Публикуем очередной отрывок из романа Георгия Демидова «От рассвета до сумерек».
Когда я однажды спросил у отца, почему у него больше крестов, чем у других солдат на фотографиях, неожиданно мать опередила его с ответом. Она объяснила мне, что кресты на войне дают за храбрость, а так как наш папа храбрее всех, то и наград у него больше. Отец казался не слишком довольным этим объяснением и пробурчал что‑то насчет того, что большинство храбрых солдат получает в награду кресты деревянные. Я спросил, почему же тогда у него самого нет деревянного креста. И мать ни за что ни про что хватила меня по лбу ложкой — дело было за обедом.
Некоторое время после этого я молчал, потирая ушибленный лоб и размышляя, а потом сказал, что папа, наверное, сам не захотел взять деревянный крест — серебряные‑то гораздо красивее. Мать обозвала меня приставалой и идиотом, который и поесть‑то по‑человечески родителям не даст. А отец, усмехнувшись, заметил, что те, кому положен деревянный крест, никаких претензий по этому поводу никогда не заявляют. Это было непонятно и нуждалось в разъяснении, но отец, надев фуражку, ушел из дома, и разговор тогда прекратился. Прекратилась наша беседа с ним и сейчас, так как мать позвала всех на кухню обедать.
Мир для меня в то время был невероятно интересным и большей частью непонятным. Как и всех пытливых детей, меня интересовал вопрос, куда девается солнце, когда закатывается по вечерам за край поля, на которое выходила наша улица. Каким образом устроена в будильнике музыка, которая играет в точно установленное время? Почему воробьи чирикают, а вороны каркают, а не наоборот? Почему нельзя видеть ртом и слышать глазами? И почему дяди носят штаны, а тети — юбки?
Даже отец, который терпимее всех относился к моим бесконечным вопросам, ответить мог далеко не на все из них, настолько они были неожиданными, а подчас и замысловатыми. Впрочем, несмотря на проживание под одной крышей, поговорить с ним по душам мне удавалось редко. Подавляюще большую часть времени он находился на работе, а в праздники либо читал книжки, либо уходил куда‑то, либо к нему приходили приятели. На некоторое время я получил весьма обстоятельного и безотказного консультанта, правда, главным образом по вопросам общей космогонии, в лице бабушки Пелагеи, гостившей у нас в прошлом году почти половину лета. Солнце у нее укладывалось на ночь спать в хрустальном дворце, находившемся по ту сторону великого моря-окияна, гром производила колесница Ильи-пророка, в неясных пятнах на Луне изображался Каин, поднявший на вилы своего брата Авеля.
Однако на большинство вопросов, не связанных со столь крупными проблемами мироздания, вроде того, почему бегает трамвай или отчего кошки не едят огурцов, она отвечала уклончиво: «Так уж Бог сотворил» или «Так уж людская мудрость да руки человеческие устроили». Отец, однако, относился к поэтическим мифам бабушки без особого одобрения, а один раз даже назвал их деревенскими баснями. Из-за этого они рассорились, и бабушка скоро уехала. Произошло это в день частичного солнечного затмения, выпавшего на ясное июньское утро прошлого года. Так как было воскресенье и отец не пошел на работу, он устроил в нашей квартире что‑то вроде дворового штаба по наблюдению за солнцем.
На столе в кухне стояла лампа без стекла с высоко выкрученным фитилем и отчаянно коптила. Тут же лежала груда продолговатых осколков битого оконного стекла. Отец держал эти стекла над серой кудрявой лентой копоти, поднимавшейся от фитиля, и они покрывались черным бархатистым налетом, который очень хотелось потрогать руками. Мать стояла на пороге настежь открытой в сенцы двери и передавала готовые стекла ждущим их во дворе самодеятельным астрономам. При этом она ворчала, что только еще какого‑то затмения не хватало ей на голову, из‑за него недавно выбеленная кухня опять станет чернее кузни! Я, конечно, вертелся тут же и тоже очень хотел получить закопченное стекло, но мне его не доверяли — еще порежешься!
— Начинается! — крикнул кто‑то со двора. Отец торопливо докоптил последнее стекло и вышел. За ним тоже с закопченным осколком в руке последовала мать, хотя всем своим видом она старалась показать, что столь шумного интереса к небесным событиям не разделяет.