Когда на своих занятиях я рассказываю ученикам историю ножниц, то приношу целую коробку этих инструментов, чтобы показать их разнообразие. Есть маникюрные, есть филировочные парикмахерские. Вот эти - кривые медицинские, и я объясняю, почему они такие. А эти - режут зигзагом, и мы тут же пробуем на бумаге, какая линия среза получается. Детские, портновские, хозяйственные, по металлу, садовые, овечьи - каких только ножниц нет!
И есть в моей коробке такие инструменты, которые можно назвать музейными.
Более тридцати лет назад мы купили старинный, ему более ста лет, дом в деревне, чтобы использовать как дачу.
На чердаке дома было свалено огромное количество старых и старинных предметов, ненужных или сломанных. Очень многое я сдала в музей, а вот сломанные ножницы, выкованные когда-то кузнецом, оставила себе. Чтобы показывать детям!
Не знаю, сколько этим ножницам лет. На чердаке они были закопаны в сухой песок, как и другие кованые предметы, все были в приличном, не слишком ржавом, состоянии. Одно лезвие обломано, но даже этим огрызком ножницы легко режут ткань.
У второго лезвия обломан кончик, видимо, концы когда-то были острыми.
У вторых моих "музейных" ножниц другая история.
Они фабричные. Принадлежали петербургскому портному, который шил мужскую одежду на заказ. Этими ножницами он выкраивал сюртуки, жилеты и даже попоны для лошадей. На ножницах стоит клеймо «Литой стали, 1898 год».
С другой стороны - тоже печать, уже с именем промышленника "Василий Святовъ, 1 сортъ". Историю промышленника я не смогла найти в интернете, только упоминание, что за свои работы он получил медаль на известной выставке.
А ножницы эти появились у меня так.
Ездила я в Ленинград к кузине моего свёкра. Она жила с мужем вдвоём, были они необычайно приветливы и гостеприимны, я очень благодарна им за помощь, что они мне оказывали, хотя по сути я им была никем. Но тётушка любые родственные связи до седьмого колена знала и свято чтила, а я была вообще в её глазах близкой роднёй. Муж тётушки имел шведских предков, и до сих пор он общался по переписке и по телефону со своими шведскими двоюродными и троюродными родственниками, предки которых эмигрировали в свою страну после революции. Дед его и был тем самым петербургским портным, ножницы которого теперь хранятся у меня. Этот дед, имея пролетарскую специальность, решил остаться в революционной России. Сохранилась и его швейная машинка, которая запросто прошила толщину тётушкиного пальто, когда она попросила его немного ушить по бокам. И той же иголкой, той же ниткой я прострочила растрепавшийся край шифонового шарфика к этому пальто! Кто шьёт, тот поймёт моё удивление.
Но и раньше на ней строчили и толстые лошадиные попоны, и мужские шелковые рубашки.
Ножницами я была просто очарована. Меня не трогали набитые антиквариатом шкафы родственников, я в каждый приезд любовно доставала ножницы и вертела их в руках.
- Вот помрём мы, возьмёшь эти ножницы на память, - сказала однажды тётушка.
- Зачем нашей смерти ждать, пусть берёт сейчас, - ответил её муж.
Так я стала владелицей портновских ножниц конца 19 века.
Они прекрасно режут любую ткань. Я даже палас с легкостью ими разрезала!
Меня иногда спрашивают, почему я не продаю эти ножницы, ведь стоят они очень дорого. Я в ответ удивляюсь: как можно продать память?
