Человека классифицируют гораздо чаще, чем животных. Куда там несчастным зверушкам до нас? Что там у них – отряд, вид, подвид? А людей разделили по расам, национальностям, типам характера, психологическим особенностям, даже цвету волос и глаз. Но только не Любочку Голицинскую! Ее классифицировать нельзя! Она одна такая, единственная и неповторимая. Цвет волос меняет под настроение с каждым мытьем головы. У нее даже тон голоса повышается или понижается в зависимости от длины юбки. Ее можно назвать просто «Счастливая Женщина». Именно так с большой буквы. Она живет сердцем, а в людях видит только то, что хочет. Ее внешность можно охарактеризовать двумя словами – просто прелесть. Люба - красавица с русой косой, пышной грудью и осиной талией, белолица, белотела, кровь с молоком.
Девушка выросла в деревне. Но это совсем не значит, что в детстве она в пять утра доила корову, затем шла в школу шесть километров в распутицу, а вечером при лучине штопала вязаные носки. Она росла на натуральных витаминах и свежем воздухе.
Любочка была единственным ребенком в семье обычных сельских тружеников, где кроме мамы и папы были две бабушки и два дедушки. Бабушки ее к корове не подпускали, «шо бы руки не разлапились», в огород не гнали, «а то с лица черная будешь» и вообще «успеешь еще наработаться». Дедушки соревновались, чей подарок лучше и дороже. Мать велела умываться молоком и протирать лицо огурцом. А отец не разрешал будить рано. И сама Люба девушка со вкусом, букву «г» произносила правильно и сиреневые цветы на розовой кофточке не носила, телевизор смотрела регулярно и подать себя могла и как Аллу Пугачеву, и как Эдит Пиаф. Была очень артистичной. Изображала принцессу и нищенку одинаково успешно. Поэтому в обществе и тех и других чувствовала себя комфортно. Она не платья подбирала под себя, а себя под понравившееся платье.
Холили и лелеяли ее до восемнадцати лет. А затем наша красавица влюбилась в приезжего аспиранта и укатила с ним в город. Аспирант был не сильно состоятельный, но жилье свое имел. Прожили они с Любочкой в любви и согласии три года. Потом она снова влюбилась, а что делать – сердцу-то не прикажешь. Ничего с Аспирантом делить не стала и ушла к Кабанову. Кабанов был старше ее на семь лет. Уверенный, сильный, блатной, не знающий слова «нет» Кабан. Но и в этот раз счастье длилось недолго, всего два года. Его посадили за грабеж и хулиганство. Люба даже самой себе боялась признаться, что была этому рада, потому что блатная романтика ей уже порядком надоела: рестораны, меняющиеся квартиры, ночные гости. Сегодня густо, завтра пусто. Люба быстро с Кабаном развелась и через год вышла замуж в третий раз. Ей было двадцать четыре, а Антону Игоревичу Голицинскому сорок три. Голицинский смог дать Любе все, чего она была лишена, покинув родительский дом – стабильность, заботу, достаток, спокойствие. Он занимал высокий пост в администрации города, имел пятикомнатную квартиру, дачу, две машины. И ко всем перечисленным достоинствам считался красавцем в своей возрастной группе – подтянутый, благородная седина в висках, всегда со вкусом одет, даже дома. Любочка сама в счастье купалась и ему жизнь как солнышко осветила. Очень они друг друга любили, целых пять лет. Антон Игоревич умер от сердечного приступа на глазах молодой жены, прямо на брачном ложе. Люба тогда совершенно растерялась. За пять лет жизни с Антоном она настолько привыкла полагаться на него даже в мелочах, что вместо того, чтобы «скорую» вызывать она принялась его трясти и спрашивать, что ей делать, а он только рот разевал, как рыба на берегу. Пока догадалась врачей вызвать, пока они приехали… он умер. Завещания Антон не оставил, но наследницей первой очереди была Люба и спорить с этим никто не стал.
Спустя полгода после похорон третьего мужа Любочка Голицинская встретила Дмитрия Огурцова и снова влюбилась.
История их знакомства на самом деле была совершенно непримечательной. День рождения общего знакомого, на который Люба и Дмитрий пришли без пары. Событие отмечали на даче в приятной камерной компании. Были традиционные шашлыки, песни под гитару, стрекот сверчков, аромат жасмина, гамак и звездное небо. Все вокруг располагало к романтическому настроению. Любочка была очень хороша в белом длинном сарафане. Глубокий расшитый кружевом вырез на пышной белой груди, как магнитом притягивал взгляд. Любочка томно опускала глаза, вздыхала, прикрывала грудь и плечи шалью. Из-под подола выглядывала белая ножка с тонкими, розовыми пальчиками, ножка покачивалась и однажды с нее соскочила туфелька. Димочка как настоящий рыцарь поднял туфельку и водрузил ее на место, задержав на долю секунды ножку в своих руках. Романтичное настроение плавно переросло в эротическое. И когда гости стали собираться домой, Дима совершенно естественно вызвался отвезти Любу домой. Страсть настигла их минут через десять в ближайшей лесополосе. И видимо так сложились звезды, что эту ночь они провели вместе, но так и не насытились друг другом. Через неделю довольно банальная история знакомства обросла роковыми подробностями и Любочка всем знакомым рассказывала о том, что сама судьба привела ее на ту дачу, где она обрела любовь всей своей жизни.
Димочка с огромным удовольствием слушал, как Люба расписывает их неземные отношения подругам по телефону:
- Сонечка, оказывается, раньше я никогда не любила. Это действительно какая-то мистика. Ты прекрасно знаешь, как я не люблю все эти мероприятия на природе – комары, вечно дымом пропахнешь, да и этими, как их там, репеллентами всякими. Я вообще не собиралась ехать к Лапшину на день рождения. Я его жену недолюбливаю. Ха-ха… Не хочу об этом говорить, но этот Лапшин та-а-к на меня смотрит. Ой, Дима у меня такой ревнивый, – Люба оборачивалась к нему, смотрела с нежностью, - но мой тигр знает, что его кошечке никто больше не нужен. А тут эта мымра Лапшина сама мне позвонила и давай уговаривать, без меня, мол, компания не та. Ну, пришлось приехать. А Дима тоже ехать не хотел, он так много работает. А тут на удивление встречу перенесли и у него целый вечер свободный. Он и решил поехать отдохнуть от города. Я его увидела и сразу поняла - это мой мужчина. Даже кажется, он мне снился в детстве.
Ее простоватая восторженность чрезвычайно тешила его самолюбие. Он невольно сравнивал ее со скуповатой на эмоции Женей. И Женя всегда проигрывала. Как все-таки приятно быть самым-самым. Он никогда не упрекал Любу за излишнюю болтливость.
***
27 января 2003 года
…Папа купил компьютер! В кредит. Заволок его домой и провозгласил, что нам всем теперь придется потуже затянуть пояса. Как будто мы их распускали.
Я никогда не видела его таким радостным. Обычно он не разговаривает как нормальные люди, он читает нотации либо поощрительную, либо нравоучительную, со скупой одобрительной улыбкой, либо с вселенским презрением. Зануда – одно слово! А тут пританцовывает, хочет разделить радость с нами. Я даже заслужила его похвалу. Он удивился, что я умею кое-что на компьютере и, конечно, приписал мои заслуги себе: «Вот видишь, дочь, грамотный человек с любой задачей может справиться. Не прошли даром твои бессонные ночи, продолжай в том же духе!» Идиот.
Если бы не Антон ничего бы я не умела. Я даже учиться лучше стала. У меня сердце сжимается от ужаса, как представлю, что Антон той зимой мог пройти мимо меня или я испугалась бы холода и ушла из парка. Да что угодно могло помешать нашей встрече! Но это судьба! Я сидела в парке на скамейке три часа, страшно замерзла, Антон проходил мимо, пожалел и пригласил к себе. А мне было все равно, куда идти, лишь бы не домой и в тепло. Вот так случайно в мою жизнь пришло Счастье.
Антон мне разрешает абсолютно все! И на компьютере играть и телик смотреть и даже есть перед телевизором. Он мне столько дисков купил! Ни у кого столько нет. Конфеты самые дорогие в коробках, а не на развес! И вещи покупает и косметику. Жаль только нельзя их с собой забирать и показывать кому-нибудь. Карасева и все ее подружки умерли бы от зависти. Но нельзя. Пока мне не исполнится восемнадцать лет, мы должны скрывать наши отношения. Иначе нас разлучат. Но мне никто кроме Антона и не нужен. Мне плевать и на Карасеву и на ее свору. Они ничто, падаль. Если такой богатый взрослый умный человек, как Антон считает меня красивой и интересной, значит, во мне действительно есть истинная красота!
***
12 февраля 2003 года
Мне 15 лет. Это будет самый лучший день рожденья! Не дождусь, пока позвонит Антон и позовет к себе!!!
***
13 февраля 2003 года
АНТОН ПОДАРИЛ МНЕ ЗОЛОТУЮ ЦЕПОЧКУ И КУЛОН! Из настоящего золота, с огромным камнем. Так блестит! Это точно бриллиант! Жаль, что нельзя его носить. За такую вещь голову оторвут на улице. Антон обо мне заботится. Он меня так любит! Как же мне не хотелось возвращаться домой. Скорее бы я выросла и Антон на мне женился!
Кстати, у меня уже тринадцать энциклопедий. Ха-ха-ха!..
Он ждал ее в подъезде…
Пришлось ее поискать. Как у баб все просто - поменяла прическу и фамилию и уже совсем другой человек. Но он, если захочет, найдет кого угодно, из-под земли достанет. А ее найти он очень хотел. Должок за ней нарисовался. Никто и никогда в жизни не посмел его кинуть. И она в ногах у него валяться будет, прощение вымаливать.
Он присел на подоконник. Между этажами за шахтой лифта он оставался невидимым для жителей дома. Достал тонкую сигарету, белоснежная трубочка странно смотрелась, зажатая в его желтых узловатых пальцах. Он прикурил, медленно затянулся, дым выпустил в форточку, чтобы не привлекать к себе внимание. Недовольно скривившись, потушил только что закуренную сигарету об подоконник и смачно сплюнул на чистый пол:
- Сигареты какие-то бабские, папиросы нужно купить…
До своего дома Люба шла летящей походкой, мило улыбнулась пожилым соседкам, отдыхавшим на скамейке у подъезда. Все-таки у старых домов есть свои минусы, например, вездесущие бабули. За историю существования дома их накапливается приличное количество. Новостройки совсем другое дело, там обитает лёгкая на подъём молодёжь и никому нет дела друг до друга. А тут пока до квартиры доберешься тебя, как рентгеном, просветят.
Закрыв дверь подъезда, Люба поморщилась от боли: все-таки летом ноги отекают, и носить туфли на десятисантиметровых шпильках очень тяжело. До квартиры осталось совсем чуть-чуть и сейчас ее никто не видит. Она расслабилась и походка потяжелела.
- Что, Любань, тяжко стало скакать, как блохе подкованной?
Люба при звуке голоса быстро подобралась, а когда разобрала ядовитый смысл и узнала говорившего, ноги у нее подкосились еще сильнее и она ухватилась за перила.
- Ну-ну, что за трагизм! От счастья ноги не держат? Поднимайся, я уже заждался тебя.
Люба осталась на месте и тогда он спустился к ней. Она не двигалась. Кричать – глупо, он ей ничего не сделает, пока. Убегать? Куда она убежит в этих босоножках? Лучше не злить его и не привлекать внимания соседей. Незачем им знать какие у нее есть знакомые.
Он вышел из тени и попал в прямоугольник света, льющийся из окна. Он сильно изменился, постарел, лицо стало серым, глаза холодными, водянистыми, морщины глубже, похудел, даже как будто стал меньше ростом. Но она помнила очень хорошо, сколько силы в его жилистом сухом теле, руках, кулаках…
Он подошел близко-близко, наклонился к самому лицу, вдохнул ее запах, коснулся щеки.
- Соскучилась? Что отворачиваешься? Не нравлюсь? Раньше, как кошка о ноги терлась. А ты мне нравишься…
У него неприятно пахло изо рта, нескольких зубов не хватало. Он больно схватил ее за ягодицы и мерзко засмеялся:
- А у тебя аппетит всегда хороший был! Ишь, нажрала гудочек.
Люба очнулась от неожиданности и резко отпихнула его руки.
- Что тебе надо?!
- Тише, тише… Не того, о чём ты все время думаешь. Тоже мне сексбомба. Денег мне нужно. Видишь, я вернулся. А кто мне тут самый родной человечек? Ты, Любаня. Мне на первое время штук десять баксов дашь, чтобы я к тебе каждый день не наведывался… - говоря, он перехватил у нее сумку, вытащил кошелек и переложил наличность себе в карман.
- Поняла? Приду скоро. Не соберешь деньги – пожалеешь. Ты меня знаешь, бойся. Здесь подворотня тёмная…
Он шлепнул ее пониже спины и не спеша пошел вниз. Хлопнула дверь подъезда.
Люба тяжело поднялась к себе в квартиру, захлопнула дверь, навесила цепочку и только потом включила свет в прихожей. Теперь она почувствовала себя в безопасности. С тоской вспомнила умершего мужа Антона. Если бы он был жив, она рассмеялась бы мерзавцу в лицо и ни секунды бы не беспокоилась, Антон всегда все улаживал.
- Но теперь есть Дима, - напомнила она сама себе, хотя спокойствия от этого не прибавилось.
Дома Люба всегда ощущала умиротворение, как в уютных маминых объятиях, когда весь враждебный мир остается далеко-далеко, а ты чувствуешь только безграничную нежность и защиту любящих рук. Для Любочки это была не просто квартира. Это ее цитадель, ее собственный мир, в котором не было ни одной вещи купленной просто так, без души, каждая деталь была продумана и облюбована. Интерьер Любочка придумывала сама, не торопясь и ни в чем себя не ограничивая. Пятикомнатная квартира Антона Голицинского позволила воплотить в жизнь даже фантазии. «Благородные натуральные материалы, мягкие цвета и струящийся свет позволили воссоздать атмосферу классического фамильного жилища», - так сказал дизайнер, помогавший Любочке выразить то, что она хотела.
Босиком хозяйка прошла в спальню, повесила платье на плечики, накинула шёлковый халатик, достойный приёма у английской королевы, а на ноги натянула тёплые носки из овечьей шерсти, пока никто не видит, и отправилась на кухню - очень хотелось встретить Димусика вкусным ужином.
- Как все-таки хорошо, что он не настаивает на переезде в его квартиру. Димуся любит Любочку и не имеет нездоровых мужских предубеждений против площади будущей жены,- расстаться со своим детищем Любочке было бы очень тяжело.
Зазвонил телефон. Это был Дима.
- Солнышко, я должен задержаться на работе. Не рассчитал время, столько дел навалилось. Но это все ты виновата.
- Я? Что же я сделала моему Котику?
- Ты меня отвлекаешь, - притворно строго протянул Дима, - все мои мысли только о тебе, Солнышко. Котик не может сосредоточиться на делах, но Солнышко дождется Котика, да? Или мне придется долго будить, будить мое Солнышко?
- Дождется, конечно! – мурлыкала Любочка, – но будет сильно скучать и грустить. Приходи скорее, я тебя целую в носик. А Котик любит свое Солнышко?
- Дождешься меня, и я тебе все-все расскажу. Целую – чмоки-чмоки.
- Жду тебя… - дышала в трубку Люба. Настроение улучшилось, Дима ее очень любит, он молодой сильный мужчина и рядом с ним Люба должна чувствовать себя защищенной.
Ужин готовить она передумала: скорее всего, Дима перекусит на работе. Зато можно получить удовольствие от вынужденного одиночества. Она взяла бутылку красного вина и бокал, поставила на поднос блюдце с тремя маленькими пирожными с взбитыми сливками и вазочку с клубникой, забралась с ногами на диван, поднос с вкусностями поставила на диванную подушку, включила телевизор и … как всегда вовремя в дверь позвонили.
- Ну вот, как всегда никакой личной жизни! – вслух возмутилась Любочка. Всю процедуру обустройства на диване пришлось повторить в обратном порядке. Медленно поплелась к двери, вдруг подумают, что ее дома нет, и уйдут, но там за дверью, будто точно знали, что хозяйка дома.
Любочка открыла дверь. На пороге стояла соседка и некоторым образом родственница, жена младшего брата Антона Игоревича, Альбина. Невысокая худощавая молодая женщина держала на руках четырехлетнего мальчика. Ей было тяжело и она некрасиво прогибала спину назад, выпячивая живот и перенося на него часть веса ребенка.
- Любочка, прости меня за беспокойство, но ты ведь знаешь, я без веской причины время твое отнимать не стану. Можно пройти? У меня к тебе важный разговор.
Люба недовольно скривилась, развернулась и из-за спины бросила:
- Заходи. О чем ты хотела поговорить? Только поскорее, мне уходить надо.
Они прошли в гостиную. Гостья оглядела натюрморт на подносе и поняла, что ее выпроваживают. Но она была не в том положении, чтобы гордиться и Альбина произнесла тщательно подготовленные слова. Эта речь должна была расплавить каменное сердце бывшей невестки.
- Я еще раз хочу извиниться за то, что отрываю тебя от важных дел, - здесь было важно не показать сарказма в голосе, какие у гламурной пустышки могут быть дела. – Мы с сыном сегодня были на консультации у нейрохирурга. Очень хорошего, к нему запись на два месяца вперед. Он говорит, что если мы сейчас сделаем операцию, то Максимка может восстановиться. Понимаешь, полностью восстановиться. Он сможет даже в обычную школу ходить, будет совершенно нормальным ребенком. Но у нас в городе такие операции не делают, нужно в Москву ехать. Операция сто пятьдесят тысяч стоит, потом восстановительный период, ну и жить там какое-то время нужно будет. Без очереди попасть на операцию можно только за свой счёт. А нам нужно очень быстро.
Альбина замялась, а Люба никак не выдавала своих эмоций и не поощряла ее продолжать.
- Я, конечно, понимаю, что у тебя траты большие, но мне больше не к кому обратиться, - Альбина разволновалась, глаза у нее покраснели. - Ты же знаешь, Геночка такой несерьезный, немного безответственный. Мы бы у тебя заняли… Гена заработает и мы обязательно отдадим.
- Ах, ты денег просишь, - изволила догадаться Любочка, прошлась по комнате, - но у меня сейчас так обстоятельства складываются, что я не могу дать вам в долг. А давай перенесем операцию. Сейчас осень, куда вам ехать? Давай летом.
Любочка обрадовалась своей мысли:
- О! Куда лучше - лето, Москва! По музеям походите! Культурная программа.
- Ну, какие музеи, это же операция! – Альбина слегка вспылила, но быстро взяла себя в руки.
- Сентябрь только начался. Дело в том, что операции делают либо осенью, либо весной. Здесь даже погодные условия роль играют. И потом, возраст сейчас у Максимки оптимальный для операции – четыре года.
Альбине показалось, что Люба может согласиться. Она развернула сына лицом к Любе. Мальчик молчал, время от времени неловко заламывал руки и совал палец в рот, у него были очень красивые грустные глаза.
Любочка почувствовала, что ее загоняют в угол, никакие отговорки в голову больше не лезли. Она старательно отводила взгляд от мальчика и ее раздражала невестка с вечно кислой физиономией и бесконечными проблемами.
- Ну, давай тогда весной, ему же только в июне пять исполнится?
- Но ведь весной уже почти пять… - Альбина шептала.
Тогда Люба решила не выкручиваться, а сказать как есть. В конце концов, чьи деньги тот и командует. Она обычно не жадничала, но в данный момент законно рассудила, что ей предстоят большие траты и занимать отказалась:
- Ты понимаешь, мне платье нужно купить для регистрации и для вечера в ресторане. А украшения? А банкет? Просто голова кругом идет! Свадьба – это так дорого и хлопотно! А я хочу, чтобы все было по высшему классу – ведь свадьба бывает оди…, - осеклась она, - не так часто в жизни. Да и Антон мне не так много денег оставил.
Альбина нежно пригладила волосы на голове сына и разыграла последнюю карту:
- Я думаю, Антон хотел бы, чтобы ты помогла мне. Он всегда был добр ко мне и Геночке, а как он Максима любил ты сама знаешь.
Любочка стала раздражаться. Антон действительно во всем опекал младшего брата и его семью, но Люба этого делать вовсе не обязана, они для нее никто:
- Если бы у меня была возможность я бы дала тебе денег, но, увы, не в этот раз. А у Максима отец есть, пора бы и твоему Геннадию повзрослеть и немного о сыне подумать.
Слезы потекли по щекам Альбины.
- Ну не расстраивайся так, Аля, придумаете что-нибудь. Давай-ка мы с тобой выпьем вина немножко, - попыталась смягчить отказ Любочка и упорхнула на кухню за вторым бокалом.
Альбина пересадила сына в кресло, чтобы удобнее взять бокал, но перехватила критический взгляд Любы и поняла, что та беспокоится за обивку – не испачкал бы мальчик. Она залпом выпила вино, взяла Максимку на руки и заторопилась домой. После ее ухода Любочка с облегчением вздохнула. Сделала телевизор громче и отпила из своего бокала. Все-таки неприятный осадок от визита Альбины остался. Люба неприязненно взглянула на бокал, из которого пила Альбина и понесла его на кухню – он портил гармонию на подносе. Но помыть не успела - на полпути к кухне она снова услышала звонок в дверь, развернулась и пошла открывать.
Новоявленная гостья была еще менее приятна Любе, чем Альбина. На пороге стояла бывшая пассия Дмитрия. Интуитивно Любочка поняла это при первом же взгляде – незнакомая женщина с таким неприятным и нахальным выражением лица могла быть только Евгенией. Ну не почтальоном же! От неожиданности Любу бросило в жар. Она часто задышала, выдав всю гамму чувств, при виде Жени.
- Добрый вечер,- подчеркнуто вежливо сказала Женя, - вы Люба, правильно? Мы с вами заочно знакомы. Я Евгения Пахомова. Нам надо поговорить. Если не возражаете, я войду.
У Любы покраснели не только щеки, но и шея и грудь в вырезе халата, однако, она гордо вскинула голову и четко произнесла, пытаясь придать голосу равнодушие:
- Не представляю о чем нам с вами беседовать. По-моему, Дима уже все вам сказал.
- И, тем не менее, - Женя решила не обращать внимания на явную грубость, - я войду, не хотелось бы оповещать о наших делах всех соседей.
Совершенно спокойная Женя переступила порог и огляделась. Уже в прихожей, которую, учитывая размеры и обстановку, следовало называть холлом, в глаза бросилась вычурная дороговизна всего вокруг от дверных ручек до зеркальных потолков. Они прошли в гостиную. Женю неприятно поразила цветовая гамма – серые, фиалковые тона, белый основной фон, как в операционной, зеркала, мраморный пол. Этот холодный официоз, по мнению Жени, подошел бы для холла больницы. Она невольно вздрогнула, начав мерзнуть.
Везде царил идеальный порядок.
«Опять же, как в больнице, только хлоркой не пахнет», - подумала Женя. Единственным обжитым объектом в гостиной был большой диван, стоящий в центре комнаты, на него был брошен белоснежный плед, в беспорядке валялись серебристо серые, белые, сиреневые подушки и стоял поднос. Над диваном неприятно давяще нависала огромная хрустальная люстра.
«Как она тебе на голову до сих пор не упала», - Женя отвлеклась от цели визита, рассматривая обстановку.
Люба не предложила присесть гостье и сама осталась стоять. Так, она надеялась, разговор закончится быстрее. Она с вызовом посмотрела на Женю:
- Я вас слушаю.
- Люба, я хочу поговорить с вами как женщина с женщиной, я думаю, мы сможем понять друг друга.
У Жени было время подготовиться к разговору. По ее замыслу она должна разговаривать вежливо, но с долей холодности, балансируя, чтобы не вызвать явную агрессию у собеседницы и не скатиться до унизительных уговоров и просьб.
- Видите ли, Любовь, мы с Димой уже давно знакомы, мы уже столько лет вместе, что практически являемся мужем и женой. А при длительных отношениях, так бывает во многих семьях, иногда мужчине начинает казаться, что он чем-то обделен, может возникнуть желание убедиться в своем мужском обаянии еще раз. Что-то вроде кризиса среднего возраста. Именно это сейчас и происходит с Дмитрием. Ваши отношения слишком стремительны для того, чтобы быть серьезными и постоянными. Это обыкновенное физическое влечение, так называемая страсть, она перегорит и вы оба останетесь ни с чем.
Чем дольше Женя говорила, тем больше убеждалась в собственной правоте, и ей казалось, что Люба не может не согласиться с разумными доводами, она не смотрела на Любу, чтобы не сбиться:
- Ведь кроме постели вас больше ничего не связывает, вам и поговорить, простите, не о чем. А постель, в конце концов, приедается, тогда остаются общие увлечения, интересы, привычки. Я бы не желала ни вам, ни Дмитрию разочарования… Думаю, сейчас вам будет не очень тяжело пережить расставание с Димой, ведь вы, насколько я знаю, женщина опытная, не первый раз замужем, - Женя скривилась, фраза прозвучала неприлично.
А Люба в это время переливалась всеми цветами радуги, что было очень хорошо видно на ее белом лице и шее, покраснели даже ноги. Она мало что понимала из Жениных слов и не из-за тупости, а из-за бешенства, в которое ее привела наглость и выражение явного превосходства на Женином лице. Общий смысл сказанного до Любы дошел, и этого было достаточно. Обычный налет детскости и наивности слетел с ее лица, и проявился опыт самообороны. Оказывается, в детстве она не только любовалась полевыми цветами и высоким чистым небом, но и наблюдала незамысловатый быт деревенских скотников и трактористов.
- Это не твое собачье дело, как и с кем я сплю, разговариваю я со своим мужиком при этом или нет!
Женя хотела указать на ошибку Любы в понимании ее слов, но только сейчас заметила, в каком состоянии та находится.
- И чтоб ты знала, - продолжала Люба, - у нас любовь такая, о которой ты даже представления не имеешь! Да и откуда тебе знать, колоша ты старая. У тебя сороковник не за горами, а ты не в курсе, что мужику в постели не про картины какого-нибудь Цискаридзе петь надо, а как минимум, шевелиться и с боку на бок переворачиваться. На эту тему книжку почитай или кино посмотри! Может и на тебя кто-нибудь польститься. А Дима тебя иначе как бревном и не называет, ему о твои кости колоться надоело. Да он только сейчас узнал, что значит женщину любить. Так что давай, двигая отсюда, выход сама найдешь! – уточнив направление движения неприличным жестом, Любовь отвернулась к окну.
Теперь пришла очередь растеряться Жене, не ожидавшей такой грубой отповеди. Ну что тут можно сказать? Из последних сил, стараясь сохранить лицо, она произнесла:
- В принципе чего-то подобного я и ожидала. Извините за отнятое время… А Цискаридзе, вообще-то, танцует балет.
Женя прибавила скорости и последнее слово малодушно прокричала от входной двери:
- Корова!
Люба резко рванула за ней, и со всего маху запустила ей в спину бокал, который до сих пор крутила в руках. Не попала и закричала на всю лестничную клетку:
- Вот и получай оргазмы на его концертах, а я буду от Димки детей рожать, с…!
Женя быстро спускалась по лестнице, сдерживая себя, чтобы не убегать из этого ненавистного дома.
В это время громко захлопнулась дверь одной из соседних квартир.
Женя выскочила из подъезда и побежала к машине.
Люба вернулась в гостиную и упала без сил на свой многострадальный диван. Закрыла глаза и постаралась успокоиться, но как назло перед глазами снова возникала эта костлявая фифа с надменной физиономией.
- Да что ж за день сегодня такой! В кои-то веки решила расслабиться, отдохнуть. А ко мне как в Большой театр толпы народу! Тьфу-ты, опять эти театры. Уже сама с собой разговариваю, как ненормальная. Теперь еще и осколки собирать придется.
Хрустальный бокал разбился вдребезги. Люба достала пылесос, сняла щетку, чтобы можно было собрать все осколки одним разом – для пылесоса это не полезно, зато быстро. В другое время она никогда бы так не сделала! Затолкала пылесос в кладовку, закинула туда же щетку и ногой дверцу с силой пихнула, но та так и осталась открытой, шланг от пылесоса мешал.
И тут снова в дверь позвонили. Люба даже подпрыгнула на месте:
- Да чтоб вас всех разорвало! Кого еще черти несут?!
Она схватила в сердцах попавшую под руку вазу и с нею наперевес решительно направилась к двери. Наученная горьким опытом, теперь она посмотрела в глазок, страдальчески закатила глаза и привалилась спиной к двери. На лестничной площадке с букетом цветов и небольшим черным портфелем в руках топтался ее недавний ухажер Брызгалов. Она уже объяснила ему, что их встреча была ошибкой, они могут быть только друзьями и так далее, но, видимо, Брызгалов еще не утратил надежды на восстановление отношений. Люба хотела не открывать, но потом решила, что лучше уж растолковать ему все это последний раз и наверняка. Тем более вечер все равно уже бесповоротно испорчен. Она распрямила плечи и открыла дверь очередному гостю.
Брызгалов – импозантный мужчина под пятьдесят, прошел в коридор, к стеночке придвинул портфель, вручил цветы Любе и произнес:
- Нежнейшей из женщин нужно дарить только нежные белые розы. Они напоминают мне о тебе.
- Анатолий, ты знаешь, как я люблю розы, - вымученно улыбнулась Люба.
- Давай присядем, я очень волнуюсь, – он взял ее за руку и легонько потянул в гостиную.
- Анатолий, пойми, мы, конечно, можем присесть, но это ничего уже не изменит.
- Не спеши, Люба, даже приговоренный к смерти имеет право на последнее слово.
Они присели на диван, Анатолий не выпуская руки Любы, собрался с духом и произнес:
- Я много думал о нас с тобой, Люба, и понял, что все это время обижал тебя, пользовался твоей молодостью, твоей любовью и не осознавал своего счастья. Конечно, ты не могла терпеть это так долго. Я давно обещал тебе поговорить с женой, рассказать ей о нас, развестись и все время малодушно откладывал на потом. Так вот, прости меня, Люба. Сегодня я ей все рассказал. Это было нелегко.
Он торжественно достал из кармана коробочку:
- Я предлагаю тебе стать моей женой. Я сжег за собой мосты. Расставил точки. Теперь все зависит от тебя.
Любочка безумно испугалась. Она догадалась, что в скромном портфельчике лежит кое-какое бельишко на первое время. И что теперь делать? О том чтобы принять предложение Брызгалова не могло быть и речи, но и выгнать его просто так жалко. Все-таки Люба любила всех своих мужчин. Как все сложно в этой жизни. Она вскочила с дивана, нервно заломила руки.
- Анатолий, ну зачем ты так поторопился! Конечно, я любила тебя и если бы ты месяц назад сделал мне предложение, я не раздумывая, согласилась бы. Но сейчас…сейчас в моей жизни появился другой мужчина. Я уже дала свое согласие ему.
- Но как же? Что же делать? Я же сжег эти… мосты… точки… расставил, - он совершенно растерялся.
- Я был уверен, что ты просто хочешь добиться от меня решительных действий. Я знаю, женщины так делают, - он с надеждой поднял на нее глаза. - И я очень люблю тебя. Как же я без тебя?
Анатолий вгляделся в ее сочувствующее лицо и понял, что совершил ошибку.
- Что же теперь делать?! Я же ушел с вещами, - он огляделся в поисках портфеля, - Томка же меня назад не примет!
Он схватился за сердце. Любочка достала из бара коньяк и рюмку:
- Ты только не волнуйся, мы обязательно что-нибудь придумаем. Давай выпьем по капельке. Все обязательно образуется.
Люба налила ему коньяк, добавила себе вина и они, не чокаясь, выпили. Посидели в тишине, как стародавние друзья, отягощенные общей проблемой. И Люба придумала:
- Толик, давай я позвоню твоей жене и скажу, что ты, негодяй, наобещал мне золотые горы, замуж взять, а сам пришел и объявил, что «наша встреча была ошибкой» и ты понял, что всю жизнь любил только свою жену. Я ей еще и угрожать буду, что если ты меня бросишь, то я с жизнью покончу! Вот! Ну как тебе?
Брызгалов несколько оживился, но с сомнением сказал:
- А ты думаешь, она поверит? Простит?
- Конечно! Мне обязательно поверит! Прямо сейчас и позвоню. Буду требовать, чтобы она мне тебя отдала. Да тут любая от жадности только простит! Давай еще по одной для смелости.
Брызгалов еще сомневался, нервно ходил по комнате и хватался за сердце, но идеи лучше придумать не мог. Поэтому хлопнув еще по рюмашке, Любочка набрала номер незнакомой ей Тамары и наглым голосом сказала:
- Алло! Пригласите Тамару к телефону. Ах, это вы? Я Любовь Голицинская, думаю, ваш муж обо мне говорил! Так вот, я требую, чтобы вы отпустили Анатолия. Он явился ко мне сегодня и сказал, что не хочет иметь со мной никаких отношений, его жена, видите ли, святая женщина, и он все жизнь любил только свою Томочку, но недооценивал глубину своего чувства! Это что еще такое?! Я никому не позволю собой пользоваться! Мне молодой девушке голову морочил? Не на ту напали! Я ему сказала и вам говорю: если он ко мне не придет, я на себя руки наложу. Такие мужчины как Анатолий на дороге не валяются!
Женщина на другом конце провода просто опешила от такого напора. Но тот, кто хочет обманываться, быстро попадается на удочку. И немолодая уже женщина, всю жизнь прожившая с одним мужчиной, любившая его много-много лет, растившая его детей, отреагировала точно так, как предсказывала Люба:
- Так вы чужих мужей шантажом заманиваете! Можете делать с собой что хотите, но я точно знаю, что такие пройдохи как вы, только грозят. Бедный мой Анатолий, он оказался заложником собственной ошибки! Я позвоню ему. А с вами мне разговаривать не о чем.
Однако трубку Томара не бросила, и Люба успела закрепить успех:
- Ну и подавись своим Анатолием! Я такого жмота в жизни не видела, ни в ресторан приличный не поведет, ни колечка не подарит. Только и бормочет: «У меня дети, у меня дети!» Все только Томочке да оглоедам своим, - кривлялась Люба, - ничего хорошего от него не дождаться! Все разговор окончен!
Люба бросила трубку, схватила вино, быстро налила в бокал и залпом выпила.
- Ух, аж колени трясутся от страха! Жди, через полчаса позвонит. Успокоится, подумает и примет правильное решение.
- Люба, ты великая актриса, я тебе по гроб жизни благодарен, - Анатолий схватил ее за руки, расцеловал. - Кольцо прими в знак моей благодарности. И пусть оно напоминает обо мне, хоть иногда.
Он потянулся к ней для поцелуя, но Люба приложила пальчик к его губам и кокетливо рассмеялась:
- Анатолий, не шали, мы теперь только друзья.
Он немного помялся:
- Зря ты меня таким жадным выставила.
- Ты что! - возмутилась Люба, - это же ключевая фраза, она тебя только за одно это простит. Это значит, что ты мною просто пользовался и старался гулять без ущерба для семьи. Так что давай прощаться. А колечко красивое. Если ты настаиваешь, то пусть остается на память. Я тебе желаю счастья. Что-то я устала сегодня, хочется прилечь.
- Прости меня за все, Люба. Но, может быть, еще когда-нибудь увидимся, хотя бы как друзья. Отдыхай, я дверь захлопну.
После его ухода, Люба пересела в кресло, диван сегодня явно не приносил ни удачи, ни отдыха. Настроение у нее заметно улучшилось. Она была довольна своей изобретательностью - прямо добрая волшебница из сказки. Но все-таки она сильно переволновалась. Сердце бешено стучало – слишком много эмоций для одного вечера. Да и бутылку вина она все-таки приговорила. Теперь-то точно можно расслабиться. Все кто могли уже побывали у нее в гостях.
Люба удобно откинулась в кресле и закрыла глаза. Попробовала медитировать, как учили в каком-то пансионате: «Руки расслабляются, ноги расслабляются, я чувствую приятное тепло, оно разливается по моему телу». Но руки и ноги вдруг стали неподъемно тяжелыми и холодными, как глыбы льда, а сердцебиение становилось все сильнее. Люба захотела укрыться пледом, но не смогла ни встать, ни дотянуться до него. Все вокруг потеряло цвет, стало черно-белым, удаленным, каждый предмет, на который она смотрела, будто выплывал из какого-то мутного тягучего тумана. Разум был четким, но тело ему перестало подчиняться.
- Что со мной!?
Животный ужас поднялся откуда-то из груди. Громко, в бешеном ритме, на разрыв, в голове, в животе, в каждом пальце стучало сердце.
- Помогите! Мне страшно! – из последних сил закричала Люба, но губы лишь слегка зашевелились. – Мама!
Страх и отчаянное одиночество – последнее, что она испытала. Комната тонула в темноте.
Если бы Люба знала, от каких мелочей и случайностей зависит теперь ее жизнь…