Благодатное дно, или Время долгих ящиков
Когда ты летишь по потоку, мимо тебя проносятся разнообразные пейзажи, люди, события, что-то ты не успел, да и теперь никогда не успеешь поймать, отследить. Пронесся мимо человека, так и не узнал, что он мог бы значить для тебя, какую роль сыграть в твоей судьбе…
Я люблю гонку, люблю приятную усталость после спектаклей, сидеть почти до утра перед компьютером, строча без роздыха. Люблю, когда прет по жизни и когда вдруг отчетливо понимаешь, что для того, чтобы закончить все дела, необходимо любым способом увеличить сутки.
Я люблю, когда поток подхватывает тебя и несет с невероятной скоростью. Люблю, когда выходят книги, возникают новые идеи и проекты; как же я люблю все это!
Но, с другой стороны, я люблю и дно, на которое приходится время от времени опускаться, чтобы поймать глубоководную рыбку. Невозможно всю жизнь хватать с поверхности сверкающие солнечные зайчики, иногда необходимо задуматься и погрузиться в пространство тишины, где ты никому не нужен и можешь оставаться невостребованным хотя бы недолгое время.
Каждый человек должен хотя бы иногда опускаться в свой личный отстойник, чтобы поднять со дна действительно интересные идеи, создать то, на что раньше не хватало времени, что-нибудь очень важное, нужное, но отложенное в долгий ящик. Благое время – время долгих ящиков...
В постели с женой моего любовника
Отношения развивались, что называется, с пугающей силой и скоростью. Я ликовала – ну наконец-то судьба дала мне шанс влюбиться в мужчину, который сочинял стихи, издавал свои книжки, ставил спектакли и подвизался на кинематографическом поприще! Словом, с настоящим мужчиной-творцом!
Для меня служебный роман – наверное, идеал отношений, потому что это ведь счастье – иметь возможность поделиться со своим избранником самым дорогим, что у тебя есть. А для меня этим самым дорогим как раз и является любимое дело.
Вот ведь повезло!
Жаль только, везло нам недолго. И однажды, придя в очередной раз к моему ненаглядному, я увидела, как у него за спиной в стенном зеркале отразилось хорошенькое личико лежащей в постели девушки с крошечным носиком и большими карими глазами.
Маленький носик! А не об этом ли носике говорили мне, когда мы только-только познакомились с Алексеем?
Что же говорили тогда? Нас познакомила подруга.
Говорили, точнее, говорила она о том, что Алексей последнее время встречается с «безносой», как выразилась подружка, девушкой.
Получается, что безносая – не просто моя предшественница, она его реальная девушка, а вот я – служебный роман, существо, зачем-то ворвавшееся в его жизнь, не спросив, свободно ли место?
– Кто там, Алеша? – вяло поинтересовалась девушка, и тут я поняла, что должна что-то немедленно сделать.
Конечно, Алексей был порядочной сволочью. Я-то явилась в договорное время, а вот он… Ну да не до выяснения отношений было.
Поэтому я поздоровалась с отражением безносой девушки и, сурово глянув на переминающегося с ноги на ногу парня, начала импровизировать.
– Что же вы, Алексей, назначаете сеанс, если знаете, что будете в это время не один? У меня и кроме вас народу хватает! Можно же было, по крайней мере, позвонить, что отменяете массаж.
Алексей что-то заблеял, в то время как девушка на кровати подала голос.
– Да вы проходите, пожалуйста. Я вам никак не помешаю, – должно быть, она отодвинулась к стене, потому что отражение исчезло.
Я стиснула зубы и прошла в прихожую, позволив опешившему Алексею принять мое пальто.
Пройдя в ванную, я нашла там крем и вернулась с ним в комнату. Никогда прежде не была в подобной ситуации, в горле стоял ком, хотелось убежать и поплакать, но я запретила себе распускать нюни.
Алексей, разумеется, не давал мне никаких клятв верности, мы не были женаты, он был не обязан проводить все время в гордом одиночестве.
Я же всегда знала, что у него полно баб.
Но почему все-таки он не догадался предупредить меня, чтобы я не приходила и не любовалась на все это?
Впрочем, ответ, скорее всего, был весьма банален: явились с безносой ночью, оба пьяные. Сразу же заснули, а наутро проснулись только от моего звонка.
Велев Алексею ложиться на живот, я растерла детский крем между ладоней и принялась за дело.
Они тихо переговаривались о чем-то своем, а я молила бога, чтобы мои движения казались девушке Алексея достаточно профессиональными. Хотя профессиональными они и были, я закончила курсы массажа и после этого много практиковала. В общем, с заданием, данным самой себе, я справилась.
По окончании, не забыв получить свой гонорар, я заторопилась уходить. В дверях Алексей попытался удержать мою руку, но я вырвалась и убежала, едва сдерживая рыдания.
А на улице – мороз и солнце, так что слезы пришлось отложить до дома. Вместо этого я старалась выдавливать из себя боль, сочиняя стихи. Странные стихи, вообще не к месту и не ко времени. О тетеревах, которых убивают, когда те поют, позабыв обо всем на свете.
Тетерева не на юг, а наугад летят.
А когда поют, теряются в зимнем солнце
И не знают, что песне смерть внимает,
Входя с победными гимнами
В птичий рай.
«Бродячая собака»
На втором дворе подвал,
В нем приют собачий,
Всякий, кто сюда попал,
Просто пес бродячий.
Литературно-артистическое кафе «Бродячая собака» открылось 31 декабря 1911 года. Официальное название этого места – «Художественное общество Интимного театра», впрочем, оно не прижилось, а вот «Бродячую собаку» все запомнили и полюбили.
Кого тут только не было – поэты-модернисты, художники, артисты. С выступающих денег за вход, разумеется, не брали, да если и не выступали, а просто так захаживали на огонек, пропускали как своих. Как к себе домой.
Впрочем, «собачка» и была домом. И если бы мы каким-нибудь волшебным образом могли сейчас вернуться в то странное и безусловно притягательное время, зайдя в кафе и заплатив, как прочие «фармацевты»[1], целых десять рублей, мы могли бы столкнуться здесь нос к носу с Михаилом Кузминым[2], Анной Ахматовой[3], Осипом Мандельштамом[4], Владимиром Маяковским[5], Константином Бальмонтом[6] и со многими, многими другими легендарными личностями.
Здесь под музыку танцевала Тамара Карсавина[7] и пела демоническая Казароза[8], у входа лежала переплетенная в кожу синего цвета огромная книга, прозванная «Свиной», в ней оставляли автографы и отзывы известные гости. Вот, например, что писал о «Бродячей собаке» Борис Садовский[9]:
Прекрасен поздний час в собачьем душном крове,
Когда весь в фонарях чертог сиять готов,
Когда пред зеркалом Кузмин подводит брови,
И семенит рысцой к буфету Тиняков[10].
Прекрасен песий кров, когда шагнуло за ночь,
Когда Ахматова богиней входит в зал,
Потемкин[11] пьет коньяк и Александр Иваныч
О махайродусах Нагродской[12] рассказал.
Но вот уж близок день, уж месяц бледноокий,
Как Конге, щурится под петушиный крик,
И шубы разроняв, склоняет Одинокий
Швейцару на плечо свой помертвелый лик.
Анна Ахматова посвятила «Бродячей собаке» стихотворения: «Все мы бражницы здесь, блудницы...» и «Да, я любила их, те сборища ночные...».Кафе просуществовало до 1915 года и было закрыто распоряжением полиции.
«Ад большой, рай маленький»[13]
Так назывался спектакль-инсталляция в арт-кафе «Бродячая собака», проводившийся в начале девяностых.
Если вы когда-нибудь бывали в питерской «Бродячей собаке» и знаете, где там стоят стулья и скамьи зрителей, где расположен крошечный подиум и даже где переодеваются актеры и особенно актрисы, это, конечно, здорово, но все же не то. С подвалом «Бродячая собака» я познакомилась до того, как там был сделан ремонт и все стало чистеньким и цивильным. Помещение, в котором мне довелось побывать, местами выставляло на обозрение голые кирпичные кладки, фрагменты прежней побелки и покраски, ржавые трубы, по углам лежали кучки строительного мусора.
Этому воскресшему из мертвых месту еще только предстояло напитаться живой человеческой энергией. Впрочем, мы были рады ему в этом помочь.
За пару дней художники-инсталляторы соорудили в подвале лабиринты, олицетворяющие ад, а чуть повыше – райские кущи.
Правда, как водится, ад был намного больше, разнообразнее и интереснее рая.
Спектакль же должен был проходить в двух частях. И быть неким посвящением, переходом, мостом между миром реальным и потусторонним.
И если в нормальном театре все начиналось с вешалки, в театре последователей Ежи Гротовского, Антонена Арто и Антона Адасинского никаких вешалок не предполагалось изначально.
Подвал имел вход, который был изменен до полной неузнаваемости. Так что актерам, а позже и зрителям приходилось пробираться по специально сооруженным мосткам, где первым делом надо было перешагивать через зеркало, установленное на полу. По мысли постановщиков действа – перешагнуть через себя. Затем следующее испытание: мостом в другой мир служили наваленные тут же книги – знания, топча которые, можно было двигаться дальше. Затем узкие коридоры лабиринта, огражденные камуфляжными сетками и редкими огоньками. Наконец действие перемещалось в комнатки-пещерки, в каждой из которых на протяжении всего действия творился свой моноспектакль.
Действие должно было происходить весь день, пока будут зрители. А значит, целый день каждый из нас в своем ограниченном пространстве должен был отыгрывать ситуацию своего личного, персонального ада.
В назначенное время мы, загримированные и переодетые актеры, появились перед закрытым входом в подвал, рядом с которым толпились зрители.
По давней питерской традиции спектакль начинался с пятнадцатиминутной задержкой. Так что народу подсобралось прилично.
Среди актеров, открывающих действо, я шла одной из последних и видела, как мои собратья дружно один за другим исчезают во чреве таинственного подземелья.
– Главное, не смотреть под ноги, когда будешь перешагивать через зеркало, – зудел мне в ухо режиссер Володя Бойков. – Мало кто находясь в трансе может переступить через себя.
Скажу больше, мало кто не в трансе на это способен.
Несмотря на советы режиссера, под ноги я, разумеется, смотрела, иначе точно навернулась бы на чем-нибудь неустойчивом. Перешагнула через себя на удивление без проблем. Трудности начались потом, когда я сползла наконец с шаткого моста и вдруг обнаружила, что передо мной, прямо на каменном полу, лежат книги.
Первая мысль: кто-то рассыпал. Кто-то из наших. Я присела на корточки и, продолжая пластично двигаться, начала собирать книги. Помню, это были какие-то старые послевоенные издания: рассказы Чарушина о животных, Крапивин, Стругацкие.
– Что ты делаешь, идиотка! – услышала я нервный шепот Володи и увидела, что он делает мне какие-то знаки. – Брось книги и ползи дальше. Не создавай пробки!
Я оглянулась – за моей спиной маячил наш актер Дима Ерашов. Понимая, что я застряла здесь надолго, Димка пытался спасти положение, вытанцовывая что-то надо мной.
– Не задерживай! Ползи вперед, – выл скрытый от нас декорацией Бойков.
Быстро и уже не думая о пластике, я собрала стопку книг и хотела уже унести их с опасной полосы, как вдруг Володька снова зашипел, чтобы я оставила все как есть.
– Но на них же кто-нибудь наступит! – в тон ему зашипела я.
– Ну и пусть наступают, боже ты мой, так ведь и запланировано, чтобы наступали.
– Наступить на книгу?!
Во Дворце пионеров (Аничковом дворце) в свое время моей маме сулили карьеру хорошего писателя, но она поняла, что не сможет работать на уровне, который сама считала достаточно высоким для того, чтобы не называться, а быть писателем. Кроме того, в то время ей нравилась фраза Юрия Олеши[14]: «Ни дня без строчки», она верила писателю и понимала, что и день без строчки, и неделю она переживет не задумываясь.
А вот сможет ли пережить месяц? Полгода? Год?
Попробовала.
«Сначала было тяжело не писать, а потом переборола себя, и…» – талант ушел.
Она бросила сочинительство, но посвятила всю жизнь служению книгам.
«Вначале было слово, и слово было у Бога, и слово было Богом».
Любое ли слово божественно, или Бог – это какое-то одно определенное слово? Как у Борхеса[15] – Бог это слово или всего лишь одна буква в случайно взятой книге огромной, похожей на Вселенную, библиотеке.
Нет! Я решительно не могла пройти по книгам. Так что в конце концов Дмитрию пришлось чуть ли не силой выпихнуть меня в следующее помещение, где я пристроила в безопасное место стопку спасенных книг и спокойно уселась в своем углу, поджидая появления зрителей.
[1] Фармацевтами в «Бродячей собаке» называли простых зрителей (посетителей), всех тех, кто не выступал.
[2] КУЗМИН, МИХАИЛ АЛЕКСЕЕВИЧ (1872-1936), русский писатель, переводчик. Родился 6 (18) октября 1872 в Ярославле в семье потомственного дворянина, отставного морского офицера.
[3] А́нна Андре́евна Ахма́това - род. 11 (23) июня 1889, Одесса, Российская империя — 5 марта 1966, Домодедово, Московская область, РСФСР) — русский поэт, писатель, литературовед, литературный критик, переводчик; один из крупнейших русских поэтов XX века.
[4] О́сип Эми́льевич Мандельшта́м (имя при рождении Ио́сиф Эми́льевич Мандельшта́м, 3 (15) января 1891, Варшава — 27 декабря 1938, лагерный пункт Вторая речка, под Владивостоком) — русский поэт, эссеист, переводчик и литературный критик, один из крупнейших русских поэтов XX века.
[5] Влади́мир Влади́мирович Маяко́вский (7 (19) июля 1893(18930719), село Багдади, Кутаисская губерния, Российская империя (совр. Багдати, Имеретия, Грузия) — 14 апреля 1930, Москва, РСФСР, СССР) — российский и советский поэт-футурист, драматург, редактор журналов «ЛЕФ» («Левый Фронт»), «Новый ЛЕФ» и «РЕФ».
[6] Бальмонт, Константин Дмитриевич, выдающийся поэт. Родился в 1867 году в дворянской семье Владимирской губернии. Предки - выходцы из Скандинавии; дед был морским офицером, отец - председателем земской управы в Шуе. Мать - из литературной семьи Лебедевых.
[7] КАРСАВИНА, ТАМАРА ПЛАТОНОВНА (1885-1978), русская балерина, родилась в Петербурге. Ведущая балерина петербургского Императорского балета, выступала с труппой Дягилева с первых спектаклей и часто была партнершей Вацлава Нижинского. Первая исполнительница в балетах Фокина Шопениана (1908), Жар-птица (музыка Стравинского, 1910), Призрак розы (на музыку К.М.фон Вебера, 1911), Синий бог (музыка Рейнальдо Ана, 1912) и в балете Нижинского Игры (на музыку К.Дебюсси, 1913).
[8] Казароза – популярная в те времена певица, возможно циганского происхождения.
[9] Садовский Борис Александрович – (1881—1952), русский поэт, прозаик, критик и литературовед Серебряного века.
[10] ТИНЯКО́В Ал-др Ив. (псевд. Одинокий) (1886—1934) — поэт, критик. Происходил из сибирских крестьян. Начал печататься в 1906 в ж. "Весы" и "Золотое руно". Сильное влияние на Т. оказала поэзия В. Я. Брюсова, к-рый стал его лит. кумиром. Долгое время Т. был тесно связан с Б. А. Садовским. В 1910-е гг. Т. играл заметную роль в лит. жизни Пг., в 1911 был близок к "Цеху поэтов", был завсегдатаем кабаре "Бродячая собака", посещал лит. салоны. "Прославился" Т. и мно-гочисл. скандалами, аморализмом, запоями, после к-рых не раз попадал в больницы, демонстративной беспринципностью. В 1905 он примыкал к эсерам, в 1913 сотрудничал в черносот. изданиях, после, в 1916, — в кадетских. В период рев-ции Т. жил в провинции, где, по слухам, сотрудничал с ЧК. Последние годы жизни Т. провел в ужасающей бедности, был проф. нищим.
[11] ПОТЕМКИН Петр Петрович (1886-1926) - русский поэт. С 1920 в эмиграции (Прага, Париж). Печатался в журнале "Сатирикон". Участник поэтических вечеров и театральных спектаклей в петербургском литературном кафе "Бродячая собака", театрах "Летучая мышь", "Кривое зеркало", "Дом интермедии", для которых писал пьесы и скетчи. В стихах (сборники "Смешная любовь", 1908; "Герань", 1912; "Отцветшая герань. То, чего не будет", 1923; "Избранные страницы", совместно с С. Л. Поляковым, опубликован в 1928) - зарисовки из повседневной жизни предреволюционной России и русской эмиграции. Переводы немецкой и чешской поэзии.
[12] НАГРОДСКАЯ Евдокия Аполлоновна — писательница, дочь Е. Я. Головачевой-Панаевой (см. "Панаева") и А. Ф. Головачева. Типичная выразительница мещанской идеологии начала столетия. После Октябрьской революции — белоэмигрантка.
[13] «Ад большой, рай маленький» - спектакль перформанс-группы «Лаборатория движения» созданная в 1992 году режиссером В.Бойковым. «Лаборатория движения» позиционировала себя как экспериментальный философский театр, занимающийся развитием пластических идей Рудольфа Штайнера, исследованием в области таких направлений как «буто», балет модерн, а так же созданием так называемого синтетического искусства. В разное время в театре работали актеры: Анна Соснора, автор книги Юлия Андреева, Елена Малкова, Михаил Иванов, Полина Руновская, Юлия Петрова, Александр Яровой, художники Дмитрий Пиликин, Инна Рассохина, музыканты «Оркестр Зет» Олега Шевкунова. Театр просуществовал 2 года.
[14] ОЛЕША, ЮРИЙ КАРЛОВИЧ (1899-1960), русский прозаик, драматург. Родился 19 февраля (3 марта) 1899 в Елисаветграде. Отец, обедневший польский дворянин, был акцизным чиновником. Благодаря матери атмосфера в семье была проникнута духом католицизма.
[15] Энциклопедия постмодернизма
БОРХЕС (Borges) Хорхе Луис (1899—1986) — аргентинский мыслитель и писатель. Классик жанра эссе-новелл. Президент Аргентинского общества писателей (1950). Директор Национальной библиотеки Аргентины (1955). Удостоен литературной премии Форментор (1961). Основные сочинения: сборники "Страсть к Буэнос-Айресу" (1923), "Луна напротив" (1925), "Расследования" (1925), "Пространство надежды" (1926), "Язык аргентинцев" (1928), "Обсуждение" (1932), "Всемирная история низости" (1935), "История вечности" (1936), "Замурованные тексты" (1936—1940), "Сад расходящихся тропок" (1942).