За многие столетия в России сложился особый, «дачный» образ бытия: уют загородного дома, общение с природой и развлечения на свежем воздухе.
Дача... Одно из тех немногочисленных русских слов, которые давно стали международными. Дореволюционное определение поясняет, что это - «небольшая поземельная собственность, некогда даровая, от царя, или данная по дележу, по отводу; угодья и земли округленные, обмежеванные, особь (то есть собственность) владельца или общества».
У дачного бытия всегда была особая прелесть, своя романтическая и творческая сторона. Жизнь на даче вдохновляла писателей, музыкантов и художников.
На Николиной Горе Сергей Прокофьев создал симфоническую сказку «Петя и волк». Загородной природе посвятил множество «поэз» Игорь Северянин. Нежные воспоминания о дачных днях сохранил Валентин Серов («Девушка, освещенная солнцем», «Портрет княгини Юсуповой»). А Илья Репин творил на даче-мастерской в Финляндии. «Дача наша состояла из деревянного барского дома с колоннами и двух низеньких флигельков», - начал свое повествование о первой любви Тургенев.
Грибоедов включил дачную жизнь в непременный набор развлечений светского человека:
Балы дает нельзя богаче,
От Рождества и до Поста,
И летом праздники на даче.
В допетровские времена великие князья раздавали боярам в награду за заслуги «дачи» как в самой Москве, так и в округе. Они теснились даже в самом Кремле: там стояли дачи бояр Беклемишевых и Собакиных.
Летние выезды сановных господ на пригородные дачи начались со времен Петра I; тогда и стал складываться особый, дачный образ жизни дворянства и зажиточных горожан. Стоило только наступить марту-бокогрею, как все газеты заполнялись объявления о сдаче дач. И в апреле-мае основная масса дачников уже устремлялась за город. По улицам и переулкам, переваливаясь с боку на бок, тянулись скрипучие возы, загроможденные пузатыми комодами, высокими шкафами, венскими стульями и прочим домашним скарбом. Иногда их сопровождали «кормилицы» - коровы и козы. Лишь к немногим дачам вели хорошие дороги. Как правило, путь в «сельскую идиллию» лежал через рытвины и ухабы, моховые болота и зыбкие трясины, через кочки и сомнительной прочности мосты.
Какие же пригороды первопрестольной, а ныне уже районы города, привлекали дачников XIX века? Это окрестности Трехгорной заставы, участки за Калужской, Сокольнической, Дорогомиловской, Пресненской и Тверской заставами, Кунцево, Фили, Мазилово, Останкино, Большие Мытищи, Ростокино, Свиблово, Медведково, гора Волокуша, село Коломенское, окрестности Кускова, Царицыно, Дубровицы со знаменитой Голицынской усадьбой (в ее подвалах были заточены стрельцы), Горенки с их когда-то знаменитым яблоневым садом.
Множеством дач пестрел и район Гагаринских прудов. Для прогулок отдыхающих там была выстроена красивая деревянная галерея. А на крутизне, над водой, стояло несколько дачных домиков. Через специально прорытые каналы приспособлены были особые плавучие мостки. Парк благоухал запахами диковинных цветов. Здесь же находился и святой источник - «Трехгорный колодезь», славившийся на всю златоглавую чистой и свежей водой.
Среди московских дачников были популярны Воробьевы горы, известные своими садами на склонах. Здесь в уютном сельском домике живал летом великий князь московский Иван III. А неподалеку, по другую сторону Москвы-реки, ближе к Новодевичьему монастырю, на Девичьем поле, еще до конца двадцатых годов XIX столетия стояли дачи, простиравшиеся вплоть до Хамовников.
За московскими заставами располагались и трактиры («находящиеся на тракте», не путать с городскими питейными заведениями). Один из самых известных - «Gastronome Russe» - содержал повар-француз. В этом трактире часто устраивали бальные вечера, а в близлежащей роще проходили гулянья.
Забытые сегодня крокет и серсо, пикники с самоваром на лоне природы, любительские спектакли и хоры, литературные шарады, фанты - арсенал дачных развлечений был неисчерпаем. В XIX веке в России появляется и масса терминов, связанных с временным летним пребыванием в сельской местности, - «дачное место», «дачный сезон», «дачный поезд», «дачная мебель» (легкая и удобная для переноски), «дачный муж» (супруг, обремененный заботой о покупках и их доставке), «дачные туалеты», «дачные знакомства», «дачные товарки и приятели», «дачные прогулки и чаепития», «дачные романсы» и, наконец, бурные «дачные романы» с продолжениями и без.
Наступило двадцатое столетие. Появилось и новое определение термина «дача». Теперь так обозначалось в официальных документах «расположенное в окрестностях больших городов жилище, как правило, легкой постройки, приспособленное к проживанию в летние месяцы».
Число дачников увеличивалось с ростом самих городов, и уже в 1924 году Моссовет создает Управление дачным хозяйством, которое к 1926 году было преобразовано в трест «Дачное хозяйство Московской губернии». Его общий фонд распределялся на 1 января 1930 года так: в ведении треста «Дачное хозяйство» 4000 дач; у местных исполнительных комитетов 7300; у областного отдела народного образования 1000.
С начала двадцатых годов романтический ореол, окружавший некогда дачное существование, потускнел. Дачи постепенно становились привилегией лояльной режиму научной и культурной элиты, а также партийных аппаратчиков. Как пелось в песне той эпохи: «Стоят за городом заборы, а за заборами вожди».
Всплеск подмосковного дачного строительства приходится на середину тридцатых годов - разгар строительства партийно-бюрократического. Когорты добротных деревянных срубов покрывают Николину Гору, Успенское, Ильинское, Барвиху. А в районе Сокола долгое время сохранялась стайка уютных предвоенных одно- и двухэтажных домиков, принадлежавших известным в свое время живописцам, писателям, деятелям науки, а также учителям, работникам наркоматов и рабочим завода «Изолятор».
Сокол стал первым кооперативным жилым поселком в Москве. И совсем особняком стояла близ Минского шоссе еще одна на вид неприметная, но строго охраняемая дача за зеленым забором — «Волынское». В историю она вошла под названием «ближней», и нередко посещал ее генералиссимус Иосиф Сталин.
Сравнительно быстро в лесах Подмосковья по ленинскому декрету 1923 года выросли небольшие поселки старых большевиков. Один из интересных тому примеров — платформы Ильинское, Кратово, Удельная, Отдых, где радуют глаз стройностью корабельные сосны, стерегущие полотно Казанской железной дороги. Дома здесь - с просторными верандами, замысловатыми террасами и причудливыми теремками над крышами. Кое-где они дополнены крошечными балконами на кронштейнах с изысканной резьбой перец. Дома эти, причем совсем немалые по площади, как бы растворяются в окрестном сосняке, а улицами в поселке в прежние годы служили широкие лесные просеки.
Но старые большевики недолго наслаждались всем этим великолепием - «иных уж нет, а те далече». А из нынешних колоритнейших старожилов «большевистских дач» стоит назвать, пожалуй, легендарного шпиона - англичанина Джорджа Блейка, коротающего свои дни в бывшем кооперативе «Подпольщик» в поселке Кратово.
В послевоенные годы Подмосковье увидело наплыв нового поколения дачников. Это были старшие офицеры и генералы, получившие участки за военные заслуги (рассказывали, что знаменитый летчик Покрышкин даже хранил на дачном участке свой любимый самолет), крупные министерские чиновники, у которых «госдача» входила в номенклатурный паек, а также представители «советской научной и творческой интеллигенции». Последние объединялись в поселки с непритязательными названиями «Наука», «Литература», «Искусство», «Театр». Некоторое время назад в поселке «РАНИС» (тех самых работников науки и искусства) на Николиной Горе действовала танцевальная веранда и клуб, где были детские кружки; в поселке существовал один из первых в Подмосковье общественных теннисных кортов и шахматный клуб Ботвинника.
По выходным сюда, на берег мелкой, мутной, но удивительно быстрой Москвы-реки, съезжались со всей столицы иностранцы. Это был единственный в области дипломатический пляж, находящийся за пределами установленной МИДом сорока километровой зоны, внутри которой посольские работники могли передвигаться без обязательного уведомления властей.
Здесь можно было наблюдать утренние пробежки молодого актера и режиссера Никиты Михалкова, который настолько проникся дачной жизнью, что снял на Николиной Горе ряд своих популярных кинолент, в том числе и оскароносную «Утомленные солнцем».
Николина Гора - моя родина, где я провел первые 7 лет жизни. Когда я вырос, дача стала для меня ареной творчества. В студии на втором этаже в 1984-90 годах записывала музыку группа «Звуки Му» - я играл в ней на бас-гитаре. Мы репетировали и давали концерты для друзей. На даче бывали Сергей Курехин, Борис Гребенщиков с «Аквариумом». Часто в гости приезжала Жанна Агузарова. Тогда ее звали Ивонной Андерс. По легенде, которую она сама выдумала, ее родители-дипломаты жили за границей. Однажды Жанна уговорила меня пойти на лыжах в лес. Когда она умчалась от меня, я подумал: «Ничего себе москвичка, дочка дипломатов». У нее был настоящий сибирский ход, который скрыть невозможно. Александр Липницкий.
В шестидесятых годах постепенно вырастает в Подмосковье и в пригородах многих других городов новый, необычный класс, объединенный возродившейся тягой к земле и равными условиями для старта - тщательно отмеренными землемерами шестью сотками.
Их, шестисоточников, трудно назвать дачниками в старом, чеховском смысле слова. Отработав в городе на предприятиях и в учреждениях целую неделю, в ранние утренние часы выходных дней они штурмовали пригородные электрички шумной, энергичной толпой и в страшной давке, впихнув на багажные полки кошелки с припасами на два дня, настраивались на долгую езду. В «доперестроечные» годы подобные мини-сельхозугодья для садово-огороднических товариществ государство предоставляло москвичам уже за сотню и более километров, в дальнем Подмосковье и других областях.
Этот новый стиль жизни завоевал и новых, увлеченных работой на земле поклонников. Для многих семей шесть соток стали палочкой-выручалочкой в эпоху позабытого сейчас продуктового дефицита; иные ухитрялись даже разводить домашнюю птицу и кроликов. А некоторым умельцам удавалось выращивать на крошечных участках картофель и редиску, клубнику и цветы в промышленных количествах - для продажи на колхозных рынках.
Летом развлечения садоводов ограничивались непродолжительными походами за грибами и ягодами да вечерними посиделками у костра. После того как в дачных «скворечниках» разрешили класть печи, на участках стали появляться русские бани; границы дачного сезона для шестисоточников раздвинулись с ранней весны до поздней осени. Многие из них начали выезжать на «фазенды» и в зимнее время - покататься на лыжах и даже встретить на природе Новый год.
В начале девяностых годов прошлого века в пригородах словно грибы после дождя начинают вырастать какие-то странные, громоздкие, многоуровневые и многокомнатные строения. Их владельцы - люди не первой молодости и запредельных материальных запросов - непонятно почему именовали свои детища «особняками». В краткие сроки этот новый класс скупал оптом по пять-десять огородных шестисоточных участков или разрезал на участки реликтовые боры. И половину деревьев там, где взгромоздились особняки, вырубил. Родилось даже саркастическое выражение - «дачи рубят на особняки». В некогда глухих лесах появились асфальтовые дороги с полосатыми шлагбаумами и круглосуточной вооруженной охраной на въезде.
За рубежом столетия, к нам возвращается старинный термин - «загородный дом» и, более того, его наивысшая ипостась - «вилла». Загородные «палаццо» строятся и продаются по Рублево-Успенскому, Ярославскому, Осташковскому и Калужскому шоссе. Сдаются в аренду в Серебряном Бору и на Покровских холмах, в Кусково и Кунцево, в Нахабино и Жуковке, Барвихе, Ильинском и Петрово-Дальнем.
Похожие на пузатые комоды особняки заполонили подмосковные леса и проданные за бесценок бывшие колхозные сельскохозяйственные угодья. Безвкусные монстры из красного кирпича заслонили изумительную церковь работы Бухвостова в Уборах, живописные берега Московского моря изуродовали пошлые храмины, отделанные с расточительной городской роскошью. И каких только стилей здесь не увидишь! По ним можно изучать новую русскую архитектуру от «палат а-ля рюсс» до голландских фахверковых построек.
Нынешние владельцы этих загородных домов уже не ограничиваются «скромным обаянием» построек начала двадцатого века. На небольшой территории дачных участков вырастают дворцы, обладатели которых пытаются дотянуться если и не до культуры, то до роскоши и пышности древних - вилл Метелла, Лукулла, Цицерона, Боргезе, Альбани, Лудовизи, Фарнезина, Боболо и Томази.
Хозяев обслуживает многочисленная дворовая челядь: охранники, садовники, горничные, гувернантки и даже конюшие (стало престижным держать породистых лошадей для верховых прогулок на природе). У их владельцев свой образ жизни, свой стиль. Они обретаются кучно, объединенные общими интересами: крутыми внедорожниками, «моделями», сауной, бассейном и бильярдом. К их услугам в прошедших «евроремонт» подмосковных деревнях открыты супермаркеты, рестораны, казино, артсалоны, филиалы банков, риелторские конторы.
В 1947 году прадед моей жены историк Веселовский получил дачу в академическом поселке Луцино. Когда я приехал в Москву, то сразу же влюбился в это место. Для меня дача связана с историей большой семьи со старыми традициями. Несколько лет назад мы купили рядом небольшой деревянный дом. Больше всего люблю нашу террасу. Она со всех сторон окружена соснами и освещена солнцем. На полу - алтайские ковры, у стены старый кожаный диван. На террасе я пью кофе после долгого завтрака. Любимая дачная традиция - маскарад. Он проходит уже 50 лет. Однажды карнавал был посвящен пушкинскому юбилею. Я был Александром Сергеевичем.
Пьер Броше, издатель путеводителя «Пти-Фюте»
Если в городском строительстве проект утверждается властями, то в дачном каждый руководствуется лишь своим не всегда безупречным вкусом. В творческой среде родился призыв: спасти архитектуру от заказчиков, деформирующих не только природный, но и «культурный ландшафт».