По пути в магазин, еще никогда он не был таким долгим и утомительным, обе фрау Зигфрид разговаривали. Причем одновременно. Старшая фрау рассказывала о своей большой семье и необходимости делать покупки ежедневно, спрашивала время от времени как дела у Фердинанда, отца Пауля, но не слушала, что ей отвечают. Младшая фрау Зигфрид говорила тише, но по-русски, так чтобы слушать ее было удобнее. Из ее рассказа фрау Мюллер узнала, что старого херра Зигфрида нашли мертвым.
- Прилег после обеда и не проснулся. Отмучился старик.
- Сколько ему было?
- Он с 1929. Девяносто лет бы было осенью... Вы его года два назад не видели, он еще на велосипеде ездил. И куры у него были, и картошку сажал. Да они все крепкие, вон сестра у него, ей уже все девяносто пять, она еще пироги печет, гостей приглашает. А он... устал. Последних две зимы как совсем ослеп захандрил. Знаете эту стариковскую усталось... от жизни, от того, чтобы каждый день вставать, ходить, есть. Да еще этот контроль тотальный. Их ведь восемь человек, а дней в неделе только семь – никогда не думала, что семья на старости лет проклятьем может стать.
- Какая красивая, легкая смерть.
- Мы все так и думали, что он раньше уйдет. И хорошо так. Он, конечно, и старше, но дело не в этом. Она без него еще поживет... если вообще заметит, что его нет, а вот он бы без нее не смог. Каждый день ругались, а друг без друга никуда.
Когда вернулись, двор был пуст. В смысле машины скорой помощи уже не было. Зато остальных машин... Фрау Зигфрид (старшую) отвели в ее домик, к телевизору. Остальные кричали в доме у младших Зигфридов. Сама того не замечая, Рут пошла вслед за своей подругой – на веранде дым стоял столбом, курили все, за исключением фрау Зигфрид и самой Рут. Все - это шесть дочерей теперь уже покойного херра Зигфрида. Курили и ругались – кто не уследил, кто и когда был в последний раз со стариком у врача, со всех сторон доносилось сакраментальное «Да если бы не я!»
Фрау Зигфрид, само самообладание, варила кофе и строгала, невесть откуда взявшиеся, пироги. Молчала. Пока не раздался вдруг, как гром с небес, вопрос:
- А где Аксель? – Акселем звали мужа фрау Зигфрид, по прежнему младшего херра Зигфрида (звание старшего перешло теперь его брату), хозяина дома, где на данный момент заседали. Все единогласно заявили, что звонили, но не получили ответа. Фрау Зигфрид на немые взгляды невозмутимо заметила:
- Ну мне он никогда ничего не рассказывает.
После этого замечания волна народного гнева обрушилась на голову отсутствующего: не следил за отцом, никогда не бывает дома, никогда не берет трубку, никогда, никогда... Фрау Мюллер удивило, что никто даже не вспомнил про другого херра Зигфрида, старшего брата Акселя.
- Последний ребенок в семье, что поделаешь, - будто угадав мысли фрау Мюллер, тихо заметила фрау Зигфрид.
Время шло, а народное вече не утихало. На повестке дня стоял вопрос – куда девать безумную старую даму. Страшное слово «дом престарелых» слетело с уст той дочери, которая там работала.
- Бессмысленно, - твердо заявила одна из сестер, которая сразу одним этим тоном, трезвым и рассудительным, заслужила внимание фрау Мюллер. Остальные тоже прислушивались, подверждая догадку Рут о том, что высказавшаяся является негласным семейным лидером. – Бессмысленно. Она оттуда уйдет и кто ее ловить будет?! Пусть тут доживает.
- Правильно, - согласился кто-то. – Хотя, конечно, Акселю будет с ней тяжело.
- Акселю?! – закричали из другого угла. – Да он опять уедет в свою Норвегию и только на похороны вернется.
- Если дозвонимся, - саркастично прокоментировал чей-то голос.
- Ты нарочно маму в пансионат отдавать не хочешь, - ныл кто-то, - потому что за него платить надо, а так ты все денежки себе берешь... – тут Рут стало очевидно, что она хочет уйти, но она бросила взгляд на фрау Зигфрид, которая мужественно и молча наблюдала за своими гостями, и устыдилась.
Дебатировали до темноты, прерываясь только на хождение к старушке Зигфрид с целью покормить ее ужином. Неудачу в этом деле каждая пыталась приписать другой. Окочательного решения по вопросу местоприбывания старой дамы принято не было – все ожидали возвращения блудного сына, по совместительству брата и мужа. Было уже около восми часов вечера и на повестке был вопрос продолжать ли ждать или преренести слушание на завтра, когда у ворот остановилась машина полиции. Все побежали ей на встречу. Рут, незамечаемая никем, старалась держаться ближе к фрау Зигфрид. К ней как раз и направился офицер:
- Фрау Зигфрид, - начал он официально, хотя один тот факт, что в этом восьмиглавом бабском чудище он безошибочно выбрал нужную голову, доказывал, что они знакомы, но сразу сбился: - Можем мы поговорить хм... – фрау Зигфрид только покачала головой, ответ вобщем-то был очевиден. – Фрау Зигфрид, Ваш муж найден мертым. Примите мои соболезнования.
- Чего и следовало ожидать, - в гробовой тишине прокоментировала услышанное фрау Зигфрид. – Разбился?
Даже если бы офицер в этот момент что-то ответил, услышать его не представлялось возможным. Шесть голосов разом, перебивая друг друга, обсуждали услышанное. Громче всех слышалось чье-то «Змея! Так и знала, что ты его не любишь»
- Поедемте на опознание, - сама предложила фрау Зигфрид. – Там и поговорим.
Офицер, уже предвидивший самосуд и всерьез обдумывавший легитимность применения табельного оружия в данной ситуации, мгновенно согласился.
- Я подруга, - резко, грубо и вновь неожиданно для себя самой закричала фрау Мюллер. – Я с ней!
Никто не возражал, все трое поспешили укрыться в служебной машине – офицер на переднее пассажирское сидение, дамы сзади.
- Я Рут, - шепнула фрау Мюллер, украдкой пожимая руку фрау Зигфрид.
- А я Кира, - тоже шепотом.
- Я еврейка, - посчитала нужным уточнить Рут.
- Я знаю, - только и ответила Кира. После этого всю дорогу молчали.
Автомобиль остановился на пустыре в промзоне соседского городка.
- Не так все должно происходить, - сетовал офицер, кругленький человечек лет под шестьдесят, вылезая из машины и бредя к стоящему рядом полицейскому фургону. – Кофе будешь?
- Олли, как мне тебя звать-то, официально? – спросила Кира, отрицательно качая головой.
- Олли и звать. Олли – это фамилия, - офицер обиженно показал на нашивку на униформе.
- Ну надо же, не знала. Это подруга моя, фрау Мюллер.
- Жена Мюллера?! Женился-таки, подлец! Добрый вечер.
- Скажи ему, что я по-немецки не понимаю, - повинуясь какому-то чутью, поспешно прошептала Рут.
- Тоже русская?! – сообразил офицер. – Ну дает деревня! Они что у вас там русских улицами заселяют?
- Она англичанка, но долго жила в России, поэтому мы говорим по-русски, а с немецким у нее пока плохо.
В подтверждение этих слов фрау Мюллер глупо заулыбалась.
- Ты с чего взяла, что он разбился? – с места в карьер спросил херр Олли.
- Ну а что может случиться с водителем, который спит по три часа в день?! – офицер сразу достал блокнот, начал что-то строчить.
- И долго его эта бессонница мучила?
- Не знаю, была ли это бессонница, по-моему особенность психики. Он, кажется, все время столько спал.
- А на медкомиссии он об этом не заявлял? – офицер продолжал писать.
- Нет, конечно. Ты что Акселя не знаешь – врет как дышит, - фрау Мюллер поразили не столько слова, ведь, положа руку на сердце, сколько жен обвиняют своих благоверных во вранье, по поводу и без, сколько тон, каким они были сказаны – как констатация факта, без обиды, без упрека.
- Когда ты его видела в последний раз?
- Вчера вечером, - опять-таки само спокойствие.
- Он что же дома не ночевал?
- Ну как тебе сказать, это, скорее, я дома не ночевала...
- Вот на кого бы никогда не подумал, так это на тебя.
- Можешь и дальше не думать – поругались мы, я психанула и ушла. С собаками.
- Так... И где ты всю ночь была?
- В деревне и была, на озеро уехала и в машине спала.
- С собаками?
- Собаки в этой машине три тысячи километров проехали, что же они по-твоему одной ночи в ней поспать не могут?
- Ну предположим. Свидетелей, конечно, нет?
- В деревне после девяти вечера? Конечно, нет.
- Ну а потом?
- Утром, когда Аксель на работу уехал, вернулась, вымылась, переоделась, с собаками гулять пошла.
- Днем ты ему не звонила?
- Звонила, конечно, но он трубку редко берет, а тут мы еще и поругались.
- А из-за чего поругались-то?
- Это сложнее... Есть такие люди, которые на пустом месте трагедию устроить могут, понимаешь?
- Нет.
- Ну посоветуйся со специалистом каким-нибудь. Как это называется не знаю, но Аксель из-за ничего мог скандал устроить. В точности как старый херр Зигфрид.
- Ну предположим. А когда он на работу уехал?
- Не знаю.
- Ну ты же сказала, что как он на работу уехал, вернулась.
- Во-первых, я исходила из того, что в семь часов его дома точно не будет, а во-вторых, если машины у ворот нет, значит и хозяина нет – логично?
- Логично, - согласился полицейский миролюбиво и захлопнул блокнот. – Тут в общем дело такое, - он покашлял. – Не разбился Аксель... Зарезали его, в собственной машине, этой ночью...
- Мда... – только и сказала фрау Зигфрид. – Печально. Он все мечтал, что старик помрет, а старик его в итоге еще и на пару часов пережил...
- Пойдем, - сказал херр Олли, кивая в сторону кареты скорой, - посмотришь, - Рут пошла вслед за ними.
Тело лежало на каталке, с головой укрытое одеялом. Один из полицейских осторожно отбросил край покрывала, обнажив только голову и часть плеч. Лицо казалось особенно бледным в свете искуственных ламп и на контрасте с винного цвета рубашкой, заостренным, но узнаваемым. Губы, и это было особенно неприятным, как будто были тронуты полуулыбкой. Про себя Рут отметила, каким все-таки красивым мужчиной был херр Зигфрид – рост, широкие плечи, смоляная шевелюра (так безосновательно раздражавшая Пауля), черты лица пусть и неправильные, но такие живые. Когда-то...
- И кто убийца? – только и спросила фрау Зигфрид.
- Ищем, - коротко и весомо ответил офицер. – Пока не найдем, никуда не уезжай.
- Ясно.
Их вновь усадили в машину, довезли до дома. Кира с подозрением посмотрела на окна своего дома, но они были темны. Она молчала.
- Я сегодня у вас ночую, - распорядилась Рут. Кира ничего не ответила, только обняла ее. Так, обнявшись, простояли они минуты две.