Ко дню рождения русского писателя и журналиста Владимира Гиляровского (1855 - 1935)
«С гордостью почти полвека носил я звание репортера … Я бесконечно любил это дело и отдавался ему весь, часто не без риска. И никогда ни одно мое сообщение не было опровергнуто. Все было строгой проверенной чистой правдой»
(Владимир Гиляровский)
Можете ли вы назвать любого из современных журналистов, профессионально хотя бы отдаленно напоминающего короля репортеров дядю Гиляя? Наши журналисты и блогеры – почти все «тематические»: колумнисты, спортивные, политические, бизнес-обозреватели, а Владимир Гиляровский слыл необыкновенно разносторонней личностью и подвизался буквально во всех областях, вынося собственное суждение, казалось, обо всем на свете. И имел на то полное право, так как жизнь изучал не из окна собственного экипажа, и кем только не был в своей долгой, насыщенной событиями жизни…
Родился будущий журналист на Вологодчине, в семье управляющего лесным имением графа Олсуфьева Алексея Ивановича Гиляровского и его жены Надежды Петровны, ведущей свой род от запорожских казаков. Он и своей колоритной внешностью обязан деду – казаку Петро Усатому, в любое время года носившему свитку и большую черкесскую папаху. В одной из анкет в графе «Кто были Ваши родители» Гиляровский написал: «Добрые русские люди».
В «Моих скитаниях» Гиляровский рассказывает о бывшем матросе Китаеве, близком друге его отца – после смерти матери тот стал для мальчика «дядькой», обучая всему, чем сам владел в совершенстве: гимнастике, верховой езде, плаванию, стрельбе и боевым искусствам.
Уроки старика-матроса были усвоены в совершенстве, искусство японской и китайской борьбы помогло впоследствии молодому Гиляровскому в годы его скитаний выходить победителем во многих неожиданных стычках.
Во время обучения в гимназии у мальчика проявился талант стихотворца: его едкие пародийные вирши, посвященные учителям, однокашники читали на переменах, закатываясь от хохота. Надо сказать, что к учебе в целом у юноши душа не лежала, поэтому выпускные экзамены Гиляровский счел необязательными и сбежал из дома без паспорта и денег. Устроившись на «завидную» работу в артель бурлаков, он вспоминал:
«Моя первая ночь на Волге. Устал, а не спалось. Измучился — а душа ликовала — и ни клочка раскаяния, что я бросил дом, гимназию, семью, сонную жизнь и ушел в бурлаки. Я даже благодарил Чернышевского, который и сунул меня на Волгу своим романом “Что делать”».
Как романтично! А затем почти месяц с лямкой вдоль великой русской реки — от Костромы до Рыбинска…
Чередой проходили долгие месяцы скитаний и цепочки событий: Гиляровский служил вольноопределяющимся в Нежинском полку, поступил в московское юнкерское училище, откуда сразу же был отчислен за нарушение порядка, актерствовал, работал наездником в цирке (вот где пригодились навыки от «дядьки» Китаева), пожарником, истопником и гонял табуны лошадей в Царицыне.
«Я рожден, где сполохи играли,
Дон и Волга меня воспитали,
Жигулей непролазная крепь,
Снеговые табунные дали,
Косяками расцветшая степь
И курганов довечная цепь».
…Эх, силушка русская, где же проявить тебя, как не в сражениях? Двадцатилетний Владимир на русско-турецкой войне служит в войсковой разведке, спецназе 70-х годов XIX века – так называемой охотничьей команде пластунов:
«Нас держали под ружьем, потому что башибузуки наводняли горы и приходилось воевать с ними в одиночку в горных лесных трущобах, ползая по скалам, вися над пропастями. Мне это занятие было интереснее, чем сама война».
За бесстрашие и доблестную службу Гиляровский получил Военный орден Святого Георгия IV степени и медаль «За русско-турецкую войну 1877-1878 гг.», которыми очень гордился.
Демобилизовавшись, молодой воин поселился в Москве, работал в «Пушкинском театре», постепенно приходя к мысли, что описывать события не менее интересно, чем участвовать в них, главное – делать то и другое профессионально. Тогда же появились его первые репортерские заметки в «Русской газете» и «Московском листке».
«Трудный был этот год, год моей первой ученической работы. На мне лежала обязанность вести хронику происшествий, — должен знать всё, что случилось в городе и окрестностях, и не прозевать ни одного убийства, ни одного большого пожара или крушения поезда», — вспоминал Гиляровский.
Владимир Алексеевич почти всегда принимал личное участие в событиях, о которых писал, нередко подвергаясь смертельной опасности - когда в 1882 году в результате размыва железнодорожного полотна поезд сошёл с рельс и произошла Кукуевская катастрофа с многочисленными человеческими жертвами, то Гиляровский первым из журналистов прибыл на место трагедии, две недели помогал разбирать завалы, посылая репортажи в «Московский листок». Единственный из всех газетчиков, Гиляровский смог опубликовать правдивый рассказ о катастрофе на Ходынском поле, после которого его репортерская слава стала поистине безграничной.
А как Гиляровский умел притягивать к себе людей - и знаменитостей, и совсем простых и неприметных! Дружбой с ним дорожили Чехов и Шаляпин, Репин и Саврасов, Станиславский и Ермолова, Есенин и Блок. Человечность и искреннее сострадание «поразительного московского всезнайки» снискали ему не менее искреннюю любовь низов общества - угнетенных рабочих, нищих, бродяг; криминальный элемент тоже высоко чтил Гиляровского.
«Я много лет изучал трущобы и часто посещал Хитров рынок, завел там знакомства, меня не стеснялись и звали «газетчиком», - вспоминал бытописатель. В этом «чистом сердцем человеке совершенно отсутствует элемент предательства, столь присущий господам газетчикам Он чует красоту в чужих произведениях, знает, что первая и главная прелесть рассказа — это простота и искренность», - писал о нем Антон Чехов.
В 1887 году Гиляровский готовил к изданию свою книгу «Трущобные люди», в которой рассказал обо всех, с кем сталкивала жизнь: солдатах, людях театра, людях «дна», провинциалах и москвичах. В свет книга не вышла: гранки набора рассыпали, а тираж изъяли и сожгли в Сущевской полицейской части Москвы: «Сплошной мрак, ни одного проблеска, никакого оправдания, только обвинение существующего порядка. Такую правду писать нельзя». Этюды с натуры напечатали лишь несколько десятков лет спустя, хотя по признанию Гиляровского, она была самой любимой из написанных им книг.
Любопытно, что основные свои художественные произведения Владимир Гиляровский создал уже после Октябрьской революции, которую принял с оптимизмом. «Дядя Гиляй» стал признанным и социально близким советским писателем. В 1926 году вышла самая известная книга мастера «Москва и москвичи», правда, писать ее он начал четырнадцать лет назад, в 1934 - «Друзья и встречи», а «Люди театра» и «Москва газетная» вышли уже после смерти писателя. «Чувствую себя счастливым и помолодевшим на полвека», - сказал семидесятилетний Гиляровский, увидев напечатанную книгу «Москва и москвичи».
«Грядущее проходит предо мною… И минувшее проходит предо мной. Уже теперь во многом оно непонятно для молодежи, а скоро исчезнет совсем. И чтобы знали жители новой столицы, каких трудов стоило их отцам выстроить новую жизнь на месте старой, они должны узнать, какова была старая Москва, как и какие люди бытовали в ней. И моя работа делает меня молодым и счастливым — меня, прожившего и живущего на грани двух столетий, на переломе двух миров».
✍🏻 Жизненные зарисовки дяди Гиляя:
В России две напасти:
Внизу — власть тьмы,
А наверху — тьма власти.
Пусть смерть пугает робкий свет,
А нас бояться не понудит:
Когда живем мы — смерти нет,
А смерть придет — так нас не будет.
Потому всё, что прежде в Москве народ был, а теперь – публика.
Нашёл – молчи, украл – молчи, потерял — молчи. Помалкивай да слушай; что знаешь, то твоё, а от других может что и умное услышишь. Не спорь зря – пусть другие болтают.
Всё было разрешено, или, лучше сказать, ничего не запрещалось.
Лондон мне всегда представлялся самым туманным местом в Европе, а Хитров рынок, несомненно, самым туманным местом в Москве.
Уж ежели арестовали - значит, хорошая книга.
Много талантов погибло от бедности.
Простаков в России немало, а обманутый жаловаться постыдится.
Было и еще одно занятие у пожарных. Впрочем, не у всех, а только у Сущевской части: они жгли запрещенные цензурой книги.
— Что это дым над Сущевской частью? Уж не пожар ли?
— Не беспокойтесь, ничего, это «Русскую мысль» жгут.
Западная культура у нас с давних времён прививалась только наружно, через парикмахеров и модных портных.
Я — эоловой арфы струна,
Я — событий предвестник и эхо,
Плачу я, когда плачет страна,
Повторяю я отзвуки смеха.
Слышу шепот нейдущей толпы,
Взрыв вулкана грядущего чую…
По стремнинам вершин без тропы
С облаками в тумане кочую…
Спасибо, что дочитали до конца! 😘Подписывайтесь на наш канал и читайте хорошие книги!