Те, кто уходят. Те, кто возвращаются
«Кто же карает людей за грехи в мире, из которого ушёл Бог?», – думал Джеймс Конклин, приканчивая очередную порцию синтетического скотча. Мощный глоток, обжигающий горло, и вот уже прозрачные кубики льда, пока ещё настоящего, неприятно стукнулись о зубы. Джеймс поморщился и резко поставил стакан на контрольную панель.
На сенсорном дисплее барного столика тут же всплыло диалоговое окно: «Повторить?» Немного поколебавшись, мужчина нажал зелёное: «Да». До прилёта робостюарда оставалось чуть менее трёх минут. Джеймс напряжённо уставился в дальний конец зала. Она! Всё ещё сидит над этим несчастным соевым десертом. А ведь когда-то она их любила. Ещё тогда, в прошлой жизни, так не похожей на её нынешнюю.
Сара была всё так же красива: точёная фигура, слегка печальные большие глаза, рыжие волосы. Вот только острижены они слишком коротко. Настоящая Сара никогда бы так не сделала: её роскошные локоны натурального цвета были предметом гордости, и Джеймс часто ворчал, каждый месяц оплачивая внушительные счета за натуральные шампуни, кондиционеры и прочую баснословно дорогую непонятную алхимию.
Тогда. В прошлой жизни. Когда они ещё были счастливы – так, как может быть счастлива влюблённая семейная пара в тесном бетонном мирке Конгломерата.
«И всё-таки есть ли Бог на самом деле?», – подумал Джеймс, глядя, как подлетевший к нему серебристый робостюард цедит в стакан скотч из резервуара в корпусе. «Лёд?», – вопросил из динамика приятный баритон. «Не стоит», – еле слышно произнёс Джеймс.
И всё-таки, если есть Бог, в чём состоял его замысел? Зачем было так с ними поступать? Воздаяние авансом? Джеймс сделал мелкий глоток и скривился. Третий стакан за вечер. А ведь когда-то ему это было не нужно. В его жизни хватало света и радости без этих искусственных симулякров счастья.
Когда это всё началось? Наверное, в тот вечер, когда Сара вернулась домой из медицинского центра, держа в руках листок синтепластика с распечатанным на нём диагнозом. Чёткие скупые строчки приговора без права обжалования: «Прогноз неблагоприятный. Рекомендована стационарная терапия».
Год или немногим более. Это уже сказал врач. Настоящий живой врач, единственный осколок человеческого тепла в том царстве пластика и металла, в которое поместил Сару Департамент Здравоохранения. Офицерского жалования Джеймса хватило на уютную одноместную палату с модулем виртуальной разгрузки и настоящим окном, выходившим в крохотный садик, разбитый на балконе.
Сара не роптала. Ей было страшно. Всем бывает страшно перед лицом вечности. Это Джеймс усвоил ещё в армии, где от этой самой вечности зачастую отделял лишь неприятный вой сирен ПВО. Вот только то, что вечность может оказаться на расстоянии вытянутой руки и в мирной жизни, для Джеймса Конклина стало откровением. Болезненным откровением.
Возможно, страх и убедил Сару согласиться на предложение мужа. Слишком кощунственное для мира, в котором могли ещё верить в Бога. Полная репликация тела с последующим синаптическим копированием. Аналог бессмертия в мире победившего прогресса.
Так это и началось. Пока Сара постепенно умирала, день за днём, наращивая дозы обезболивающих, в кризалите, заполненном амниотической жидкостью, росло её новое тело. Как только физические параметры пришли в соответствие со спецификацией, настала очередь сознания.
Умные машины, синапс за синапсом, восстанавливали структуру её мозга по цифровому слепку личности. Детские воспоминания, тревоги юности и спокойная гармония зрелости бит за битом переносились в девственно-чистый мозг нового тела. Где при этом будет душа? А что такое душа в мире, где каждый вдох может быть оцифрован и скопирован?
Именно тогда Джеймс и совершил свой главный грех – грех предательства. В те дни он всё больше времени проводил в центре репликации, наблюдая, как в прозрачном цилиндре кризалита плавает в густой амниотической жидкости та, что продолжит с ним этот путь рука об руку. В то время, как настоящая Сара, накачанная обезболивающими, медленно истаивала в убаюкивающих волнах ментального релаксатора.
Джеймс даже не посещал жену. Не держал её за руку, предпочитая касаться холодного стекла, за которым медленно шевелилась та, другая рука, которую он возьмёт. Так это и продолжалось, пока Бог не взял свое, и Сара Конклин не скончалась во сне, навеянном транквилизаторами и тета-волнами нейрорелаксирующей аппаратуры.
Джеймс вспомнил день распаковки. Именно так это называли циничные техники центра репликации. По закону это полагалось делать через сутки после смерти биологического оригинала. Джеймс даже не отдал последние почести своей умершей жене, механически проставив нужные галочки во всех необходимых бланках. Что там будет с телом той, кого он любил, мужчину не волновало. Джеймсу слишком сильно хотелось встретить новую Сару и сопроводить её в новую жизнь. Их счастливую совместную жизнь…
Ещё один тошнотворный глоток. Ещё один взгляд на любимую рыжеволосую незнакомку. Воздаяние… Тогда он ещё не знал, что это именно оно. Джеймс просто этого не понял, когда забирал дрожащую шатающуюся женщину из приёмного покоя центра репликации. Взгляд мужчины истово цеплялся за любимые черты, в надежде разглядеть за ними ту, которая вернулась из вечности.
«Адаптация может занять некоторое время», – говорил консультант центра с профессиональным добродушием. – Будьте с ней предельно деликатны, и всё будет хорошо». «Права гражданина и все необходимые документы восстановим в течение суток», – строго и сухо вторил чиновник Администрации. Сара лишь улыбалась и молчала. Обрушившаяся на неё жизнь была чересчур обширной для слов. Пока.
Адаптация. Слишком абстрактное понятие для того, кто вернулся из-за грани. Джеймс, как никто другой, это осознавал, а потому был нежен и предупредителен. Счастливый от вновь обретённой любви, он боялся даже подумать о том, что события могут пойти не так.
Первые ростки проклюнулись спустя месяц. Сара уже практически пришла в себя. Они с Джеймсом много говорили. В основном, о прошлом. Внедрённым в мозг воспоминаниям следовало дать как следует закрепиться: перемерять старые платья, просмотреть старые фото, навестить старых друзей. Тихая и погружённая в себя, Сара была на этих встречах лишь гостем, хотя раньше всегда была душой компании.
Первым предвестником шторма стала музыка. Прошлая Сара очень любила Моцарта, и Джеймс решил сделать ей приятное, пригласив на живой концерт симфонического оркестра. Вот только эффект не оправдал ожиданий, и женщина морщилась от головной боли, когда оркестр разражался очередным крещендо. Спустя час этой пытки они поехали домой на аэротакси. Джемс с тревогой прислушивался к синтетическим попсовым мотивчикам, слышавшимся из бусин наушников, которые Сара вставила в уши во время полёта домой. Джеймс точно знал, что его жена раньше терпеть не могла эти дурацкие бездушные мелодии.
Следом пришла очередь платьев. Изящные воздушные наряды, один за другим, отправлялись в утилизатор. На смену им приходили вульгарные современные комбинезоны, брюки карго и цветные футболки с голографическими картинками на грани приличия.
Виртсериалы сменили Достоевского и Гюго, рисовая лапша с тофу пришла на смену белковым стейкам и изысканным десертам. Отрицание прошлого постепенно начинало приобретать демонстративные формы. «Последствия «воскрешения»», – утешал себя Джеймс, видя преображения любимой.
Изменилось и общение. На смену любопытству пришло отчуждение и дезориентация. Внимательный взгляд и добродушная улыбка канули в прошлое, уступив место отсутствующему выражению лица и односложным ответам. Постепенно стал проявляться внутренний надлом и агрессия, так не свойственная мягкой жизнерадостной Саре.
Всё это начало всерьёз пугать Джеймса, и он сделал то, чего никогда больше обещал не делать, выйдя в отставку. Воспользовавшись своими навыками онейроманта, он стал часто и подолгу бывать в снах своей жены. Они, как ни странно, успокаивали. Мутный бессвязный поток образов перемежался счастливыми сценами из прошлого, в котором Джеймс и Сара были вместе и были счастливы. Сны были так разительно не похожи на реальность, полную обид и недомолвок.
Остатки льда в бокале растаяли окончательно, превратив крепкий напиток в тошнотворное прохладное пойло. Джеймс осушил его одним глотком, усилием воли поборов подступившую тошноту. Нить воспоминаний размоталась практически до конца: в памяти всплыл тот самый злополучный разговор, в конечном итоге, приведший его в этот треклятый бар на границе нижних уровней Конгломерата.
***
– Что с тобой происходит, милая? – спросил тогда Джеймс, в безуспешной надежде вывести супругу на разговор.
Сотню раз он уже задавал этот вопрос, и каждый раз он оставался без ответа. Но не сегодня…
– Милая? Происходит? – со злостью процедила Сара. – Ничего особенного, дорогой! Меня тошнит от собственных воспоминаний. Мой грёбаный мозг говорит мне, что я любила, что я ДОЛЖНА любить! Меня же от этого всего просто воротит! Платья, эта скучная классическая музыка, заумные книжонки! Все мои склонности и симпатии, которые мне противны. Я не знаю, кто я!
– Ты Сара Конклин, моя жена, – осторожно ответил Джеймс, понимая, куда она клонит. Понимать это было так же страшно, как смотреть вниз с посадочной площадки Шпиля.
– Я должна быть Сарой Конклин! Ты сделал меня ею! Мой мозг говорит мне, кем я должна быть! Кого должна любить! И ничего другого у меня нет! Нет, понимаешь?! Я должна быть твоей женой и любить тебя!
– А ты? – спросил Джеймс, уже зная ответ.
– А я тебя не люблю. Я даже толком не знаю, что я люблю. Ты не дал мне такой возможности – узнать. Я только начинаю в этом разбираться, продираясь через то, что навязывает мне моя чёртова память! И ты ещё спрашиваешь, что со мной такое?!
– Но я…
– Мне надо побыть одной… Пожить самостоятельно и во всём разобраться. У моего прототипа оставались кое-какие сбережения. Сниму квартирку на нижних уровнях. У меня есть навыки, правда уровень не тот, чтобы работать на верхних уровнях, но с голоду не умру. По крайней мере, будет от чего оттолкнуться.
– Уходишь?
– Да.
***
И она ушла, сменив номер коммуникатора. Вскоре из базы исчезла и её основная личность: видимо, кто-то из нижних хакеров-ныряльщиков помог выправить новые документы. Так Джеймс стал искать. Отчасти из-за обиды, отчасти для того, чтобы не сойти с ума от постигшего его откровения. Откровения, которое он до сих пор боялся сформулировать внятно.
В дело шло всё: старые контакты, взятки, услуги хакеров. Вот только напрасно. След Сары окончательно затерялся. От отчаяния Джеймс решил прибегнуть к своему основному навыку: будучи военным специалистом-онейромантом, он внедрялся в чужие сны, просеивая текущие сквозь мозг потоки образов в поисках знакомых сюжетов. Здесь поиск шёл эффективнее: тренированный мозг Джейма за несколько часов мог побывать в сознании многих сотен людей. Вскоре мужчина понял, что на этом можно зарабатывать, продавая жадной публике особо интересные сюжеты снов.
В конце концов, поиски увенчались успехом. Джеймс всё-таки нашёл нужный сон. Сузить радиус поиска до конкретного квартала было делом техники. Имея конкретные ориентировки, знакомый из службы безопасности нашёл Сару, а «подвешенный» ей дрон-разведчик рассказал кое-что о новых привычках. Кое-что, чего Джеймс предпочёл бы не знать. Вот только знать и увидеть это было просто необходимо. От ломающего душу наваждения следовало освободиться.
Потому Джеймс и сидел в баре, приканчивая уже четвёртый стакан мерзкого дешёвого пойла: подобные прозрения лучше смягчать дряным алкоголем.
В бар, между тем, зашёл бородатый мужчина в перепачканном маслом комбинезоне. Могучее телосложение и всклокоченная шевелюра придавали ему на редкость грозный вид. Вот только Джеймса это ничуть не беспокоило: даже в своем нынешнем состоянии Джеймс мог прикончить этого здоровяка за пару секунд. В специальных войсках Конгломерата готовили на совесть.
Бородач, между тем, подошёл к столику Сары. Женщина резко встала и тут же порывисто бросилась ему на шею. Короткое объятие без предисловий перешло в поцелуй, длинный и страстный. Джеймс усилием воли поборол в себе желание встать из-за столика и устроить драму в духе классических романов, некогда любимых его супругой. Теперь – уже бывшей супругой.
«Сара умерла тогда, в больнице. Та, кто сейчас носит её тело, не она. Человек – это не просто набор синапсов и воспоминаний. Это… Душа», – подумал Джеймс, когда за парой захлопнулись автоматические двери бара.
«А сны – это просто сны», – пробормотал Джеймс Конклин и вновь ответил: «Да» на очередной вопрос: «Повторить?»