Тёма Устрица — псевдоним Артёма Скрипникова, петербургского поэта и музыканта родом из города Давлеканово. Его песни — смелый и откровенный разговор со слушателем о сегодняшнем дне, о наболевших чувствах. Просто и без фальши. Помимо сольного творчества Артём играет на барабанах в группе «Джанк», которая посетит Уфу с концертом в грядущем сентябре.
А сегодня Артем рассказал нашему сайту о том, к чему приводят мечты за школьной партой, что общего у окружающей действительности и двустворчатых моллюсков и о том, как от убедительности близких друзей зависит вся дальнейшая судьба.
— В твоем паблике в Контакте давно не появлялись новые стихи. Почему, что случилось?
— Да как-то пока нет вдохновения. Но новые песни и запись альбома непременно будет. Просто сейчас на время это дело отложил, потому что Сергей (Сергей Ефремов, организатор фестиваля «Другая музыка» и «Джинсовый сентябрь» в Уфе — прим. ред. ) нашел какие-то нужные слова, чтобы мы с Андреем (Андрей Бабич, петербургский музыкант, автор песен — прим. ред.) снова начали играть в «Джанке», репетировать. Поэтому сейчас всё внимание, все силы, всё вдохновение — всё там. Но как будет что-то новое, я выложу обязательно — либо стихи, либо песни… Я вообще никогда не парюсь над этим. Если не пишется ничего нового, значит, время такое. Просто аккумулируешь все происходящее и ждешь момент, когда что-нибудь придет и «выстрелит». Так что в этой паузе ничего страшного нет. Мне всегда есть, что сказать, но, видимо, в данный момент ещё не нашлось нужной формы для этого.
— Как рождается эта нужная форма? Проще говоря, откуда приходит вдохновение лично к тебе?
— Мое личное вдохновение — это мои друзья, весь мир, что меня окружает, всё, что со мной происходит. У меня есть такая особенность: чем хуже в жизни, тем вдохновение сильнее. Я считаю, что поэт должен страдать, как некий Иисус: он несет свет, правду, мнение, в котором может высказать свою идею. Для того, чтобы что-то делать, нужно пройти какой-то свой непростой путь. Опять же, судя по тому, что я давно ничего нового не выкладывал, можно сделать вывод, что в жизни у меня сейчас всё хорошо (смеётся).
— Получается в твоих произведениях много личного?
— Это абсолютно всё личное. Как можно писать о том, чего ты не знаешь, не видел, не чувствовал? Когда я обращаюсь к кому-то в своих песнях, особенно в лирических, многие думают, что это обращение к какому-то определённому человеку, определённой женщине. Иногда так и есть, но по большей части это всё же разговор с самим собой. С некой второй, скрытой от всех частью меня.
— Помимо романтических тем в твоем репертуаре часто звучат и социальные мотивы. В них ты не к женщине, а к обществу обращаешься?
— Это опять к вопросу о том, что вокруг происходит. Хочешь, не хочешь, но ты становишься участником каких-то событий. Есть вопросы, которые меня особенно волнуют. Если есть точка зрения, отличная от чьей-то — я высказываюсь по этому поводу. Бывает, что я вижу какую-то сцену или ситуацию, которая меня впрямую не касается, но находит отклик — и я ее описываю. Но и это я стараюсь пропустить через себя и выдать так, как я это вижу. Да, есть личная лирика, и есть что-то острое о суровой реальности. По сути это и есть вся жизнь — чувства и мнения.
— Почему «Устрица»? Потому что из своей раковины смотришь на мир, стараясь от него отгородиться?
— Ну, и это тоже… Тут много разных смыслов и символов. Выбирая псевдоним, я хотел придумать что-то необычное. В то время я был фанатом Чака Паланика. В одном из его произведений есть герой Устрица, и меня очень зацепил этот образ. Ну и потом, я так подумал: вот что такое устрица? Открываешь раковину, а там что-то мерзкое внутри…
— Мерзкое?? Я думала, ты скажешь: мягкое, нежное, вкусное…
— Ну, тут как посмотреть. Оно такое склизкое, серое: сопли какие-то… Это трогать вообще не хочется. Но ведь и мир, откровенно говоря, в основном серый. И эта устрица — она вроде бы не в контрасте с ним, и в то же время является чем-то необычным. А взгляд всегда притягивается к такому. Ну, и ещё есть всякие ништяки: в этой раковине можно ведь и жемчужину какую-нибудь найти… И про «отгородиться» в какой-то степени верно. У меня, как и у всех, есть свой мир, и я не говорю, что он идеальный: в этой раковине, как я сказал, вообще сопли лежат, тут всё, что угодно может быть. Но это то, что у меня есть, это моё: моё мнение, моё вИдение. Если хочешь, можешь слушать, нет — твоё право, нет претензий.
Есть ещё некая «кнопка» или «тумблер»: этот образ Устрицы включается, когда я играю на сцене. В жизни я спокойный в основном, много молчу и много слушаю. А вот если я на сцене, особенно если это «Джанк» и я на ударных, то включается бешеный человек, который во мне сидит. Он много может натворить такого, о чем я потом думаю: «Блин, ну зачем это надо было?..» Но вот это — Устрица, он такой. И это — тоже я.
— Когда было положено начало твоему личному сольному творчеству?
— Началось все в классе 9-ом, мне было 14 или 15 лет. Если про мотивацию говорить, то у всех парней это в первую очередь внимание — и женское, и дружеское. Да и в компании просто круто попеть песни… Мой лучший друг Андрюха Бабич, с которым мы сидели за одной партой,— отличный музыкант, и я очень счастлив, что в моей жизни есть такие люди, как он. Я слушал, как он играет, ходил с ним на разные школьные музыкальные вечера — и однажды подумал: «Я тоже хочу научиться». Андрей рисовал мне схемы аккордов, я где-то брал гитару на один-два дня поиграть — и дома сам это всё разбирал. Так и научился.
Прошло время, Андрей с ребятами собрали свою группу, но скоро у них куда-то делся барабанщик: по-моему, в армию ушел. И мне предложили играть вместо него. Я, честно говоря, изумился: я на гитаре-то не очень, а тут барабаны… Но он меня убедил: «Там всё просто, мы тебя научим. Вот тебе палочки, садись и делай вот так и вот так». Собственно, так я и попал в музыку: просто пришёл, вообще ничего не зная и завертелось! Но тратил на это много времени и терпения. Мне было интересно, я воспринял это как вызов самому себе. Вызовы я люблю, время от времени беру самого себя на слабо: смогу — не смогу? Так и стали играть.
А потом один музыкант ушёл из группы, второй ушел, и остались мы с Андрюхой вдвоем. Очень долго искали третьего, но со временем поняли, что третий — обычно лишний. Это лишнее мнение, это запары, когда-то он может прийти на репетицию, когда-то — нет. А вдвоем проще. Та музыка, что мы делали, была необычной даже для того времени. Да и сейчас, когда видят, что два музыканта на сцене, всегда удивляются: «Ага, так, а где ещё-то?» «Так всё, мы все здесь».
— А когда ты начал писать стихи и песни?
— Стихи начал писать ещё до того, как занялся музыкой. Но первые рифмы были несерьёзными. А вот песни начал писать практически сразу, как только стал учиться играть. Начал ставить аккорды, понял, как это работает — и дело пошло. Тут еще Серёге надо спасибо сказать: когда мы с ним оказались в одной общаге в Уфе, наши комнаты находились рядом. Мы начали общаться, показывать какие-то свои музыкальные достижения друг другу, общались, делились мнениями. И он сказал мне: «Так а почему ты не пишешь? У тебя получаются отличные песни. Надо делать, Тёма». Я подумал: «И правда, а почему бы и не взяться всерьёз?»
За записью обратился к Андрею — звукозапись его вторая страсть. Он с самого начала, уже в домашних условиях, начал что-то записывать: тут «бочка», тут кастрюльки какие-то… Я и говорю, мне повезло с моими друзьями. Два моих лучших друга подтолкнули меня к музыке, подбодрили меня. Сказали: «У тебя получается, делай. Просто делай. Мы поможем». Так и пошло — один альбом, второй, третий…
— «Джанк» объединился насовсем или для какой-то определенной серии выступлений?
— Тут мы вообще не загадываем. Потому что у нас есть такая особенность: мы очень эмоциональные ребята. В этом деле главный принцип таков, что если прёт, то все хорошо, а если нет, то нет смысла что-то делать. Потому что либо ты играешь, как в последний раз, либо лучше вообще ничего не делать — уступи место тем, кто по-настоящему хочет заниматься музыкой… Сейчас нам интересно, глаза горят. Мы с Андреем не играли, наверное, года три-четыре. Пришли на первую репетицию и думаем: «Ну, сейчас, пока старые кости-то разомнем…». А руки, оказывается, помнят: с ходу все партии, все нюансы вспомнили, с полной отдачей всё сыграли.
— Пока старый материал прогоняете? Или уже есть новые песни?
— Тут сложно разделить материал на старый и новый, потому что для нас он весь старый. Просто есть незаписанные песни, которые никто пока не слышал. Это альбом, как мы его пока называем, «Третий»: мы готовили его к записи, но не хватило запала или чего-то ещё, и мы поставили это дело на паузу. Есть ещё новые наброски. Ну и есть прекрасный «Револьвер», который играется на одном дыхании. Я когда его играю, у меня всегда слезы, синяки, мозоли… Думаю, для концертного выступления мы сделаем смесь из всего этого. В любом случае это будет честно.
— Где и когда ближайшие выступления?
— Думаю, один-два концерта будут в августе в Петербурге. Будет пара акустик возможно. Сначала у себя сыграем, чтобы разогнаться, а потом приедем в Уфу уже на пружинах и выдадим всё, что мы можем.
— Расскажи, почему ты переехал из Давлеканово именно в Питер?
— Это всё опять же со школы. Просто сидели на уроках и рассуждали, что делать дальше. Куда потом ехать? Не оставаться же в своей «деревне»! «Уфа — скучно. Москва — слишком попсово, как казалось. Пафосно. А вот Петербург — атмосферно. Илья Чёрт, все дела. Да, давай попробуем туда». Решили — и уехали.
— Вместе уехали, получается?
— По-моему, я на год позже приехал в Питер, чем Андрюха. Он успел сходить в армию, пока я учился в вузе, обосновался в Петербурге и сказал: «Давай, оканчивай и приезжай». Я так и сделал.
— Как в Питере с авторской музыкой?
— Там на каждом углу можно услышать, как кто-то на чём-то играет. С этим в Питере просто. Хочешь, сам собирай концерт, хочешь — иди выступать на готовое мероприятие. Площадок много, много кто этим занимается, много кому это интересно. Всё зависит только от тебя: как ты себя подашь, если у тебя есть желание, как ты что-то делаешь. Там очень много возможностей.
— И заинтересованная публика есть?
— Всегда есть тот, кто придёт. Но, разумеется, как и везде, многое зависит от менеджмента. Если будешь делать все молча, без рекламы, народу будет минимум. Нужно работать над мероприятием, и делать это хорошо. Мы вот с Андреем особо не заморачиваемся раскруткой, мы больше сосредоточены на музыке.
—Много в Питере авторов-исполнителей?
— Музыкантов много. Творческих людей, если точнее. Повёрнутых (смеётся). Кто-то занимается этим на любительском уровне, как я. Я вот не считаю себя супер-музыкантом, а музыку — основным родом своей деятельности. А есть те, кто серьёзно работает над этим: они ездят с гастролями, у них и публики больше. Из моих знакомых очень многие так или иначе занимаются музыкой. Просто любому гитару дай — и он сыграет. Много приезжих: сюда едут именно потому, что есть, что сказать. А если есть, что сказать, ты найдёшь возможность это сделать — станешь или художником, или писателем или музыкантом. Кем сможешь, короче.
— То есть стереотип, что Питер — культурная столица, вполне справедлив?
— Мне кажется, это скорее эффект любого большого города, куда съезжаются сильные, интересные люди. А когда такие люди оказываются очень близко друг к другу, так или иначе между ними появляются какие-то связи, и скучно не будет. Всё равно такие тусовки где-то концентрируются и химия происходит сама собой. В большой город ты едешь не просто жить и работать, а чтобы и себя показать и других посмотреть.
— Ты бы хотел вывести свою музыку на профессиональный уровень и начать этим зарабатывать?
— Я бы не отказался от денег в принципе. Потому что это хорошая возможность выйти на новую музыкальную ступень и попробовать что-то новое. Иметь деньги — это очень здорово. Запись стоит денег, инструменты стоят денег, чтобы куда-то ехать, тоже нужны деньги, а не только связи. Но задачу, чтобы всё бросить и зарабатывать музыкой, я перед собой не ставлю. Так называемого «желанного продюсера» я не ищу. Давно решил для себя, что мне хорошо там, где я есть. Андеграунд — это моё. Мне комфортно, что меня не узнают на улицах, не лезут за знакомствами и советами. Если мне есть, что сказать, я говорю, и делаю это так, как я делаю, как я чувствую. Я не вру. Если это творчество не приносит денег, значит, так тому и быть.
— Как-то, обмолвившись о новом альбоме, ты сказал, что он будет экспериментальным. В чем это будет выражаться?
— В первую очередь он будет необычным для меня самого. Потому что как правило я либо с акустикой пою, либо с группой — полным составом. С записью, по сути, то же самое. А тут я решил сделать всё самостоятельно дома: с гитарой, контроллером и макбуком. Я как-то по-новому увидел себя и свое творчество. Выяснил, что я даже соло какое-то могу записать, найти необычный звук, который идеально ложится на то, что я хочу сказать. Я над одной песней могу сутками сидеть и искать какой-то один нужный, правильный звук. Потому что где-то пока не хватает знаний, умений — я же всему учусь сам. К тому же все силы, как я сказал, сейчас брошены на «Джанк» — отвлекаться мне бы не хотелось, я люблю полностью отдаваться одному делу. Будет время — доведу до ума. Уже есть пара песен, которые можно оформить как сингл, но я еще не решил, стоит ли это делать сейчас. Но сам процесс и то, что получается в результате, мне нравится. Я такого еще не делал. В любом случае, всему своё время.