«С точки зрения легитимности, большей силы, чем слова президента, у нас в стране нет».
Это сказал не одиозный политолог Сергей Марков. И не Владимир Соловьев. И даже не Вячеслав Володин, который «есть Путин — есть Россия, нет Путина — нет России».
Это слова доктор юридических наук, профессор, заслуженный юрист России, специалист по конституционному праву, председатель комитета Совета Федерации по конституционному законодательству, правовым и судебным вопросам, развитию гражданского общества Андрей Клишас.
Верить Путину на слово он предложил в вопросе об окончании «частичной мобилизации» — одном из самых острых на сегодня.
Издав 21 сентября указ об ее объявлении, президент так и не издал указ о ее окончании («Я даже не думал, что такая бумага нужна, я проконсультируюсь с юристами...»): наличествуют только слова, скользкие заявления пресс-службы и сообщения на сайте президента — фрагменты его выступлений перед журналистами на саммитах и встречах.
Последнее заявление Путин только что сделал в Бишкеке: «никаких факторов для новой частичной мобилизации в России сейчас нет».
Сейчас — нет.
Хотя в указе от 21 сентября говорится о «периоде частичной мобилизации», но ни слова не говорится о длительности и о юридической «фиксации» окончания этого периода. А пока идет этот период, в соответствии с этим же указом резко сокращен перечень оснований, по которым можно уволиться с военной службы.
Президенту уже было направлено множество обращений с предложением объявить (письменно!) период «частичной мобилизации» завершенным, в том числе и от депутатов региональных парламентов. Но ответа нет. Или ответ и есть — слова сенатора Клишаса?
Неопределенность (как и вызванная ей очевидная напряженность в обществе) сохраняется. Но — «все по плану». Бумаг не нужно. Слово президента — «высшая легитимность».
- До сих пор слово главы государства имело «высшую легитимность» только в абсолютных монархиях.
- Даже в тоталитарных режимах, — как, например, в советском, — слово Генерального секретаря ЦК КПСС не рассматривалось как закон.
- И в российской Конституции — даже с учетом поправок 2020 года, — тоже не удается найти статьи, где бы слово президента имело не только высшую, а хоть какую-нибудь легитимность. Указ — да, но не слово.
На той же пресс-конференции в Бишкеке Путин заявил: «Верить никому нельзя, только мне» (Сейчас не будем про аналогии с фильмом «Семнадцать мгновений весны» и практически такую же фразу Мюллера) — как это понимать?
Если слово Путина — «высшая легитимность», то ни сводкам Минобороны, ни телеграм-каналам российских и донбасских военкоров верить нельзя? Ведь это на вопрос о них Путин и отвечает: «никому нельзя» — можно «только ему».
Кстати, а что тогда делать с многочисленными уголовными делами по «армейским фейкам» в отношении политиков, активистов и СМИ?
Вы прочитали адаптированную для дзена реплику депутата Заксобрания Петербурга Бориса Вишневского «Понятийный аппарат», опубликованную в телеграме.