Жизнь по Кастанеде
Учение дона Хуана, описанное Карлосом Кастанедой[1], сделалось чем-то вроде путеводной звезды для нашего поколения. Актер, с которым я играла в спектакле «Ад большой, рай маленький», Дима Ерашов ездил в Америку на курсы, проводимые учениками нагваля Карлоса.
До того как книга вышла официально, мы ксерили и переплетали подстрочники, которые до сих пор кажутся мне интереснее официально узаконенного текста. Денег я с этого, с позволения сказать, бизнеса не получала, радуясь возможности приобретать экземпляры. Моя работа заключалась в разрезании листов, что было довольно-таки сложно, так как учение дона Хуана поступало ко мне в больших бумажных рулонах, которые следовало сначала разматывать, подобно большому полотенцу или гигантскому свитку, и затем разрезать и складывать в аккуратные пачки.
Поначалу резала ножницами, но такой способ оставлял заусенцы, края выходили неровными. Тогда в ход пошла обычная железная линейка. С ней и работа побежала быстрее. Для того чтобы получить один том, мне нужно было разрезать целых десять, но дело того стоило. Если хотела получить не просто пачку листов, а аккуратно переплетенную рукопись, нужно было сделать еще столько же.
Покупать Кастанеду никто из наших не собирался принципиально, так как считалось, что вложенная в производство энергия окупится сторицей во время обучения искусству сновидения и сталкинга. Так что, заработав первый том, начинали трудиться на второй и так дальше…
Когда тома худо-бедно переведенного гуру закончились, пошли книги по философии, астрологии, массажу, притягивая за собой новые курсы и новые возможности, так что после тренировки мы ехали на очередную лекцию, спектакль, постигали основы восточной медицины или тайны звезд…
Переработанная информация оборачивалась живой энергией, ищущей новые выходы и находящей их.
Жить по Кастанеде – значит, быть безупречным воином, безупречным во всем.
О том, что такое безупречная работа, рассказывал как-то Антон Адасинский на мастер-классе, который он устраивал в «До-театре».
– У театра «Дерево» было множество гастролей, – весело сообщает стоящим кружком актерам лысый Антон. – Приехали в какой-то город, не помню сейчас в какой. Обосновались в местном театре. А там перед каждым нашим спектаклем рабочий сцены заново красил всю сцену! – Антон поднимает палец, указывая на значимость момента. – Не мыл, а именно красил! Я спросил его тогда, зачем он это делает, ведь краска не успевает износиться. И он ответил мне замечательной фразой: «Ты так не танцуешь, как я крашу пол»!
Это было потрясающе! Человек делал свою работу настолько идеально и безупречно, что ее можно было сравнить с чем угодно – с прекрасным танцем, с работой выдающегося художника, с музыкой Сравнить, а это значит, что его работа по своей безупречности и идеальному качеству могла в какой-то степени соперничать с произведениями искусства, которые, быть может, этой непогрешимости были лишены…
Шубка и плащ, или История о том, что встречают у нас действительно по одежке
Было это в стародавние времена, называемые также «лихие девяностые». Только что со звоном и скрипом рухнул железный занавес, и закрытый игрушечный мир вдруг открылся, демонстрируя всем и вся свои сомнительные прелести, точно застигнутый в туалете пионер.
На улицах появились точно вышедшие из леса волосатые грязноватые хиппи в фирменных дорогущих джинсах и круглых очках под Джона Леннона, разноцветные, похожие на аляповатых попугаев и одновременно индейцев-Гуронов панки. Точно из-под земли выползли богатеи с массивными золотыми цепями и печатками, напоминающие призраки Эльдорадо – золотой страны инков. Появились первые вызывающие малиновые пиджаки, первые милитари в мундирах давно исчезнувших дивизий.
Все или почти все носили оружие, и нередко люди погибали только из-за того, что кому-то вздумалось проверить, не сбит ли прицел на новеньком, только что полученном в подарок пистолете.
Появились новые профессии: пользовались спросом ремонт и доведение до ума редкой импортной техники.
Возле станций метро выстраивались рядами кооперативные ларьки, наперебой предлагающие свой разнообразный товар.
В то время питерский поэт Саша Смир[2] не польстился ни на малиновый пиджак, ни на стиляжные штиблеты, не нравились ему и цепи металлистов и длинные, мешающие в работе волосы.
Впрочем, и он умел когда надо показать, что имеет свой собственный стиль и знает, как вести себя в обществе.
К слову, когда поэт говорит вам, что он может подать себя как действительно светский человек, не верьте ему, если это не Константин Мелихан[3], не Вишневский[4] и не Илья Резник[5]. У поэтов своё собственное представление о высшем свете, его законах и правилах. Поэт живет в своем собственном индивидуальном мире и если время от времени и заглядывает к вам, то исключительно выпить, рассеянно порассказывать и послушать свежие новости, чтобы, наполнившись впечатлениями, вновь нырнуть в теплую, уютную раковину собственного бытия.
В то время Саша носил длинную, покрывающую грудь бородищу и длинный же, напоминающий эсэсовский, плащ.
На голове его была странного вида кожаная кепка, могущая сойти за летный шлем. В общем, картина «Партизан впервые после Великой Отечественной войны вышел из леса».
С ним же рядом можно было встретить стройную грациозную красавицу с волоокими глазами и обольстительными, растущими от ушей ногами.
Девушка выглядела ухоженно и представительно. Ее ножки были обуты в изящные сапожки на шпильках, роскошное тело согревала дорогая белая, натурального меха шубка.
Впрочем, если весь прикид да и внешний вид Сашиной спутницы мог вызвать невольную зависть менее удачливых женщин, то Юлина шубка!.. Как назло, именно этот стиль и покрой шубки в то время был выбран за эталон стоящими на панелях проститутками. И хотя ее шуба была на несколько порядков дороже искусственного меха на продажных телах путан, на расстоянии ее вполне могли спутать с одной из таких девушек.
В тот день, о котором я хочу рассказать, Саша и его подруга счастливые и довольные возвращались с концерта Кости Мелихана.
Обходя солидного размера лужу, на какой-то миг они оказались на приличном расстоянии друг от друга, и этого мига хватило для того, чтобы перед Сашей плавно притормозил черный «бумер». Стекло поплыло вниз, открывая далеко не отрадное зрелище четырех явно бандитских харь.
– Поды сюда, – с сильным южным акцентом подозвал поэта водила, маня его пальцем с круглой печаткой.
– Это твоя дэвушка?
Саша кивнул.
– Скажи ей, что она поедет с нами.
На Сашу в упор смотрели четыре пары глаз.
Плохо понимая, что он делает, и отдавая себе отчет в том, что с четырьмя качками ему нипочем не справиться, Смир вдруг качнулся в сторону машины и, положив руки на стекло, просунул в салон бородатую морду.
– Все, что вы хотели сказать ей, можете теперь сказать мне, – выдохнул он ровным, почти безэмоциональным тоном, точно заказывал в ресторане гарнир к мясу. Обреченность придавала спокойствия.
Повисла пауза.
Какое-то время бандиты разглядывали наглого мужика, пытаясь угадать, с кем они имеют дело и… так ничего и не поняв, решили ретироваться подобру-поздорову.
Длинный плащ, под которым запросто спрятать ствол, бородища и, главное, спокойный уверенный тон сделали свое дело.
– Чего они хотели от тебя? – спросила подбежавшая к Саше сразу же после того, как отъехал бумер, Юлька.
– Да так, спросили, как пройти в библиотеку, – утирая с лица крупные капли пота, выдал он.
О пьянстве
У поэта Бориса Заходера[6] есть стихотворение о кошке Вьюшке, которая везде и на всем спит. Жизненный образ – ничего не скажешь. Ведь кошки такие особенные существа, что и в храм без всякого спроса проникнуть могут, и никто им в том препятствия чинить не станет, и на компьютере спят, подоткнув под морду оптическую мышь и наблюдая, как на мониторе от кошачьего дыхания наплывают замысловатые строки, да и вообще…
На чем не может спать кошка? Да практически на всем она спит, зараза.
То же можно сказать и о поэтах или, скажем, художниках?
«Вы знаете, где пьют поэты»?
– Везде, деточка, практически везде: и в метро они пьют, и в садиках ухоженных и не очень, в подъездах пьют, в машинах…
Странный вопрос – где пьют поэты?
А где застигают их поэтическая жажда и желание поболтать о жизни со знакомыми и незнакомыми людьми.
Однажды летом небольшая группка поэтов во главе с Сашей Смиром устроилась не где-нибудь, а на ступеньках Мариинского дворца. Сквозь мутные фильтры пролетевших лет проступают черты поэтов и авторов-исполнителей Саши Пака[7] и покойной уже Лены Дюк[8]. В общем, традиционно по-русски трое их было, а где трое собираются, там и четвертый норовит. Но, чтобы не соврать, всего компания собралась пять человек. О троих я уже сказала, и еще двое приблудных на подмогу подвалило. Сели, ящик пива с собой притаранили. Это уже как водится, беленькой немного, ну и всякой снеди – поляну накрыть.
Сидят чинно, благородно, ни к кому не пристают, похабства не орут, а над ними, рассевшись на ближайшей к земле тучке, расположились веселым кружком поэтические музы, на каждого поэта по одной, чтобы никому не обидно было.
Правда, сей светлый круг на земле не каждый узреть может, и даже сами поэты не всегда его видят. Но зато, случись им хоть раз в яви или сне узреть образ своей ненаглядной поэтической покровительницы – все… Образ этот сохраняют поэты на всю оставшуюся жизнь, бережно лелея в своем сердце, точно нежный, диковинный цветок…
Присмотрелись к поэтам обитатели Мариинского дворца, пригляделась охрана. На демонстрантов вроде не похожи, те наглые, озабоченные и злые.
Только-только пикет разгоняли – неврастеник на неврастенике. Каникулы в дурке, что ли… или день открытых дверей.
А эти…
Наконец двери правительственного здания отворились, и к поэтам нашим, точно апостол, по ступеням, помнящим подошвы знаменитых политиков – ныне здравствующих и почивших, прорвавшихся к кормушке и уже оттесненных от корыта и отправленных на заслуженный или незаслуженный отдых – спустился к поэтам некий военный чин, полковник, как выяснилось.
Подошел ближе, носом повел. Чутье у политиков наработанное, за версту, кто в какой партии значится, просчитывают.
А тут…
Нюхнул военный воздух вокруг поэтов раз, другой…
Солодом от них так и прет, сивухой самую малость тянет, а вот чтобы партией какой, или иным говнецом… вроде как не ощущается.
Или пришлые маскируются, или проверка от САМОГО. Только уж больно хорошо сукины дети притворяются…
Глянул он полковничьим своим рентгеном. Что такое? – не поддаются незваные гости распознаванию – не красные они, не коричневые, не зеленые и, уж конечно, не голубые.
Ну, делать нечего, пришлось самолично на контакт идти, жизнью рисковать. Подошел, самого голосистого и бородатого из всей компании высмотрел, нашего знакомого Александра Смира, подошел.
– Простите, господа, – наметанный взгляд не углядел плакатов или транспарантов. На ступеньках была расстелена газетка, в кулечках ждали своего часа сухарики, пара сухих лещей, точно серебряные лапти, располагались посреди импровизированного стола с открученными по такому случаю головами.
Завершал натюрморт пластмассовый ящик с пивом.
– Простите, – выдавил из себя военный чин, подавляя набежавшую слюну, – это политическая акция? В смысле, что незапланированная, как-то… это… политическая?.. вас спрашиваю.
И в этот момент наблюдающая за происходящим муза Александра Смира озарила своего избранника невиданным светом, разверзла его занятые пережевыванием закуски уста, и родилась поистине историческая фраза.
– Это не политическая, это поэтическая акция! – изрек Смир. – Здесь пьют поэты!!!
Почитатели Вакха
Где только ни пьют поэты… поэты – особенно те из них, что почитают Вакха/Бахуса.
Пьют везде. И никто, и ничто их не может при этом остановить, ибо возлияния эти творят они во имя своего упитого бога, превращаясь в конце жизни в дивную амфору или спиваясь в хлам. Возвышая стихами душу и доводя бренное тело до состояния, схожего с ветошью, что не примут ни в один комиссионный, ни в один секонд-хенд.
Или, как об этом сказал сам Александр Смир, «Я поэт еще не старый, пора на прием элитары».
Где только ни пьют поэты…
Точно так же, как поклонники златокудрого Эрота, если они, конечно, истинные поэты, а не скупердяи, выдающие по малым крохам любовное золото, влюбленные поэты щедры и неистовы. Они служат своему требовательному богу в будуарах и занюханных коммуналках, в узких примерочных бутиков и движущихся навстречу неизвестности лифтах, возносятся к небу на колесах обозрения и обмениваются кольцами в затяжном прыжке.
А прыгать через Вечный огонь в ночь на Ивана Купалу?
Ну, не сосиски же на нем жарить!
«Вам случалось случаться в Летнем саду»? – лукаво интересуется у своего читателя Геннадий Григорьев.
Где любят любить поэты? – ответ прежний – везде!!!
На что может пойти поэт ради своей страсти?
Украсть, соблазнить, убить – да, пожалуйста. Поэт М., например, ради возможности бухнуть как-то попытался выбросить из окна собственную жену, которая как раз выпить-то ему и не давала.
«Нашла коса на камень». Супруга имела убедительнейшие аргументы о вреде пьянства – поэт аргументами не обладал и по причине далеко не первого стакана во лбу измыслить их не мог. В разгар спора пиит подхватил на руки благоверную и бодрой походкой заторопился к окну.
Дорогу отчаянному М. тут же преградил уже давно и упорно пьющий вместе с ним поэт Александр Гущин, который попытался остановить смертоубийство, но был отброшен в сторону. Любой другой, наверное, сдался бы после первого поражения, но Гущин заступал дорогу М. снова и снова, всякий раз отлетая к стене, но неизменно возвращаясь на поле боя.
Когда отчаянный поэт добрался наконец до окна, Гущин вдруг переменил тактику и, весело рассмеявшись, совершил обезьяний прыжок на люстру и повис на ней.
– А смотри, как я сейчас на твоей люстре буду качаться! – хохоча во весь голос, орал поэт, размахивая в воздухе ногами.
– Прикол! – М. обернулся, восторженно глядя на болтающегося на люстре приятеля, его железная хватка ослабла, жертва была освобождена.
– Вот! – Гущин с ловкостью раненого гиппопотамчика спрыгнул с люстры.
– Прикол! Хочу! – здоровенный М. подпрыгнул, ухватился за люстру, раздался треск, приятелей обдал фонтан голубых искр, люстра с поэтом хрустнула в последний раз и низверглась, покрывая пол мириадами осколков. Во всем доме тотчас вырубился свет. В полной темноте поэты лежали на полу, глядя на полную луну в окне. Вокруг них дивным светом сияли осколки хрустальной люстры.
Тиха и покойна была ночь. Поэт М.под обломками люстры, должно быть, сомлел, зараза. Гущин размышлял о том, что лежать ему нравится куда как больше, нежели стоять и тем более висеть на люстре. Укаченный винными волнами, он не заметил, как заснул.
Сон был недолгим, но достаточно ярким.
В какой-то момент Гущину показалось, что кто-то тянет его за рубашку. Кто это мог быть? Ну, разумеется, М. проснулся и взялся за старое!
Не желая быть выброшенным из окна, Гущин долбанул со всей силы по тянущейся к нему руке и тут же получил такой меткий удар по почкам, что сны как-то сами улетучились.
Рука, которую ударил Гущин, оказалась рукой милиционера…
Полностью книгу "Многоточие сборки" можно прочитать на сайте АвторТудей: https://author.today/work/164779
[1] Ка́рлос Кастане́да (англ. Carlos Castaneda) (дата рождения: 25 декабря 1925 (либо 1931, либо 1935 (?)), Кахамарка, Перу — дата смерти: 27 апреля 1998 года, Лос-Анджелес, США) — американский писатель и антрополог (доктор философии по антропологии), этнограф, мыслитель эзотерической ориентации и мистик, автор книг-бестселлеров, посвящённых шаманизму и изложению необычного для западного человека мировоззрения. Сам Кастанеда пользовался термином магия, однако, по его словам, это понятие не полностью передают суть учения, основанного на традициях древних и новых «видящих» — толтеков, — «Пути воина».
[2] Смир Александр (Смирнов Александр Валентинович) – родился в Ленинграде, в 1960 г. Занимался в ЛИТО "Светлана", в клубе юмора ДК Пищевиков. Печатался в газетах. В начале девяностых участвовал во многих коллективных сборниках. Создал две поэтические серии: "Муд зубрости" и "Петраэдр". Выпустил четыре своих сборника: "Писания" (1996 г.), "Шуризмы" (1999 г.), "Клейменая камея" (2007), «Шуризмы и нехайкушки, а также глупышки из кубышки».
[3] Мелихан Константин Семенович – родился 27 сентября 1952 года в Ленинграде.
Писатель. Автор юмористических книг для взрослых и детей, карикатур, сценариев к мультфильмам. Создатель образа российского джентльмена. Эстрадный исполнитель собственных произведений.
Участник телепередач «Вокруг смеха» (1985-1990), «Ноу смокинг», «Адамово яблоко», «Смехопанорама», «Блеф-клуб» и др.
[4] Владимир Петрович Вишневский (до 18-летнего возраста носил фамилию отца Гехт; род. 20 августа 1953, Москва) — российский поэт. Окончил факультет русского языка и литературы Московского областного педагогического института (1975). Эпизодически печатал лирические, сатирические и юмористические стихи в периодике, широко публикуется с 1987 г. Вёл «Парк юмора» на ТВЦ с 2003 по 2006 годы. С 2001 г. снимается в кино, снялся в 14 фильмах Член Русского Пен-центра и Союза писателей Москвы, Академик Российской академии юмора и Евразийской телеакадемии Член общественного совета Российского еврейского конгресса.
[5] Илья Рахмиэлевич Резник - российский поэт, родился в Ленинграде 4 апреля 1938г.
[6] Борис Владимирович Заходер (9 сентября 1918 - 7 ноября 2000года). Русский советский поэт, детский писатель, переводчик, популяризатор мировой детской классики.
[7] Александр Львович Пак род. 25 апреля 1952 года в Ленинграде, учился в ЛСХИ в г.Пушкине. В десятом классе посещал лито Т.Г.Гнедич, в 1988 г. Стал участником литературно-музыкального объединения «Весна», Две авторские книжки: «Радуга песен» 1-2. Ведет студию «Заповедник».
[8] Елена Олеговна Дюк родилась в Ленинграде в 1951 году, умерла в 2004. Известный детский поэт и юморист, часто выступала на концертах городского клуба сатиры и юмора. Выпустила две книги стихов.