Я всё же склоняюсь к выводу, что о великой отечественной войне нужно периодически читать, и читать что-то серьёзное. Что-то такое, что может хоть немного отхлестать сознание кожаным ремнём, чтоб в очередной раз вспомнить, как вообще далась Победа.
В этот раз – Виктор Некрасов, «В окопах Сталинграда». Выбор на повесть остановился, во-первых, потому что доселе с этим автором не был знаком, а во-вторых, я живу в этом городе и было бы странно, если б мне было неинтересно такое.
В этой повести нет чего-то лишнего, плохого или сомнительного. Возникает ощущение, что текст – математически выверен. Стиль у Некрасова – сухой, лаконичный. Метафоричности – минимум, да она почти и не нужна. Все метафоры такие, как если б главный герой разговаривал с нами сидя вот здесь, в промёрзлом суглинистом окопе – они не вычурные и притянутые за уши, но в тоже время – точные и бьющие не в бровь, а в глаз. Некрасов употребляет глаголы в настоящем времени, стилем дополняя антураж, и подчас рубит без второстепенных членов предложения, от чего война превращается в обыденность, сухую будничность. Смерти и увечья упоминаются как что-то совершенно обычное, и от того война прорисовывается в своей ужасающей рутине, как обычная работа, на которую мы ходим каждый день. Единственное, что вызвало удивление – описание знаменитой бомбардировки двадцать третьего августа – в тексте она выглядит не так ужасающе, какой была в действительности
В книге я узнаю свой город. Казалось, он совсем не меняется с годами: «На базаре горы помидоров и огурцов», «…голубое небо. И пыль…», «Мы проходим мимо памятника Хользунову…», «Там овраг. Мечётка или Нечётка». С удивлением узнал, что в Сталинграде до войны был зоопарк: «В зоопарке по-прежнему грустит слон, неистовствуют мартышки, толстый ленивый удав дремлет в углу своего террария, на старой соломе». Ну и конечно, не обошлось без упоминаю топографической особенности города, вытянутого вдоль Волги и от того похожего на колбасу: «Не большой, а длинный, […] пятьдесят километров в длину. Я был до войны». Сейчас в городе уже около ста километров, и это до сих пор бич нашей транспортной системы. И наш иссушенный климат, с невероятным летним зноем, тоже не был обойдён стороной: «Хоть бы туча появилась, хоть бы дождь когда-нибудь пошёл. […]Но за весь сентябрь и октябрь мы только один раз видали тучу». И множество населённых пунктов, названия которых я слышу чуть ли не ежедневно: Котельниково, Абганерово, Котлубань, Дубовка…
Конечно, повесть – не документ. Но некоторые вещи в ней весьма показательны. Например, то самое расхожее заблуждение о том, что рядовой солдат или младший командир лучше знает, что происходит на фронте и от того лучше знает, как вести войну: «На войне никогда ничего не знаешь, кроме того, что у тебя под самым носом творится». Картинка, рисующая войну не только как убийство и тяжёлый физический труд, но и как непрекращающийся документооборот: «А мне сейчас же на свежую память за формуляры и отчётные карточки на минные поля браться надо. Будет у меня этой писанины каждую ночь». Картинка, рисующая настроения советских людей, даже под непрекращающейся угрозой смерти размышляющих о космосе и затерянных далёких мирах: «Мы […] смотрим, как мигают звезды. Выползают […] мысли о бесконечности, космосе, о каких-то мирах, существовавших и погибших, но до сих пор подмигивающих нам из чёрного, беспредельного пространства». И очень показательный момент об отношении советского народа к грядущей войне, о которой, как известно, никто не знал: «Я говорю о войне. О нас и о войне. Под нами я подразумеваю себя, вас, вообще людей, непосредственно не связанных с войной в мирное время. Короче вы знали, что будет война? — Пожалуй, знал. — Не «пожалуй», а знали. Более того — знали, что и сами будете в ней участвовать». Ну и не менее интересным выглядит момент с употреблением слова, которое мы приписываем другой эпохе: «сменив […] штаны эти в обтяжку — лосины, что ли?»
«В окопах Сталинграда», написанная сразу после войны, имеет два варианта концовки – и оба не уступают друг другу. Эта повесть – удивительное свидетельство эпохи, дающая нам возможность понять: какой она была, та война.