опубликовано 21 апреля 2022года
Своим уходом Рони освободил меня от множества проблем – не нужно было больше метаться в поисках кошачьей еды, переживать, чем кормить кота, как его согреть, как помыть. Да даже покупка туалетной бумаги, которой я вытирала ему после еды лицемордочку, почему оная бумага и расходовалась интенсивно, в условиях военного времени превратилась в основательно щекочущий нервы квест, куда там компьютерным играм! Отпала необходимость отслеживать каждый котий шаг, чтобы по своей немощи и слепоте Роничка не получил серьёзную травму при падении на пол.
Кошачья переноска, в которую с самого начала войны мы собрали немудрёное Ронечкино имущество – мягкую подстилочку искусственного меха на дно переноски, мисочки для воды и еды, кошачье питание на несколько дней, лоток, стояла в коридоре рядом с «тревожной» нашей сумкой, подготовленная к возможному паническому бегству из квартиры. Нам даже не приходило в голову при эвакуации бросить слабого, исхудавшего кота, выкинув его из квартиры, или оставить в ней, обрекая на мучительную смерть от жажды и голода. Хотя я очень переживала, чем может закончиться для очень больного, немощного животного пребывание в каком-нибудь, дай Бог, чтоб мало-мальски обустроенном убежище или в холодном, неприспособленном под укрытие подвале. Тем более, длительный переезд в тяжелейших даже для людей условиях обрёк бы Роничку на неминуемую скорую смерть. В общем, в нашем решении остаться в городе в период интенсивных военных действий весомое, хотя и не единственное, значение возымело желание обеспечить Рони более-менее спокойную жизнь в любви и заботе, сколько бы той жизни ему ни осталось, а также и покойную смерть, если оной доведётся случиться, в привычной обстановке, в доме, котором он прожил почти всю свою жизнь. Но теперь собранная и готовая к эвакуации кота переноска стала не нужна.
В принципе, я предполагала, что рано или поздно это случится, и Рони покинет нас, хотя очень хотела, чтобы это случилось как можно позже. Длительность жизни наших любимых шерстяных душ гораздо короче средней человеческой, к сожалению. Я старалась договориться с Роником, чтобы он пожил с нами как можно дольше, рассчитывая лет на двадцать пять, не меньше. И хотя Рони прожил с нами тринадцать с половиной лет, что для кота возраст не маленький, но живут же коты и куда побольше. И мне так хотелось, чтобы и Ронечка оказался долгожителем, но… его жестокая кошачья судьба решила по-иному. И вот теперь наш котик ушёл, разом освободив нас от всех хлопот и проблем, кроме одной, последней, скорбной заботы.
Когда Рони заболел и пришлось заглянуть горькой правде в глаза, исподволь я обдумывала, где и как упокоить моего пушистого друга. Выяснилось, что в Харькове имеется кладбище для животных, и даже крематорий и колумбарий, где за деньги, разумеется, можно упокоить почившего любимого питомца в соответствии со своими вкусом и желаниями. И сообразно имеющимся деньгам, прежде всего – услуги этой организации стоили немало, но чего не сделаешь для любимца, чтобы проводить его на радугу, ну, по-человечески, достойно. Обдумала я и более бюджетный способ упокоения почившей животинки, к подобному, надо полагать, прибегают подавляющее большинство владельцев четвероногих членов семьи – захоронить питомца в какой-нибудь рощице или лесочке за чертой города. Была и у меня мысль, когда придёт скорбный момент, для свершения печального обряда поехать на окраину Харькова к родственникам, имевшим приусадебный участок с кое-какими грядками, а значит, державшим в своём хозяйстве и такой необходимый в огородном деле инструмент, как лопату. Неподалёку от дома родственников начинался и лесок, где я планировала отыскать для последнего приюта Рони какой-нибудь красивый уголочек под кустом или небольшим деревцем – Роник всегда был утончённым эстетом, лирически любовавшимся и задумчиво обнюхивавшим цветы, которые, случалось, я получала в подарок. Над ним бы пели птицы, и в траве распускались скромные лесные, но такие милые, под стать самому Рони, который был пусть и не породистым котом с супердлиннейшей родословной, но таким умницей, милым и ласковым кошачком с самым любящим и нежным сердечком. И вот этот скорбный момент настал, но…
Война распорядилась по-своему, в мгновение ока разорвав и разметав в клочья все незамысловатые задумки, планы и мечты простой человеческой жизни с её радостями и горестями. Обращаться в организацию, владеющую кладбищем для животных, возможности не стало, причём, по нескольким причинам. По адресу, который я ранее нашла в инете, выяснилось, что оная организация находится в посёлке за Харьковом. А именно в том направлении находился харьковский пассажирский аэропорт, и в самые первые дни военных действий оттуда доносились до нас ужасающие звуки бомбёжек. Неизвестно было, что там теперь, существуют ли там дороги, уцелел ли сам посёлок. Да и кто бы стал возиться с тельцем кота, когда гибнут люди. А кроме того, даже если бы кладбище для животных и продолжало работать, я уже не могла выложить довольно существенную сумму за погребение кота. Мы, как и многие люди в Харькове, к тому времени уже потеряли работу и заказы из-за войны, потеряли постоянный источник дохода, и сколько ещё будет продолжаться такое печальное положение дел, было неизвестно, как, впрочем, это неизвестно до сих пор. Бюджетный же вариант, поездка к родственникам, стала абсолютно невозможной, городской транспорт не работал, такси тоже. Да и вообще, в теперешних условиях прогулка с трупиком кота в пакете и лопатой наперевес по опушке леса неподалёку от окружной дороги представлялась уже не столь удачной идеей, как ранее. Мало ли кого можно было встретить в столь «романтичной» обстановке, и с чьей стороны – десант, патруль полиции или терробороны, мины, растяжки… И если первым ещё можно было наивно попытаться что-то объяснить, то последние точно не стали бы ничего спрашивать перед взрывом. Имелся и ещё один, весьма бюджетный, к тому же абсолютно безопасный вариант – опустить остывшее тельце кота в мусорный контейнер… Но как же вы не понимаете! Это же Рони – настолько умный и интеллигентный кот, что мне часто казалось, что он не очень-то кот! Он заслужил хотя бы право быть похороненным в земле, а не в смрадной куче мусора! Хотя бы это!!!
После кончины Рони я только и смогла, что перенести его трупик, завёрнутый в маленькое полотенечко, на балкон, где было холодно. Сама же ещё несколько часов лежала, чувствуя совершенный упадок сил и невозможность подняться на ноги. В тот момент, как я смутно помнила, раздался телефонный звонок с незнакомого номера. Я ответила. Бодрый мужской голос радостно сообщил мне, что им с семьёй удалось выехать из Харькова, и теперь они все находятся в безопасном месте, потом спросил, как мы тут. Я вяло что-то отвечала, кажется, выразив в ответ, ну, если не радость, это вряд ли у меня получилось бы при всём желании, но, по крайней мере, удовлетворение их отъездом. Это ведь прекрасно, когда ещё кто-то, уехав из города, оказался в полной безопасности. И при этом совершенно не догадалась, не узнала по голосу, кто мне позвонил. Только какое-то время спустя, поинтересовавшись у хорошего знакомого, харьковчанина, как они, где, памятуя, что он с семьёй, с двумя маленькими детьми, на момент нашего последнего разговора находился в Харькове, получила удивленный ответ, что он вывез семью, он же звонил мне, сообщил, только я какая-то вялая была, сонная, что ли. А звонил с номера другого оператора, так как знакомый мне номер в местности, где они теперь находились, был вне сети. И только тогда я поняла, кто мне позвонил в тот момент, когда я была… ну, не столько сонная, сколько наоборот, бессонная, и определённо вялая, очень.
Уже после полудня мне удалось собраться в кучку, так как залёживаться долго не приходилось – в те дни комендантский час начинал действовать с 16.00. А ещё нужно было добыть какой-нибудь инструмент, которым можно было бы копать мёрзлую землю. У кого-то из соседей, в том числе в других подъездах, лопаты наверняка были – кое-кто из них по весне раскапывал под окнами клумбочки и нечто наподобие огородиков, но к кому обратиться наверняка, я не знала, а обзванивать всех подряд соседей и спрашивать про лопату было несколько даже неприлично, учитывая степень тревоги и испуга, в который их можно было ввести этим вопросом. Покрутив в руках совок для мусора, я пришла к выводу, что он слишком хлипок для столь тяжёлых земляных работ. А вот ложки для обуви, поблёскивавшие на крючках вешалки в прихожей, показались мне вполне приемлемыми инструментами. По крайней мере, одна из них. Другая была уже изогнута всего лишь употреблением по назначению, а вот первая, длинная и достаточно толстая, сделанная на совесть когда-то свёкром, чтобы не нужно было наклоняться, обуваясь, вот она, на мой взгляд, годилась вполне. Уложив в пакет завёрнутый в полотенце трупик моего милого Роника и обе обувные ложки, я оделась и пошла на пустырь около дома. Выбрав местечко между двумя кустами сливы, там, где никто не ходил, я принялась ковырять ещё не оттаявшую землю, пытаясь выкопать ямку достаточной площади и глубины. Сначала я ковыряла землю прочной ложкой, а потом выгребала наковырянное на край ямки обеими ложками, время от времени счищая с них землю, сковыривая её одной ложкой о другую. Сей скорбный труд был очень нелёгок, я быстро надавила ручками ложек ладони рук до багровых полос. Даже кожаные перчатки не смогли защитить мои руки от боли, я только испортила их рыжую кожу серыми следами от металлических ложек. Я очень скоро сильно устала, но, по моему разумению, ямка была ещё недостаточно глубока. И я упорно и старательно продолжала ковырять с трудом поддающуюся моим жалким усилиям мёрзлую землю. Наконец я добралась до слоя земли настолько замёршего и твёрдого, что не смогла пробиться глубже, как ни трепыхалась над получившейся ямкой. От мысли упокоить Рони завёрнутым в полотенце пришлось отказаться. Махровое, хоть и небольшое полотенце заняло бы слишком много места в ямке, и слишком малый слой земли получился бы сверху. Утешая себя тем, что когда-нибудь должно же это всё закончиться, и тогда я могу добыть лопату и перезахоронить любимого котейку как положено, я развернула своего милого Роника и уложила его прямо в землю на бочок, как ещё вчера укладывала его на лежанку, аккуратно подвернув его лапки и хвост к тельцу. Казалось, что Роник спит, уютно свернувшись обычным пушистым клубочком, таким милым и всё ещё шелковистым на ощупь – я в последний раз поглаживала шёрстку кота, стараясь запомнить навсегда ощущение нежности и шелковистости его элегантной шубки. Над нами ярко светило уже совсем весеннее солнышко на безоблачном пронзительно синем небе. Уже весело цвирикали и тинькали какие-то птички на ещё голых ветвях деревьев, а где-то не слишком далеко - громко бабахкала гаубица… Сюрреалистическая картина, достойная кисти не то Дали, не то Босха, а то и обоих гениев одновременно, увиденная моими глазами как бы со стороны, вдруг разверзла во мне хляби душевные и я, не плакавшая ни разу с начала войны, почувствовала, как из моих глаз безудержным потоком полились слёзы, заливая мои руки и кошачью шёрстку под ними.
- Прости, Ронечка, не уберегла я тебя, мой милый котик. Прощай, мой маленький шерстяной друг! – шептала я, заливаясь слезами. Осторожно прижала к головке кота тонкий лепесток ушка, чтобы земля насыпалась не в ухо, а поверх, и решительно сгребла в ямку холмик земли на краю могилки. Донельзя исхудавший кот настолько мало занял места в ямке, что место его упокоения получилось совершенно ровным. Не решившись утоптать землю ногой – это мне казалось кощунственным, я долго хлопала по поверхности земли прочной обувной ложкой, утрамбовывая землю.
Нужно было возвращаться домой, хорошо слышимые бахканья гаубицы участились, и страшно было даже подумать об ответке, которая могла прилететь в любой момент.
Из последних сил добравшись до дома, я выглянула в окно, выходящее на пустырь. Как я и рассчитывала, последний приют Рони был мне хорошо виден из окна, как и – я вздрогнула в мистическом ужасе – большое тёмно-серое, почти чёрное облако над его могилкой. Не в силах шевельнуться, ощущая, как по моей спине ползут ледяные когти холода, я безотрывно смотрела на сливовый куст, из-за голых пока ещё ветвей которого в мою сторону не спеша выходил… большой тёмно-серый, невероятно пушистый кот, похожий на облако. Он неторопливо обнюхивал землю над свежей кошачьей могилкой и ветки куста над ней и, словно всё понимая и зная, где именно стою я, неподвижно замерев, вдруг поднял на меня пронзительно-жёлтые глаза с некоторым укором: «Ну что же ты, а помянуть?»
Но только на следующий день я собралась с силами выйти из дому, захватив с собой в полиэтиленовом пакете кошачьей еды для поминальной трапезы. Давешний дымчато-серый кот неподалёку вальяжно грелся на солнышке у стены дома. Разложив угощение, я объяснила коту печальную ситуацию и пригласила его подойти отобедать на поминальной трапезе по его почившему собрату. Кот чиниться не стал и, пока я медленно, не делая резких движений, чтобы не испугать гостя, отступала в сторонку, не спеша подошёл к «накрытому столу» и степенно, с приличествующим скорбному поводу достоинством, приступил к трапезе. Следом за ним откушать прибежала совершенно чёрная кошечка, а чуть попозже отобедать подошёл серо-полосатый кот.
С тех пор, выходя на улицу по своим делам, я выношу подвальным котейкам угощение, которое некогда было припасено для Роника. Заметила, что маленькие хищники протоптали кошачью тропочку возле сливового куста, в аккурат мимо Ронечкиного местечка. Иногда кто-нибудь из котеек располагается неподалёку, полёживая в зеленеющей с каждым днём всё ярче травке и греясь на солнышке. Сливовый куст расцвел, источая чудеснейший аромат и усыпая траву вокруг белыми лепестками, а ярко-зелёную траву озолотили своими монетками одуванчики. Неимоверно милая и отрадная глазу картина, особенно когда не слышно бабахканий, и вокруг раздаётся только прелестное пение птиц. Думаю, Ронику бы обязательно понравилось!