Реальные случаи моей жизни.
Место: г. Москва, 1982-1990.
Простите меня все, кто состоял и верил, платил взносы, идейно держал транспарант, со страстью рисовал плакаты... Я не из таких. Никогда не был в компаниях, даже в дворовых, но меня уважали, во всяком случае так говорили. Наверно, как раз за это — у меня было всегда собственное мнение…
Я отказывался вступать в пионеры… Ну не для меня это: собирать макулатуру, металлолом, отлавливать бабушек и насильно переводить их через дорогу. Меня тянуло в другую сторону — звали приключения: поездить в товарных вагонах, полазить по свалке, в поисках эдакого, куда-нибудь сбежать… Оказалось, что я один могу нормально дудеть в горн и барабанить (конечно не идеально)… Просили, настаивали, уступал, дудел и барабанил… Практически насильно повязали мне этот галстук, приговаривая: «Так надо. От коллектива отрываться нельзя»…
Комсомол не подкрался, он заявил о себе... Одноклассница пришла без обязательного пионерского галстука, но со значком… Казалось, что даже грудь у неё больше стала… Да! Комсомол умел сделать кое-что такое, отчего почти все девчонки стали взрослыми.
Уже в техникуме, после восьмого класса, комсомол отстал от меня. Вспоминал, но редко. Как-то вскользь затрагивал… Подходили активисты, сначала просили, потом требовали, чтоб не отставал по количеству комсомольцев на душу учащихся. Я тогда старостой был, все четыре курса.... Сначала отшучивался. Потом зло отвечал. А затем пришел и заявил, что, собственно мне лично комсомол сделал такого, чтоб я ему взносы платил, с моей повышенной стипендии? От меня отстали… На третьем курсе за меня взялся военкомат… Аргумент был один, но, весомый — так надо! Иначе никак!...
В комсомольской ячейке техникума сказали, чтоб поступить, надо выучить знаменательные даты, события и прочее… Пытался зубрить… Моё нутро сопротивлялось так, что я не пришёл на первую «тренировку» по поступлению… На вторую тоже… Уже надеялся, что не вспомнят…
За мной, они, пришли на пару, прервав предмет, вызвали для беседы… Окончание моего ответа на их вопрос был такой: «Вам надо, вот и толкайте меня...». Меня толкнули… Через пару дней, завели в зал, подтолкнули вперёд. Передо мной сидели четверо ветеранов, двое молодых и наш, из техникума…
Свою биографию отчеканил, в наградах заблудился, в знаменательных датах утонул… Они сидели, переглядывались, шептались, а потом как сказали: «Да как ты смеешь поступать туда, куда не знаешь сам?». Я ответил, заведя руки за спину: «При Пашке Корчагине (кино «Как закалялась сталь») и наград, и заслуг не было, однако он, и есть настоящий комсомолец! Потому, что он боролся за идею, а не за знание знаменательных дат!»… Меня приняли… Билет… значок... взносы…
Армия… Школа младших авиационных специалистов (ШМАС)… Поголовно, все комсомольцы… Даже те, которые в третьем взводе были («МУШТРА»), их них человек пять по-русски говорили и то с трудом… Ирония судьбы – меня назначают комсоргом. Да-да, не выбирают, а именно назначают. Сержанты – красавцы. Очередной раз прохаживаясь вдоль строя, назначая суточный наряд и тут вдруг: «Та-а-ак, кто у нас будет комсоргом?… А кто у нас тут боевой листок этим, как его, шрифтом заполнял? Кто? Этот? Ага... Два шага вперёд!… О! Вот ты и будешь комсоргом! Вопросы есть? Вопросов нет. НЕТ, я сказал!… (И так легонько кулаком по пуговке, которая вторая сверху…) Встать в строй!». Вот умеют они, сержанты, коротко, ясно и более чем понятно.
Теперь начал ещё заполнять, проводить, зачитывать, чертить и писать, писать… Пока не понял, что их, эти «боевые листки» никто не читает. С тех пор менял их, слегка видоизменял, то цветом, то шрифтом… Вот, что значит солдатская смекалка…
В части, под Уссурийском, куда меня отправили дальше служить, на моё счастье уже был комсорг. И он был доволен своей участью, кроме… Кроме того, заветного дня, когда он собирал взносы. Эти так нужные средства для комсомола. Я не могу сказать куда он их сдавал и сдавал ли вообще. Но, я заметил, что через пару дней «сбора мзды», он сидел в чайной и прилежно кушал пирожные.
Через полтора-два месяца, после прибытия в часть, меня отправили в «школу сержантов». Сопротивлялся, спрашивал, почему я? Ответили: «Ты из Москвы, значит москвич, у тебя образование есть? Есть! Значит умный. И фамилия у тебя фиг выговоришь! Значит чудная… Или ты служить не хочешь?... Тогда слушай приказ: собирайся – поедешь!»…
Там, на два месяца, комсомол забыл про меня… По возвращении, на радостях, что вернулся целый сержант, старшина нашей эскадрильи, прапорщик Политов Юрий Иванович (прекраснейший человек), поставил меня на довольствие как техника самолёта, с немалым денежным окладом (того времени) для солдата срочной службы. В двадцать, с хвостом, рублей… Конечно, комсорг тут как тут: «Плати! И ещё, за те два месяца, когда тебя не было!»… Мне было как-то не по себе оплачивать его комсомольские пирожные… Поэтому я ему сказал, что как только он предоставит отчёт, на что именно пойдут мои взносы, я буду готов платить сполна… Ну а если проверка какая, по комсомольской линии — возьму всю вину на себя… На том и порешили, платил, как и раньше, как и все…
Вот он и декабрь, наконец-то, последний декабрь в армии. Как же прекрасно это произносится — «последний декабрь в армии»… Какой-то активист, то ли из солдат, то ли из офицеров предложил сделать «ВЕЧЕР» на новый год. И не просто вечер, а пригласить… девушек… И ведь срослось… Согласились, из местного, уссурийского педучилища (простите, точно не помню)… Глаза горят, грудь колесом, у нас конечно. Судорожно стали готовить номера, программу и всё такое… Все три эскадрильи находились в каком-то нервозном состоянии. Дни летят, номера репетировать надо, готовится, а тут службу служить надо.
Заветное, долгожданное число наступило. С самого подъёма все на подъёме. В казарме стоит устойчивый, слегка уже тяжеловатый аромат разнообразных одеколонов. Совершенно непонятно откуда появившихся. Перед зеркалами толпятся, толкаются, ссорятся и тут же мирятся. От бурных солдатских фантазий, которые направлены на сегодняшний вечер становится излишне жарко и в приоткрытые окна уже заползает та, единственная надежда на грядущее в виде свежего воздуха. Да, атмосферно! Время полетело на форсаже.
Меня вызывают к дежурному и сообщают, что в связи с этим, предновогодним вечером, приказано усилить все наряды. Я согласился, что надо так надо, я то причём? Усиливайте. А он такой довольный и говорит, что мол, хорошо, что ты понимаешь всю остроту момента, поэтому пойдёшь в караул, так как всё равно некому… Меня, двадцатиоднолетнего, собственно одного из тех немногих, которые подготавливали этот вечер и в караул… Заступил.
Напомню (в каком-то рассказе, упоминал про этот караул), что это караул №1, который был отдан именно нам, эскадрильским. Считался халявным, так как располагался не так далеко от казармы. В штабе. Где нам, солдатам, в штабных туалетах, запрещалось справлять нужду (биологическую потребность). Поэтому, естественно, бегали «по нужде» в казарму, или без нужды, если был повод. Помимо этого, там, в караульном помещении были топчаны. До сих пор, не знаю почему, но спалось на них отменно («Телепорт» — если интересно). Так вот, заступил я, помощником начальника караула. Начальником заступил наш, эскадрильский, старший лейтенант. Только я его раньше не видел. Может из недавно прибывших…
Пришли, приняли, заступили… Я как на иголках… Даже спать не хочется. Голова переполнена негативом. Ругаю всех, и вся, и себя. Попробовал отжаться от топчанов. Они очень удобно располагались, как раз на то расстояние, которое подходило для глубоких отжиманий. У нас тогда были некие соревнования, межэскадрильские, и мы, вторая, вроде как выигрывали. Не помогло... Наоборот, мысли прояснились и понеслись: «А они уже выехали к нам, наверно… Сидят, наверно, такие, в вечерних платьях, красивые, нет, скорее, очень красивые… Аромат духов… Ого, а время-то… Вот-вот должны подъехать…». Разыгравшееся фантазии рисовали и рисовали… А я тут, в карауле… Хоть «Караул» кричи…
Всё, терпение кончилось, гормоны взыграли, подхожу к начальнику караула и говорю, что мол, простите-извините, но позвольте мне сбегать в клуб, посмотреть, что и как… Также, вкратце рассказав, что я принимал участие в подготовке и тут такое — наряд. Он, повращав глазами согласился, сказав только: «Чтоб, это, всё нормально было…».
Там уже все были и всё началось. Все тихо и мирно сидели за столиками или стояли у стены… Чуть «взвинтив сей мероприятий» и чуть потанцевав (это было восхитительно), приник к столику с лимонадом — гляжу, за другим столиком мой караульный сидит… Я аж растерялся… Метнулся к нему, а он показывает знаками, что вот там ещё один сидит… И ведь как положено по уставу — с подсумком и штык-ножом. Я их в охапку и маскируясь, что это якобы «номер такой, новогодний», двинулся к выходу… Вот как чувствовал, что, что-то произойдёт…
В дверях стоял дивизионный проверяющий. В папахе, в натянутой на животе шинели, целый подполковник. Позади него толпились его помощники по проверке… Для них (проверяющих) «этот номер» не прошёл… Мог бы конечно, но они сначала проверяли штаб. А там из всего караула: постовой и начальник… Вообщем, чуть праздник не загубили. Еле-еле упросили проверяющих продолжить…
На следующий день «полный катастрофен» начался и для меня...
По уставным (военным) делам меня не тронули. Предположу, что это из-за выступления на «Выборах» (был такой случай, обязательно расскажу). Моё выступление тогда запомнила вся дивизия. Если судить, что потом произошло… А вот по комсомольской линии началось. Первым был комитет комсомола, разбор персонального дела и прочее… В одной из комнат штаба полка где происходит разбор полётов, за столами сидели человек восемь. Взирали на меня, стоящего у служебных плакатов «приводнения самолёта», уставшими лицами. И началась «проработка» из серии: «Что ж ты учудил, лишенец, что ж ты сотворил»…
Молча выслушивал покачивая головой в знак исключительного согласия… Комитет принял решение об исключении меня из рядов ВЛКСМ. Свой комсомольский билет я положил на стол, а значок оставил себе, он такой старинный был, красивый, уж не помню на что выменянный. Конечно я был расстроен. Хотя, подобное ожидал. Хорошо, что больше никто не пострадал…
На общем комсомольском собрании, которое состоялось через неделю, постановили объявить мне строгий выговор с занесением в личное дело… Хоть меня и не исключили, я всё равно ходил с дырочкой от значка, несколько недель… Так, в знак протеста…
Через полгода — демобилизация. Армия осталась в прошлом. Я как ледокол врубался в «новые веяния» которыми меня встретила «гражданская жизнь». События закрутились: девушка, которая дождалась — свадьба; работа — по которой безумно скучал; поступление в институт и учёба; перевод в другой институт; рождение сыночка; новая работа и тут… Почти через полтора года после армии тут обо мне вспомнил комсомол… Вопрос у теперешнего актива упёрся в одно — где взносы… Мне стало очень обидно, что теперь комсомол интересовался исключительно только «взносами»…
А через год, комсомол исчез. Самораспустился…
…И всё же жаль, что с прекрасной идеей молодёжного объединения, мы погрязли в собирании «взносов» в прямом и переносном смысле… Очень жаль… А ведь такая силища была — идейная… Очень жаль…