Недовольство ростом стоимости жизни и санкциями против России спровоцировало демонстрации в бывшей Восточной Германии.
«Избавься от чувства бессилия, иди на улицу!» — кричит мужчина в мегафон, и его крику вторят сотни демонстрантов, идущих рядом с ним, которые повторяют скандирование. «Германия катится к чертям собачьим, проснись ото сна!»
Неся баннеры и плакаты, некоторые с гирляндами рождественских огней на шеях, стучащие в барабаны, другие держащие в руках чистые листы бумаги из сочувствия китайским протестующим, которым запретили возражать против блокировок коронавируса, участники выражают свои страхи и гнев во время часового шествие по заснеженным улицам восточногерманского города Галле.
Главные их опасения — рост цен на энергоносители — они призывают правительство отремонтировать и вновь открыть газопровод «Северный поток — 2» в Россию — инфляция, которая находится на самом высоком уровне за 70 лет, и война на Украине, которой, по их мнению, Германия не должна поставлять оружие.
«Пришло время сделать так, чтобы ваш голос был услышан, — говорит бухгалтер Манфред. — Иначе вы как овца просто пассивно принимаете все то дерьмо, которое вам бросают».
В течение нескольких лет протесты в понедельник вечером, привлекающие внимание ко всему, от «чрезмерной исламизации» Германии до «диктаторских» мер по предотвращению ковида, стали опорой в календаре многих немецких городов в бывшей ГДР.
В последние месяцы именно кризис стоимости жизни определил повестку дня, когда немцы на востоке непропорционально сильно пострадали от роста цен из-за более низкой заработной платы, меньших пенсий и меньшего долгосрочного накопленного богатства — будь то собственность, наследство или инвестиции — чем в Западной Германии.
Наблюдатели с разной степенью восхищения и ужаса наблюдали за тем, как в некоторых случаях крайне правые и крайне левые фактически впервые объединяют усилия, чтобы выразить свой гнев, поскольку «heiße Herbst» (жаркая осень) превратилась в то, что организаторы и СМИ называют «Wut Winter» (сердитая зима).
Насколько это сотрудничество было запланировано или нет, сказать сложно. Но то, что появилось, — это растущее чувство сотрудничества из-за наложения вопросов, элегантно сравниваемых с формой «подковы» (концы которой изгибаются друг к другу). Есть предположения, что может быть даже возможность того, что оба лагеря — крайне правая АдГ и крайне левая Die Linke или отколовшиеся элементы этой партии, Сара Вагенкнехт и ее муж бывший министр финансов, социал-демократ Оскар Лафонтен — войдут в правительство вместе.
Все приглашены в лоно. «Наберитесь смелости и присоединяйтесь к нам, хотя бы ненадолго», — говорит женщина в оранжевом анораке зрителям через микрофон в такт барабанному бою.
Учительница музыки, которая называет себя Джанин и не хочет, чтобы её работодатель знал, что она участвует в демонстрации, говорит, что чувствует силу толпы. «Самое главное для меня — это то, что мы все вместе, выплескиваем свое разочарование и беспокойство, а не сидим дома в одиночестве, обнимая грелки и гадая, как же мы переживем эту зиму, а затем и следующую», — говорит она.
Требования демонстрантов к правительству включают снятие санкций с России, чтобы её убедили возобновить поставки газа, отмену ограничений из-за коронавируса, ограничение арендной платы, «и конец всему безумию», — пронзительно кричит лидер протеста под аплодисменты.
Протесты — это возврат к 1989 году, когда демонстрации борцов за гражданские права против полицейского государства завершились мирным падением Берлинской стены, но многих это сравнение оскорбляет. В соседнем Лейпциге они вывесили транспаранты в церквях, которые были в центре протестов коммунистической эпохи, с надписью: «2022 год — это не 1989 год — мы не живем в диктатуре».
Организаторы не согласны. Они сравнивают то, что они считают деспотичными решениями государства сверху вниз — будь то ограничения на пандемию (правила ношения масок все еще действуют в большинстве частей Германии) или решение ввести санкции против России в качестве наказания за ее вторжение на Украину – c авторитарным правлении в ГДР.
В то время как в прошлом демонстранты понедельничными вечерами были более разборчивы в том, с кем они маршировали вместе, недавние опросы показывают, что барьеры сняты: 67% в недавнем опросе заявили, что для них «не имеет значения», кто организовал протест, причины призыва они считают более важным.
Изменилось и отношение к протестующим. В недалеком прошлом их требования часто интерпретировались как возмутительные или, в лучшем случае, оторванные от реальности, но сочувствие к ним растет. В недавнем опросе, проведенном телекомпанией MDR, 80% заявили, что могут понять, почему люди вынуждены выходить на улицы.
Число протестующих, возможно, снизилось с тех пор, как в октябре правительство ввело чрезвычайные меры, чтобы смягчить эффект высокой стоимости энергии и жизни (похолодание также могло отпугнуть людей, признают организаторы), но страстное ядро все еще использует возможность выплеснуть свой гнев. Другие решают, присоединяться ли к ним.
Стоя у фургона, из которого раздают глинтвейн, и размышляя, присоединиться ли к протесту или просто наблюдать за ним со стороны, Иоганн Шредер спрашивает: «Являюсь ли я радикалом, если решу принять участие в демонстрации, потому что боюсь, что не смогу прокормить себя или обогреть дом – и более того… Я не верю, что власть предержащие разберутся с этим в ближайшее время или дойдут до того, чтобы война не перекинулась на Германию?»
И заключает: «Ну, это извращённая инсинуация».