На партизанском аэродроме 28 апреля 1943 года разбился самолет, в котором летели корреспонденты "Комсомольской правды", партизан, члены экипажа. Среди погибших был известный писатель, от имени которого и будет данный рассказ. Он основан на воспоминаниях о Иване Николаевиче, на его дневниках.
Сразу прошу прочитать отредактированную версию. Вот ссылка на нее:
https://www.savehistory.by/karta/bratskaya-mogila-lelchitsy/
Я Меньшиков Иван Николаевич. Родился я 23 июня 1914 года в селе Айлино Челябинского уезда. Родился я в семье многодетной. Много у меня и братьев и сестер. Семья моя, родители мои самые обычные люди. И с самого детства я знаю, что такое труд, что такое быть помощником. Но знаю и то, что значит, отступится от своих интересов, своих желаний и уступить на благо семьи.
В 1928 году я вступил в комсомол, а затем сдал экзамены в авиационный техникум Центрального аэрогидродинамического института им. Н. Е. Жуковского, но не окончил его «из-за тяжелого материального положения семьи». Я понимал, насколько тяжело моим родителям учить меня, я понимал, что ради этого часто оставались и они и братья с сестрами мои голодными. Не мог я этого допустить. Ушел из института.
Да, родители говорили, что зря. Что перетерпелось бы. Но я знал, что когда я ушел из института, то семье стало легче. А когда пошел работать на производство, то перестали родители тянуть меня на себе и наоборот, теперь, как и положено, я мог им помочь.
А после мне повезло. Я стал журналистом газеты Московской окружной железной дороги, попутно писал и публиковал в различных газетах стихи. Окончил Литературный институт им. А. М. Горького.
Слова сами словно рождались на бумаге. И в каждом этом слове была часть моей души. Кто бы мог подумать, что для того, чтобы найти свое призвание, мне придется бросить другой институт, пережить тяжелые времена.
Два года, с 1934 по 1936 года я жил в городе Нарьян-Мар Ненецкого национального округа и работал в газете «Няръяна вындер». Там я занимался литературной деятельностью. Хорошо познакомился с самодийским народом России ненцами. Мне говорили до этого, что не станут они общаться без крайней надобности с чужаками. Но это оказалось совсем не так.
Сколько чая мы выпили с ними, сидя у самовара. До поздней ночи, иногда до рассвета я слышал их били, придания, поверья.
После у меня спрашивали про мое мнение про них, про то, как я с ними общался, что я про них думаю. Да не о том хотелось мне рассказать. Хотелось мне рассказать про самих ненцев, про их быт, традиции, порядки.
Впечатления от поездок в тундру легли в основу первых моих произведений: «Друзья из далекого стойбища», «Старик», «Яптэко — вестник радости и печали», «Горящее сердце Данко», «Шах и мат, товарищ!», «До самого сердца земли», «Легенда о Таули из рода Пырерко». И я знаю, что и ненцы эти произведения одобрили, ведь ни слова неправды я не сказал, ничего не домыслил и не допридумал. Все опирался на их культуру, поверья. Да и люди в моих рассказах самые настоящие. И их характеры, повадки… все это я отразил.
В после, 22 июня 1941 года началась война. У меня не было ни одного сомнения в том, что нужно идти на фронт и освещать события боевых подвигов наших солдат. Но вот только не всех на фронт брали.
Мне не взяли.
Во время войны я уже работал в газете "Комсомольская правда" разъездным корреспондентом. Работал с самоотдачей. Писал о жизни деревень в эти тяжелые военные годы, знакомился с жизнью крестьян, с тем, как изменился их быт. Познакомился с жителями, говорил с ними, наблюдал. О многом они рассказывали мне, обо всех своих тревогах. И каждый житель тыла делал все, что только возможно, что бы приблизить победу наших войск.
Но я всегда мечтал о работе о переднем крае, там где решалась судьба нашей Родины. И не просто разъездным корреспондентом. Мне хотелось быть там постоянно, хотелось делить все опасности и тяготы фронтового существования, есть из солдатского котелка и, как прежде в тундре, всей кожей ощущать материал той действительности, о которой должен написать.
И летом 1942 года я начал хлопотать о посылке меня на фронт и писал в Оборонительную Комиссию Союза писателей. На фронте я могу исполнять любую работу. Желательно на Северном фронте, более близком мне по духу моего творчества. Но пока результата не было.
А пока я работал разъездным корреспондентом и писал очерки и рассказы. Писал так, что бы каждый, кто их читался, чувствовал то, что чувствую те, про кого я пишу. Ведь в своих очерках и рассказах я писал о реальных людях.
Так же, начал работать над пьесой о Лизе Чайкиной. О ее жизни, ее подвиге. Так же, я подал заявление об отправке на фронт военным корреспондентом.
И вот, весной я получил назначение в партизанский край. Настроение чудесное… Сегодня – завтра уезжаю в немецкий тыл. Полностью обмундирован и вооружен.
19 апреля был принят в кандидаты партии, и это как-то изменило во мне что-то. Точно прошло моё детство, юность и наступило мужество. Как много надо и сложно сделать…
Само поручение, с которым я ехал воодушевляло, но при этом ложилось грузом ответственности. Я должен был подпольно в партизанском краю, в местах, еще оккупированных немцами, издавать газету «Комсомольская правда».
Удивительно, что, уходя в неизвестность, я как-то ни мгновения не чувствую своей обреченности, страха за себя. А ведь возможно все…
Не я один претендовал на место журналиста, но взяли именно меня. И это грело.
Перед новым вылетом я навестил своего друга, Николая Зотовича Бирюкова. Рассказал ему о том, что уезжаю. Куда, не сказал. Какая-то тревога начала одолевать меня.
Все спешил, нужно столько успеть…
Написал отцу письмо, чтобы он не волновался, что писем долго нет. Написал ему, что отправляют на фронт, и что связь только по радио. А уж когда вернуть, через два-три месяца, то уже или напишу, или свидимся с ним.
И вот, долгожданный день выезда, 28 апреля. Долго грузили самолет. Медикаменты, походную типографию, рулоны бумаги, шрифты, взрывчатку для партизан. Вылетали вечером. Пилоты пояснили, вечером летим для того, чтобы не попасть под обстрел фашистов. Летим в партизанский аэродром на Полесье, в Лельчицы.
Внутри все раззнакомились. Настроение у всех прекрасное, боевое.
Но спокойным полет не получился. Вскоре мы услышали выстрелы.
Я сразу подумал, что мы летим над полем боя. И даже сожалел, что в такой темноте ничего не видно.
Но мне сказали, что это стреляют по нам. Что мы – цель фашистского обстрела.
Но наши летчики удержали самолет в воздухе. Это вызвало такое воодушевление.
Но самолет не шел ровно. По тихому говору я понял, что «Дуглас» пострадал.
Но все же, не было ни паники, ничего подобного. Леонид Николаевич, наш пилот, сказал, что мы скоро долетим до партизанского аэродрома. Сказал, что уже видны сигнальные костры.
Мы все смотрели в окна, я тоже икал их глазами и увидели эти яркие огоньки, которые манил самолет к себе.
Самолет пошел на посадку. Но тут стало понятно, что что-то не так. Тряска, скрежет… пилот что-то то ли говорит, то ли кричит.
Пламя уже объяло самолет. Тушим, накрывая огонь пальто, кажется, что и снаружи тоже собираются люди, пытаются помочь.
Бортмеханик кричит, что нельзя что бы загорелся груз. Но пламя уже устремилось туда. И только тут я вспомнил, что у нас там взрывчатка для партизан.