– Вы все знаете, что я увлекаюсь живописью, особенно пейзажами, это объясняет, почему Иван Иванович пришел сначала ко мне, – продолжил архиерей.
Начало. Часть 1. Часть 2. Часть 3 Часть 4
Подумала, что выходные – самое время для легкого чтива. Поэтому в субботу или в воскресенье у меня на канале ИСТОРИЯ С ПРОДОЛЖЕНИЕМ.
– Оказывается, что за те три летних месяца архитектор не только контролировал строительство здания бани, но и выезжал на пленэр. Наша чудесная белоснежная ротонда, так романтично возвышающаяся над городом на берегу реки привлекла его внимание. Но Тибо-Бриньоль тогда поскромничал и, уезжая, никому не признался, что картина готова. Видимо, он не ожидал, что его карьера через несколько лет пойдет в гору и его произведения обретут реальную ценность. А полгода назад (вы Михаил Дмитриевич, как раз уже уехали), Иван Иванович, затеяв ремонт в мезонине, где жил архитектор, обнаружил за шкапом это истинное произведение искусства. Перво-наперво он принес его мне, и я подтвердил его догадку: картина является шедевром живописи. Я отправился к Фридриху Густавичу, потом мы позвали Адама Францевича и остальных, здесь присутствующих. И сообща было решено, что картина сия должна принадлежать городу. А театр, где бывают почти все горожане, как нельзя лучше отвечал нашим требованиям публичности.
Три месяца назад мы торжественно передали картину городу, а вчера, извольте видеть, она пропала.
Архиерей вздохнул, развёл руками, все остальные грустно покивали, а купец нервно заёрзал и даже перестал прихлёбывать из блюдечка.
– М-да, картина маслом, – протянул доктор. – И что же? Никаких зацепок?
– Адам Францевич разбирается, – пропел губернатор. – Вы же знаете, у него мышь не проскочит.
И обвёл присутствующих тяжёлым взглядом. Иван Иванович еще сильнее вжался в кресло, втянул голову в плечи, а Серафим Валерьянович начал нервно обмахиваться платком.
В это время дверь отворилась, и в кабинет зашел важный Дормидонт.
– Прошу-с Ивана Ивановича проследовать к прокурору.
Купец встал, нетвердой походкой прошел через комнату ни на кого не оглядываясь, слегка покачнулся в дверях, но удержался, тряхнул головой, как бы произнося «А, будь, что будет» и чётким шагом вышел.
Дормидонт аккуратно притворил дверь. В кабинете опять повисло тяжелое молчание, только легко позвякивали серебряные ложечки о чашки.
Дверь отворилась опять.
– Серафима Валерьяновича просят-с, – важничал Дормидонт, как будто он один все знает.
Серафим Валерьянович вытер внезапно вспотевший лоб, кинул платок на кресло и как в омут бросился к двери.
Отставного прапорщика пришлось выносить из комнаты на руках двум дюжим банщикам. Пров Михайлович так и не соизволил проснуться, и Дормидонт шепнул Белогурскому, что старика со всеми предосторожностями отвезут домой.
Пока суетились, вынося прапорщика, архиерей подсел к губернатору.
– Фридрих Густавович, истинный крест, ничего не понимаю, – растерянно пробормотал архиерей.
– Не волнуйтесь, владыка, – успокоил его губернатор. – Мне кажется, дело движется к развязке.
Окончание следует...