...Большинство читателей — современников Фета — воспринимало его как лирика, воспевавшего природу, любовь, творческий дух человека. Некоторые читатели и критики отказывали ему в гражданственности, во внимании к жизни общества. Время, однако, внесло свои поправки и в это суждение. Это важно знать на излете XX века, открывая том лирических стихотворений Фета и читая его после того, как человечество расщепило атом, после того, как заглянуло в тайны материи, после того, как испытало губительную силу атома на Хиросиме и Нагасаки, после того как вспыхнул Чернобыль, после того как в обиход вошло ядовитое словцо «нитраты».
Воздух поэзии Фета чист, прозрачен, щедро озонирован. Он экологически чист. Поэт видел и воспевал природу такой, какой нам уже не суждено узнать, ибо мы не смогли ждать от нее милостей.
Некоторые почти шепотные, экологически чистые лирические миниатюры Фета получали самый широкий резонанс и имели громогласные отклики. Обратимся к одному из самых тихих, можно сказать, тишайших стихотворений в русской поэзии. Произносимое едва заметным шевелением губ, оно вызвало неописуемую читательскую и критическую бурю. Эта буря не утихала долгие годы, долгие десятилетия, не утихает она и до нынешнего дня.
Шепот, робкое дыханье,
Трели соловья,
Серебро и колыханье
Сонного ручья,
Свет ночной, ночные тени,
Тени без конца,
Ряд волшебных изменений
Милого лица,
В дымных тучках пурпур розы,
Отблеск янтаря,
И лобзания, и слезы,
И заря, заря!..
Стихотворение «Шепот, робкое дыханье...», написанное в 1850 году, впервые напечатано в «Москвитянине» в том же году и с изменениями — в 1856 году (в дальнейшем включалось во все сборники и собрания сочинений Фета). Оно обросло таким множеством толкований, что необходимы усилия для того, чтобы отойти от них, преодолеть инерцию старого восприятия и прочитать его заново. Так или иначе, оно стало классическим и по многим причинам центральным в творчестве поэта.
С виду наивное стихотворение Фета несет серьезную образную нагрузку. Эта нагрузка может открыться только пристальному взгляду. Так, Д. Д. Благой заметил, что между началом и концом стихотворения проходит явно несколько часов, но они тоже (психологически вполне оправданно: любящие не только не наблюдают часов, но и не чувствуют времени) слиты всем строем стихотворения как бы в одно-единственное мгновение.
Одно-единственное мгновение приравнивается к вечности. У Фета нет этого слова — «вечность». Но ценность мгновения равна именно ей, вечности. Это — в подтексте произведения.
Слова разнохарактерные и несхожие («шепот», «серебро», «тени», «пурпур», «слезы», «заря»), как бы разрозненные, становятся звеньями одной цепи. Далекие образы сочетаются, создавая общее впечатление. И когда это впечатление создано, читатель или слушатель понимает, что в этой миниатюре нет ни одного лишнего, ни одного случайного слова. Все едино. Все выверено. Поэтическая картина монолитна, выдержана в одной тональности, в одной цветовой гамме.
Наряду с образами-намеками, со словами-вспышками, с безглагольными словами немаловажную роль играют в этом стихотворении паузы — краткие, глубокие. Такие паузы весьма часты у Фета. Без них невозможна и музыка его стихов. «Людские так грубы слова, их даже нашептывать стыдно», — признается Фет. И он не столько пишет о соловьином пении, о зыби ручья, ночной светотени, утренней заре, сколько говорит с читателем соловьиным пением, зыбью ручья, ночной светотенью, утренней зарей.
Фетовское слово поется, поется легко, охотно, самозабвенно. Оно окружено мелодией, как сиянием. Когда вы читаете «Шепот, робкое дыханье...», вы не только думаете о шепоте, не только слышите это робкое дыханье, не только улавливаете трели соловья, его щелк, но и испытываете сильные чувства. Вы думаете о жизни. В мире, рисуемом поэтом, все едино и все говорит человеку: жить!
Из статьи Льва Озерова. ТО, ЧТО ВЕЧНО, - ЧЕЛОВЕЧНО