Из одной двери Гостиного двора пахло метро, подземкой. Вероника вошла в другую, в сам магазин. Она поднялась на второй этаж и огляделась – в какую сторону идти? Совершенно не помнила. Свернула направо, и шла долго, обошла громадное здание. Но кафе отыскала.
Здесь по-прежнему подавали десерты, роскошные для Вероники, потому что в ее родном городе таких, не было. Впрочем, она была невеликий ходок по кафе и ресторанам и, может быть, просто не знала. Вероника взяла какую-то пышную розовую башенку, высившуюся на фарфоровой тарелочке, и какао. Села за столик.
Кафе было почти пустым. Кроме Вероники сидел еще один мужчина неподалеку. Медленно отхлебывал кофе из крошечной чашечки. Глаза у него были— «в телефоне». Вероника рассматривала его не торопясь – поэтому не боялась встретиться взглядами. Смотрела и смотрела, не веря. Потом поднялась и пересела к нему за столик.
— Леша? — спросила она, — Узнаешь?
Они вместе учились в институте. Только Вероника была правильная, домашняя девушка, за которой полагалось красиво ухаживать, сделать предложение и увести замуж. А Лешка был чертовски талантливым, обаятельным и беспомощным. И это сочетание делало его неотразимым. Вероника знала, что вокруг Леши вьются девчонки и даже не пыталась подступиться, не рассматривала Лешу, как человека, которого могла бы полюбить. Она терпеть не могла – соперничать, конкурировать, перехватывать у других. Однокурсницы напоминали ей собак, которые дерутся за кость.
Но один раз она встретилась с Лешей в библиотеке. Это была огромная библиотека, областная, занимала треть оперного театра. Сам театр – в центре, одно крыло — библиотека, другое – хореографическое училище. Вероника, выбирая книги, представляла, как живут дети в интернате, будущие балерины и танцовщики. Там огромные лестницы, железные решетки на окнах, потолки – где-то в поднебесье. Всегда холодно. И маленькие дети бегают в легкой одежде – колготки, чешки, юбочки. Как воробушки. Впроголодь живут – им ведь нельзя набирать вес. Кто-то скачет по этим ступенькам, щебечет. А кто-то тоскует по дому.
Каждый раз, уходя отсюда уже в темноте (Вероника засиживалась в читальном зале чуть ли не до закрытия библиотеки), она видела, как на втором этаже горит свет в окнах интернатских спален, а на третьем девушки занимаются у станка. Вероника представляла, что они не выходят из театра, как принцессы из заколдованного замка. Спальни – репетиционный зал — и сцена, вот весь их мир.
Библиотека тоже делилась на три части: читальный зал, книгохранилище и отдел редкой книги. В читальном зале, где студенты работали чаще всего, выдавала книги очень красивая девушка. Она напоминала мулатку – гладкая смуглая кожа, огромные черные глаза, вьющиеся волосы. Когда Вероника читала роман Жоржа Амаду, она подумала, что так должна выглядеть Тереза Батиста, уставшая воевать. Но библиотекарша носила русское имя Ирина, и была, вероятно, в счастливом браке. На пальце блестело кольцо, и Ирина постоянно улыбалась. Мальчишки их курса зачастую ходили в библиотеку, только, чтобы лишний раз посмотреть на нее.
В отдел редкой книги, вел отдельный ход – под самую крышу. Вдоль полутемной лестницы стоял тот хлам, который можно увидеть в старых домах. Пришедшее в негодность пианино, ветхая вязаная шаль, уже пропахшая пылью, резной буфет — Бог знает, какого века…
Казалось, наверху тебя встретит чердак, где этого хлама будет еще больше. Но нет – отдел редкой книги представлял собой две смежные комнатки, которые были бы светлыми, если бы не голуби, облепившие подоконники птицы то садились, то взлетали. Если открыть окна, слышен был бы лишь шелест их крыльев – весь день, начиная с рассвета.
Но в тот раз Вероника пришла сюда поздно. Был декабрь, уже смеркалось, на улице под минус тридцать, и окна задекорированы сияющими морозными узорами. Тут был и Леша. Им обоим пришлось ждать, пока старенькая библиотекарша в пуховом платке, накинутом на плече, отыщет в смежной комнате заказанные ими книги. Они стояли у окна, от нечего делать процарапывали узоры на морозном стекле. У Вероники, с маникюром, получалось лучше. Её удивляло только — иней был не холодным. Сыпался, как зубной порошок. А вот стекло было уже ледяным.
— Тебе для диплома? — спросила она Лёшу, имея в виду книги, за которыми он пришел.
Заговорила она просто, чтобы не молчать. Вероника не забывала, что от Леши надо держаться подальше.
— Да, — сказал он просто, и улыбнулся ей так, как будто они дружили тысячу лет, и Вероника была для него родной душой, — Пришел на истфак за Средневековьем, за романтикой, а тему мне дали «Аллодиальная собственность крестьян в каком-то там веке…»
«Средние века» у них читала заместительница декана, грузная пожилая женщина, которую даже мысленно невозможно было отождествить с романтической обстановкой.
— А на что ты надеялся? — спросила Вероника, — Что она попросит тебя написать, как копыта коней, на которых скакали рыцари, высекали искры из мостовых Парижа?
Ей хотелось вразумить его, сказать, что никогда нельзя обнародовать свою любовь. Её потрясло «Солнце мертвых» Шмелева, Крым в гражданскую войну, его трагедия, по сравнению с которой Шекспир казался добрым сказочником. Веронику всегда – против даже ее воли — влекло к трагедиям. Они обжигали сердце, все остальное казалось уже мелким, незначительным. Какое время, какие герои! Но она ни слова ни сказала об этом своему научному руководителю, и сейчас ждала, когда ей принесут подшивку старых газет. Она получила тему «Эсеро-меньшевистская печать 1917-го года».
— Диплом без любви написать еще можно, — сказал Леша, — Просто нужно потратить на это кусок жизни. Это всего лишь работа. Написать диплом, это как принести с рынка мешок картошки…
— А что нельзя написать без любви? — Вероника прищурилась, хотя свет в комнате был тусклый – от одной лампочки, обнаженной, висевшей на длинном шнуре.
— Книгу, — сказал Леша.
— Ты сейчас пишешь книгу?
— Понимаешь, какое горе у меня. Было три общих тетради, я дописывал последнюю…
Вероника знала, почему он пишет в тетрадях. Не на планшете, не на ноуте. Строчит на листочках. Преподаватели в этом случае не приставали, считали, что студент записывает то, что они рассказывают. Всего лишь конспект. Как у прочих. А Леша после звонка поднимал голову, будто выныривал из своего мира.
— У нас какая лекция была? — спрашивал он.
А сейчас недописанный роман у него свистнули. Скорее всего, общаговские девчонки, фанатки. Им все равно – галстук, сигаретный бычок, обрывок трусов или книжку. Главное, что от кумира.
— А я не могу, — почти с отчаяньем сказал Леша, — Даже, если вернут, все равно уже не смогу продолжать. Кто-то же читал… Будто залез грязными ногами. Ну, зачем вот, а? Кому это дорого так, как мне?
Он посмотрел на Веронику таким беспомощным детским взглядом, что лишь в этот момент она поняла, почему он нужен всем. Он всегда с открытой душой. Будто сидишь у печи и греешь руки. Неважно, на сколько хватит огня. Но этот блаженный миг, когда рядом чужое пламя…