Самая вкусная вещь на свете – это манная каша. Даже, если она без масла почти несладкая. Меню в детской больнице не отличалось разнообразием. По утрам коридор наполнялся запахом пригоревшего молока, а потом хлопала дверь, ведущая на лестницу, и раздатчица вкатывала тележку с тарелками. Ленька шел за немолодой грузной женщиной, как крыса за волшебной дудочкой.
— Опять тебе мать кружку не принесла? — интересовалась раздатчица.
Ленька только мотал головой, не поправляя. Тетя Аля была ему не матерью, а мачехой. Но это неважно. А насчет чашки можно попросить соседку — бабушку Раю, если она еще раз придет его навестить. Бабушка Рая жалеет мальчика с того самого дня, когда увидела, что мачеха кормит его собачьим кормом. А что? Если посолить – то очень даже съедобно. Вполне можно наесться.
Ленька останавливался возле раздатчицы, как только она завозила свою тележку в рекреацию, именуемую тут «столовой». И получал свою кашу первый. А еще – несколько кусков сухого белого хлеба и стакан какао. На завтрак выходили далеко не все больные, лежавшие в детском отделении. Никому эта еда не нравилась. Всем приносили из дома чего-нибудь повкуснее.
А Ленька терялся даже, не знал, как лучше поступить. Обычно, если ему доставалось что-то вкусное, он привык растягивать удовольствие надолго. Хоть это и трудно, когда ты голоден. А все-таки так лучше наедаешься — если берешь на ложку еды по чуть-чуть, и смакуешь каждый кусок, каждый глоток.
Но здесь раздатчица обязательно начнет его торопить – ей хочется поскорее освободиться и уехать. А если расправишься с кашей быстро – она наверняка сунет еще одну порцию, все равно у нее остается.
Изредка в дополнение к каше дают яйцо. Это — настоящий праздник. Вот его можно есть по крошечке долго-долго…
Лучше всего за свою короткую жизнь — а ему не исполнилось еще и десяти лет — Ленька знал голод.
Счастливым периодом для него было раннее детство, когда еще был жив отец. Ленька считал его самым лучшим человеком на свете. Остались фотографии в альбоме, а одна их них до сих пор висела на стене — мачеха тоже гордилась тем, что у нее был такой муж. Отец, совсем молодой, худенький, поставил ногу на ступеньку своего вертолета.
Сын помнил его немного другим, хотя эти воспоминания расплывались, конечно. Ведь несколько лет прошло. Но все-таки… Более грузным представлял он отца, уже без улыбки, всегда с какой-то затаенной печалью в глазах.
Рядом с ним было удивительно спокойно. Когда-то отец подбрасывал Леньку в воздух, и мальчик не боялся ни капельки, знал, что папа его обязательно поймает. Так и со всем остальным. Что бы ни случилось в жизни, отец всегда отвечал за все, брал решение проблем на себя. И рядом с ним все домочадцы чувствовали себя как за каменной стеной.
И тетя Аля была не такой, как сейчас. Она тогда казалась Леньке совсем еще девчонкой – с косичкой, перевязанной лентой. Тетя Аля часто смеялась, и пекла пироги с картошкой, капустой и яблоками. Варила борщ в большой кастрюле. В доме было чисто и пахло радостью. Да, вспоминая ту пору, Ленька был уверен, что радость имеет запах – свежевымытых полов, отцовского табака, сдобного теста. А еще радость подобна разноцветным подвескам на хрустальной люстре, которые отбрасывают блики на всю комнату и танцуют на стенах.
И родная дочь тети Али, Юлька, в ту пору была равной Леньке, просто в семье росло двое ребят. И если Ленька порой уступал ей – отдавал лучшее пирожное или новую игрушку, то лишь потому, что она была девочкой, а он – как ни крути — будущим мужчиной. И жадничать было бы некрасиво.
А потом отец погиб. Это другим детям матери врут, говорят, дескать, твой папка был военным летчиком и разбился. Может там, на самом деле, никакого папки и нет, всё говорится ребятам в утешение. Что же касается Ленькиного отца — тут и вправду было так. Какая-то неисправность в вертолете обернулась роковой аварией.
В те дни Леньке казалось, что единственным родным и близким ему человеком осталась тетя Аля. Она так убивалась, так горько плакала по мужу! Наверное, и вправду его любила. Юлька – та совсем не горевала, хотя отец ее баловал. Дарил и куклы, и платьица, сажал на шею, носил по комнате, как и Леньку. Но Юлька даже на похороны идти не захотела. Попросила отвести ее к подружке, что мать и сделала.
Ленька запомнил, что на прощанье пришло множество людей. Могилу засыпали цветами. Но отца мертвым сын не видел — гроб был закрыт. И поэтому в сознании мальчика засела причудливая мысль, что отец его не умер, а ушел куда-то на облака. И иногда, когда над головой пролетал самолет, Ленька подолгу смотрел ему вслед. Может, это все-таки летит папа? Не мог же он просто так исчезнуть…
Все говорили, что Ленька очень похож на своего папу. Женщины повторяли это тете Але и добавляли, что мальчонка остался ей в утешенье, вырастет таким же добрым и порядочным, как его отец, снова будет в доме хозяин. И только один раз самая близкая подруга спросила у тети Али:
— Ну, что ты решила?
— В смысле? — уточнила мачеха.
— Себе, что ли, мальчишку оставишь?
Мачеха вздохнула и стала рассуждать вслух:
— Вообще-то я парнишку не усыновляла. Евгений хотел, чтобы он удочерил Юльку, а я усыновила Леньку. Но не успели мы этого сделать. Значит, по закону я могу его сдать в детский дом. Но ты меня пока на это не уговаривай. Во-первых, Евгений знал, что у него работа опасная, и взял с меня слово — если что, я Леньку не оставлю. А я от мужа только добро видела, так что и мне хочется слово сдержать. Во-вторых, люди осудят. У Евгения много друзей было – в меня начнут на улице пальцем тыкать, дескать, мальчишку из дома выгнала. Да и квартира эта – не моя, а Евгения….
Ленька слушал, захолодев. Он и представить прежде не мог, что тетя Аля может его куда-то «сдать».
— Тогда вот что я тебе скажу, — тетя Катя разгладила клеенку на столе, — Оформи все по закону. Возьми Леньку вроде как в приемную семью. Государство деньги платить станет – и на мальчика, и тебе, как воспитателю назначит зарплату…Стаж пойдет. А если изменишь свое решение, то всегда можно расторгнуть договор.
С этого времени сначала почти незаметно, но постепенно все более явственно стало обозначаться, что тетя Аля относится к родной дочери совсем иначе, чем к пасынку. Ленька стал дома кем-то вроде соседа, который живет своей жизнью, но никому до него дела нет.
Пока был жив отец, тетя Аля не работала, теперь же ей пришлось найти себе место. Не имея образования за душой, она смогла устроиться только почтальоном. Ленька чувствовал ответственность за мачеху — в конце концов, ведь папа ее любил. Поэтому мальчик часто сопровождал тетю Алю, носил ее тяжелую сумку, подавал руку, когда нужно было идти по обледеневшей дорожке.
— Не бойся, держись за меня, — говорил он.
Но получала мачеха на своей новой работе «копейки», как она говорила. Чтобы свести концы с концами, она тратила и Ленькину пенсию, положенную ему за потерю кормильца, и те деньги, которые государство платило ее «приемной семье». На этом фоне ее очень раздражала необходимость ежемесячно тратить какую-то сумму на пасынка.
Они и со школой чуть не пролетели. Тетя Аля только в середине августа спохватилась, что пасынку уже семь лет, и пора записывать его в учебное заведение. Наскоро прошла с Ленькой медкомиссию. Потом принесла ему вещи, из которых вырос сын подруги.
— Вот, в этом будешь в школу ходить.
— А тетрадки? Ручки там всякие, карандаши?— спросил он тихо.
Тетя Аля вздохнула так шумно, что услышали, наверное, и соседи. Потом достала купюру из кошелька:
— На. И постарайся уложиться. Больше у меня нет.
Так и повелось. Ленька боялся заикнуться учительнице, что он не может сдать деньги за завтраки, на день рождения однокласснику, на нужды класса.
— Я скажу дома, — повторял он, опустив глаза в пол, когда учительница напоминала, что он так и не внес необходимую сумму.
В конце концов, учительница сделала запись в дневнике «Алевтина Сергеевна, прошу Вас зайти в школу!» Мачеха на беседу не пришла, она закатила скандал по телефону. Твердила, что еда в школьной столовой невкусная, а всякие «поборы» незаконны, у нее таких денег нет, и она будет жаловаться «в область».
После этого учительница всегда обходила Леньку взглядом, как будто он был не ее подопечным, а просто мальчиком, который случайно забрел в класс и сел на заднюю парту.