Под этим видео - монолитный восторг спикерами. Комментаторы будто не замечают, как на протяжении трех часов между собеседниками развивается нетипичный для программы Дудя (признан иноагентом) конфликт.
Он рождается и развивается естественно, на руку Вере, на удивление Дудю. И достигает пика, когда поэтесса откровенно высмеивает ведущего. А тот, мямля, капитулирует, чтобы не вступать в спор с женщиной, которая исповедует откровенный моральный релятивизм.
Именно беспринципность позволяет Вере утверждать, что:
1. Другим нельзя участвовать в мероприятиях, организованных официальной властью, так как это путь к гуманитарной катастрофе. А ей можно. Потому что Вера действует по принципу "не можешь победить - возглавь". И возглавляет творческие встречи, фестивали, концерты. А из-за Кашина, про которого зрители мероприятия все равно не знали, грех отказываться. Он все равно после избиения ее разочаровал.
2. Другим поэтам нельзя мелочно зубоскалить о коллегах по цеху. А ей можно. Потому что Вера просто отдает дань обычаю поэтов "в круг садясь, оплевывать друг друга". (Характерно, что о законах общения в группе человек узнает, становясь участником этого общения. То есть Полозкова сама с наслаждением токсично обсуждала коллег. И считает других поэтов язвительными, потому что сама не жалела яда на них.)
3. Другим нельзя пренебрегать ценностью человеческой жизни. А ей можно. Потому что Вера желала выстрела в голову безнравственному, по ее мнению, Захару Прилепину. И вообще так все в тот день делали.
4. Другим нельзя оставаться безучастными к гибели ребенка. А ей можно. Потому что Вера считает логичными детские смерти, принесенные артиллерией и авиацией "ребят из АТО". И она щедро платит за них с каждого своего концерта ВСУ.
Характерно, что оправдывая свою жестокость по отношению к Прилепину стадностью, Полозкова утверждает: "В этот день таких комментариев было миллион. Ты просто не можешь представить сколько!" Однако вряд ли писателя осуждала пятая часть всех русскоговорящих пользователей Фейсбука (проект Meta Platforms Inc., деятельность которой запрещена в России).
Схожее гротескное преувеличение - в "желтушных" откровениях поэтессы об отце третьего ребенка: "Я развелась с мужем. У меня были отношения. Они, в общем, вполне были безнадежные. Потому что когда ты разводишься и в этом состоянии… Ну, ты просто много лет был виноват во всем. Ты был убогий, ненавистный, безрукий и тупой. Плохой родитель. И вызывал отвращение".
Многолетний период страданий поэтессы, к слову, исчисляется цифрой "пять". Именно столько она была замужем за бас-гитаристом своей группы Александром Бганцевым.
В высказываниях вроде этого или Верином замечании "Версий, конечно, миллион!" проявляется ее языковой максимализм - речевая привычка эмоциональных, категоричных, нетерпимых, склонных к крайним суждениям персон. Они болезненно реагируют на мир, который почему-то не спешит стать таким, как им хочется. Злятся на родственников, друзей, прохожих, страну, планету, которые их, таких хороших, предали. Расстроили. Подвели.
Интересно, что апокалиптичные настроения и истерику людей именно такого психологического склада в своей мартовской лекции предсказала единомышленница Полозковой Екатерина Шульман (признана иноагентом). Политолог утверждала, что эмоциональным, экзальтированным эгоцентрикам поза "я и мое белое пальто против целого мира" будет льстить.
Многие знают, что такая позиция характерна для подросткового возраста, юности . Взрослея, люди обычно расстаются с полярностью в суждениях, вырабатывают готовность принимать чужую точку зрения, берут на себя ответственность за свои эмоции и жизнь.
То, что с Верой такого не произошло, ясно из ответа на вопрос Дудя о ее феноменальных злопамятности, обидчивости. Поэтесса жалостливо говорит об отце, которого никогда не видела. Детской недолюбленностью она целиком оправдывает свои взрослые претензии к близким и посторонним, Риму и миру, критикам, оппонентам, подписчикам. Словно все клялись быть удобными ей в богатстве и бедности, горе и радости. Но не сдюжили. Не оправдали веры. А Вера оправдывать других не спешит.
И такой юношеский максимализм - в тридцать шесть лет. Когда можно хотя бы из милосердия не смаковать безразличие партнера к дочери, не демонизировать его родственников. Интернет помнит все, и однажды Арина наверняка найдет мамино интервью.
Характерно, что присущие ей одиозность, гневливость, спорность суждений Полозкова прекрасно - с самолюбованием - осознает. Поэтому привычно льстит, приписывает собеседнику согласие со своим мнением ("Ну ты же видишь сам!"; "За Россию мы с тобой. За Россию мы с тобой, понимаешь?"). Таким образом она как бы поднимает Дудя до своего уровня вундеркинда от поэзии, сверстницы, на два года раньше него поступившей на журфак МГУ. И польщенный ведущий помалкивает, не желая с этого пьедестала из сладкой ваты сходить.
Однако намек Дудя на зацикленность Веры на детской травме приводит поэтессу в бешенство. И ей уже мало манипулировать собеседником. Нужно шокировать его резкой дистанцией, напомнить, кто есть кто: " У тебя какая-то такая простая, ясная вселенная в голове, Юр. Я так тебе завидую! Ты такой прямой, четкий пацан из цельного куска. Приехала на могилу - отпустило. Не приехала бы - не отпустило бы. (...) Ну ты классный в том смысле, что ты веришь в какие-то простые ходы. Все должно быть легко. Если что не так, должно легко решаться. (...) Вот в чем разница между нами! Мир - очень-очень сложная штука из разных, иногда не подходящих друг другу кусков, частиц... вещей состоит, понимаешь?" Здесь под видом комплиментов ("завидую", "классный") Полозкова обвиняет Дудя в недалекости, чуждости миру творческой элиты, касты избранных, сложно организованных, тонко чувствующих людей. Она ставит мальчика из семьи военного на место. И вешает на него ярлык "толстокожий плебей".
Единственное, чего Вера тут не учитывает, что играет на чужом поле. На Ютубе главное не текст, с которым она привыкла работать. А картинка. И камера в руках работающего на Дудя оператора все ее повторы и метафоры "переговорит".
Зритель увидит заматеревшую в трехкратном материнстве, сыто лоснящуюся, властно жестикулирующую толстыми кистями женщину. Которая кичливо обвиняет в примитивности, черствости посеревшего, высохшего, с бескровными губами, будто съевшего себя изнутри ровесника.
Из язвительной, тоже брошенной возлюбленным Софьи Фамусовой Вера прекратилась в Агафью Пшеницыну. Ненавистная русская культура ее победила. Полозкова уже не подающий надежды автор. А колоритный отрицательный персонаж.
#вдудь #полозкова #дудь #интервью