В далеком 1996 году моя восьмимесячная дочка попала в инфекционную больницу. Я провела там всего 1 день, но мне этого хватило, чтобы на всю жизнь приобрести страх перед этим учреждением.
Весной 1996 года дочь "подхватила" какой-то вирус, у нее поднялась высокая температура и открылся кашель. Вызвали врача. Врач, сказала, что дыхание жесткое, но почему-то из лекарств назначила только травки. Хотя, насколько мне известно, при жестком дыхании назначают антибиотики.
В результате после двух дней лечения травками ребенку стало хуже, пошли к другому врачу, он назначил лекарства, но, видимо, было уже поздно, болезнь стала прогрессировать, и на следующий день дочь начала задыхаться и синеть. В это время я была в университете, а с дочкой была моя мама. Надо сказать, что мама не просто помогала мне с дочкой, а взяла на себя бОльшую часть заботы о ней.
Мама вызвала скорую, скорая отвезла их в больницу.
В приемном покое задыхающегося ребенка продержали час! По словам врачей они наблюдали за ребенком. Хотя было очевидно, что ребенку плохо, за это время дочь превратилась в "тряпочку". Мама у меня не из робкого десятка, но даже она не смогла "пробить" систему ледяного врачебного равнодушия.
Наконец-таки их положили в палату и начали лечить. Поставили капельницу и стали колоть антибиотики. И естественно, что на фоне приема антибиотиков, у ребенка, который никогда ранее с ними не сталкивался, открылась диарея.
"Ах, у нее диарея", сказали врачи, "ну значит, у нее кишечная инфекция".
Тщетно моя мама пыталась доказать, что вообще-то дочь поступила с другими симптомами, что у нее проблема с дыханием, а не с животом. Все оказалось бесполезным. Их перевели в кишечное отделение, т.е. туда, где, действительно, были детки с кишечными инфекциями.
Больного, как потом выяснилось, абструктивным бронхитом ребенка отправили в отделение с кишечными инфекциями. Видимо, чтобы лечить сразу от всего.
В кишечном отделении был настоящий ад. В палате было 24 человека - 12 мам и 12 малышей. Температура в палате была 36 градусов, так как окна все были плотно закупорены и шпарили батареи. А за окном был конец апреля - на улице плюс 20.
Мама пришла в ужас и стала вызванивать знакомых врачей, чтобы спастись из этого кошмара. От знакомых мама узнала, что есть возможность за деньги перейти в отдельный бокс, где больше никого не было. Деньги тут же нашли, перебрались в отдельный бокс.
Это было хоть какое-то облегчение. Однако формат лечения по-прежнему оставался "от кишечной инфекции". В частности, ребенка посадили на жесткую диету. В день ей давали 200 грамм кефира. Всего 200 грамм.
Несчастное дитя, увидев еду, которую принесли маме, с горя начало говорить.
"Нам-нам", закричала дочь, показывая на еду, "нам-нам".
Мама сидела и плакала от бессилья и невозможности ничем помочь. Эту еду восьмимесячному ребенку есть было нельзя.
К счастью, нам помогла неравнодушная нянечка.
"Да, вы ей купите сухарей и сушек", подсказала она.
"А что можно???", спросила мама.
Оказалось, что можно, принесли ребенку сухарей и сушек. Две недели, что она находилась в больнице, она питалась исключительно ими.
А если бы не было этой нянечки? Неужели врач не могла посоветовать тоже самое?
А теперь про врача. Точнее про врачиху. По-другому ее просто не могу называть.
Молодая, гонористая и абсолютно бездушная. По имени Марина.
"Ну что вы ко мне со своим ребенком привязались", заявила она моей маме на обходе, "у меня таких детей тысячи".
"Доктор, но у нас-то она одна, мы за нее переживаем, вдруг ей станет хуже..."
"Ну, подумаешь, умрет, мы детей до года даже в статистику по смертности не вписываем!", гордо ответила Марина и вышла из бокса.
Оставив мою маму в смешанных чувствах. Что это было? Это она ее успокоить пыталась или ей просто наплевать? Согласитесь, мало кто хотел бы попасть к врачу с таким мировоззрением.
Были, конечно же, взяты анализы на кишечную инфекцию, но так как приближались майские праздники, то результаты анализа стали известны только после праздников.
"По результатам анализа у вас нет кишечной инфекции!", сообщила нам Марина через десять дней нахождения в кишечном отделении и морения ребенка голодом.
Да ладно! Неужели!
"Будем обследовать легкие!", продолжила Марина и направила ребенка на рентген (а то раньше, конечно, нельзя это было сделать).
Наконец-таки, мы все же этого дождались!
В итоге, нам ребенку был поставлен адекватный диагноз и скорректировано лечение. Моя доченька выздоровела (несмотря на усилия врачей) и через две недели вернулась домой. После двухнедельного квеста на выживание она потеряла некоторые ранее приобретенные навыки, например, она перестала стоять у опоры. Но дома она достаточно быстро пошла на поправку и все навыки вернулись.
Для нас же детская инфекционная больница стала именем нарицательным и синонимом "гиблого места".
До сих пор вспоминаю эту Марину и не могу понять, как так можно лечить? И как так можно общаться с пациентами? И как можно быть такой бездушной?