве жизни в мироздании. Сходные с земными условия порождают и тождественную земной фауну и флору. Мы на другом мире, но пока, в сущности, почти этого не замечаем».
Однако даже неискушенный в астрономии обыватель понимал, что Венера слишком близко расположена к Солнцу. Жар светила губителен для жизни на планете. В итоге писатели и журналисты, увлеченные поиском внеземной цивилизации, устремили свои взоры к Марсу. И хотя в 1907 году британский ученый Альфред Рассел Уоллес убедительно доказал, что и эта планета непригодна для обитания, американский писатель Эдгар Берроуз в 1912 году выпустил в свет роман «Принцесса Марса». С него началась устойчивая литературная традиция отправлять земных путешественников на Марс или искать на нем следы погибшей высокоразвитой цивилизации.
Не устоял перед марсианским соблазном и «красный граф» Алексей Толстой. В романе «Аэлита», вышедшем в 1923 году, он отправил на Марс космический корабль с инженером Мстиславом Лосем и солдатом Алексеем Гусевым. В отличие от Красногорского Толстой не ограничился стрекозами и хвощами. На Марсе он создал целый мир со своей геологией и биологией, историей и языком.
Встретившись с марсианами, пришельцы с Земли узнают первые инопланетные слова. Марсианин «легким движением руки указал на Солнце и проговорил знакомый звук, прозвучавший странно:
– Соацр.
Он указал на почву, развел руками, как бы обхватывая шар:
– Тума.
Указав на одного из солдат, стоявших полукругом позади него, указал на Гусева, на себя, на Лося:
– Шохо.
Так он назвал словами несколько предметов и выслушал их значение на языке Земли».
Землю марсиане называют «птичьим словом» Талцетл. Имя Аэлита, которое носит дочь «властелина надо всеми странами Тумы», происходит от слов «аэ» – «видимый в последний раз» и «лита» – «свет звезды». В первом слове Лосю, влюбленному в Аэлиту, представляется печаль, во втором – ощущение серебристого света. «Так язык нового мира тончайшей материей вливался в сознание», – писал Толстой.
СОЗДАТЕЛИ МИРОВ
Вообще, некоторые писатели, создающие языки для своих миров, склонны в одно короткое слово вмещать значение, обыкновенно выражаемое несколькими словами. Получается весьма образно: слово одно, а какой глубокий смысл сокрыт в нем! Вот, например, толстовская «лита» не просто свет, а свет звезды.
Этим многие придуманные языки похожи на наречия народов, мироощущение которых можно назвать архаичным. В «Слове о словах» Лев Успенский рассказал о североамериканских индейцах, которые используют разные глаголы для того, чтобы сказать «ищите пирогу для нас!» и «ищите пирогу для них!», «найдите вигвамы для нас» и «найдите вигвамы для них». Эскимос различает «падающий снег» и «снег, лежащий на земле». Нивх никогда не скажет «человек стрелял», но непременно добавит, в кого стрелял – в утку, в чайку или в белку. Также в нивхском языке существуют разные числительные для длинных, коротких и круглых предметов. А австралийский абориген по-разному считает пальмы, казуарины и папоротники.
Успенский писал: «У многих народов Севера – лопарей-саами, чукчей, ненцев и других – существует множество (у саами более двух десятков) слов для отдельных видов снега, напоминающих наши русские «наст», «крупа», «поземка». Можно подумать: так вот ведь и у нас такие есть! Но разница огромная: у нас есть и они, и общее слово «снег»; а там существуют только они».
С одной стороны, архаичное мироощущение избыточествует частностями, а с другой – склонно к обобщениям. Недаром старик-гольд Дерсу Узала из повестей Владимира Арсеньева называет все живые существа словом «люди». Даже кабаны для гольда «люди». «Его все равно люди, – объясняет Дерсу, – только рубашка другой».
Эта удивительная способность архаичного сознания к обобщению вполне выражена в заглавии романа американской писательницы Урсулы Ле Гуин «Слово для леса и мира одно». В книге Ле Гуин жители далекой планеты используют слово «атши» (athshe) для того, чтобы обозначить и мир – свою планету, и лес, ее покрывающий.
Не избежал соблазна языкового эксперимента и Юрий Олеша. В его повести «Три толстяка», написанной в 1924 году, упоминается некий «язык обездоленных». На нем имена главных героев книги, наследника Тутти и циркачки Суок, означают соответственно «Разлученный» и «Вся жизнь».
Любопытно, что стихотворение Гумилева, «Аэлита» и «Три толстяка» были написаны практически в одно время. После революции отечественная литература искала новые способы выражения, новые формы. В России ставился небывалый эксперимент: «Мы наш, мы новый мир построим». Все казалось возможным, даже новые языки. Недаром изначально советская власть приветствовала и поддерживала изучение эсперанто.
Новый мир, новые языки, новый человек… Неслучайно в то же время, в 1925 году, Михаил Булгаков написал повесть «Собачье сердце». Два ученых – профессор Преображенский и доктор Борменталь – создают нового человека: «Новая область открывается в науке: безо всякой реторты Фауста создан гомункул. Скальпель хирурга вызвал к жизни новую человеческую единицу». Как мы помним, эксперимент профессора Преображенского не удался.
В ХХ веке люди, устав от войн – прямых последствий развития науки и техники, в поисках утешения обратились к сказке, мифу, легенде. Поиски эти привели к расцвету научной фантастики и фэнтези, породивших множество вымышленных миров.
Особая роль здесь принадлежит Джону Рональду Руэлу Толкину – признанному знатоку древнеанглийского и английского языков. Особое внимание он уделял наречиям, на которых говорят народы, населяющие созданный им мир. Они продуманы до мельчайших подробностей, поэтому после «Властелина колец» попытки разных писателей создать языки для героев своих книг выглядят чуть ли не плагиатом.
Настоящим советским Толкином, к сожалению, подзабытым, можно назвать писателя Александра Волкова. Начав с «Волшебника Изумрудного города» – вольного пересказа «Волшебника из страны Оз» американского писателя Фрэнка Баума, Волков создал свой сказочный мир, только нарочитой детскостью отличающийся от мира «Властелина колец».
У Волшебной страны Волкова своя география и биология, история и языки. Там водятся саблезубые тигры и летучие обезьяны, драконы и гигантские орлы. Там живут волшебники и великаны, людоеды и гномы. Конечно, там существуют и свои языки. Однако, в отличие от Толкина, Волков не занимался составлением словарей и грамматик. Он ограничился собственными именами: волшебник Гуррикап, орел Карфакс, лань Ауна и проч.
Исключение составляет «Тайна заброшенного замка» – последняя повесть о Волшебной стране, в которой Волков или его возможный соавтор, дорабатывавший книгу после смерти писателя, уделил большое внимание языку менвитов – пришельцев с планеты Рамерия, намеревавшихся захватить Землю. Читатель узнает, что космический корабль инопланетян назывался «Диавона» – на их языке это означало «Неуловимый». Землю менвиты назвали «Беллиора», а свой лагерь в Волшебной стране – «Ранавир» («Надежное убежище»).
«Тайна заброшенного замка» могла стать для Волкова переходной ступенью от фэнтези к научной фантастике, от сочинений, подобных книгам Толкина, к космическим эпопеям Ивана Ефремова. Взрослому читателю последняя повесть Волкова покажется излишне ребяческой, но в 1986 году мне и Паше она чрезвычайно понравилась. Прочитав ее, мы долго бредили межпланетными войнами, космическими кораблями и лучевыми пистолетами.
Книги Волкова были настоящим дефицитом. В Москве их было не достать. И нам присылал их из Кандалакши двоюродный дедушка Борис Казачкин. Но это уже совсем другая история...