В этот день, 3 декабря (20 ноября) 1917 года Верховный главнокомандующий русской армией или, как тогда говорили, Главковерх генерал-лейтенант Николай Духонин (1876—1917) был убит толпой революционных матросов и солдат на железнодорожной станции Могилёв. Накануне Главковерх отдал один из последних своих приказов, распорядившись выпустить арестованных после корниловского мятежа ещё при Керенском генералов Корнилова, Деникина и других — будущих вождей гражданской войны против Советской республики. Это определило его собственную участь. Возмущённая толпа растерзала бывшего Главковерха на глазах у назначенного Советским правительством нового Главковерха — прапорщика Николая Крыленко (1885—1938). Тот пытался остановить самосуд, но безуспешно. Через три дня он писал в своём обращении:
«Не могу умолчать о печальном факте самосуда над бывшим Главковерхом Духониным. Народная ненависть слишком накипела. Несмотря на все попытке спасти его, он был вырван из вагона на станции Могилёв и убит. Бегство генерала Корнилова накануне падения Ставки было причиной эксцесса. Товарищи! Я не могу допустить пятен на знамени революции, и с самым строгим осуждением следует относиться к подобным фактам. Будьте достойны завоевания свободы. Не пятнайте власть народа. Революционный народ грозен в борьбе, но должен быть мягок после победы».
Современные фигурки, изображающие самосуд над Духониным
Впрочем, через два года сражений, белого и красного террора былая идеалистическая «мягкость» Крыленко уже поослабла и в очерке «Смерть старой армии» он оценивал случившееся несколько иначе: «Ещё через час Духонин был уже доставлен в вагон. Как молния в это время распространилась по революционным войскам весть, что генерал Корнилов бежал из Быхова... вместе с Деникиным, Эрдели и др. [...] Этим судьба Духонина была решена. Дальнейшее известно. Духонин был растерзан матросами. Объективно нельзя не сказать, что матросы были правы. Их отправляли на смерть, в бой, и в тылу они оставляли живым виновника их возможной смерти... Было бы правильнее, пожалуй, со стороны новой власти приказать тут же расстрелять Духонина. Post factum об этом говорить, конечно, поздно».
Другой очевидец событий, и тоже будущий Верховный главнокомандующий, только уже финский, Карл Густав Маннергейм писал: «На вокзале города Могилёва, где располагалась Ставка верховного главнокомандующего, царила странная атмосфера. На платформе стояла небольшая группа охваченных ужасом людей, а в середине было большое кровавое пятно. Я узнал, что застрелен временно исполняющий обязанности верховного главнокомандующего генерал-лейтенант Духонин. Он без охраны прибыл на вокзал для подписания соглашения с только что назначенным большевистским главнокомандующим, бывшим кандидатом в офицеры Крыленко. В тот самый момент, когда они встретились на платформе, из поезда Крыленко выскочили солдаты и быстро расправились с Духониным».
Насчёт обстоятельств гибели Духонина существует немало легенд различной степени достоверности. Например, что Крыленко, в надежде успокоить людей тем, что Главковерх взят под стражу, приказал срезать с его мундира генеральские погоны и показать их возбуждённой толпе. Но это сыграло обратную роль: убедившись, что генерал находится в вагоне, толпа кинулась совершать самосуд. Есть и такая легенда, что генерал сам попытался обратиться к толпе, чтобы успокоить её. Но недооценил степень враждебности, которая к этому времени существовала у солдатской массы к офицерству: его не стали слушать.
Лев Троцкий писал о настроениях 1917 года: «Он [Ленин] чувствовал солдата, оглушённого тремя годами дьявольской бойни — без смысла и без цели, — пробуждённого грохотом революции и собиравшегося за все бессмысленные жертвы, унижения и заушения расплатиться взрывом бешеной, ничего не щадящей ненависти... Все клокотало и бурлило, все обиды прошлого искали выхода, ненависть к стражнику, квартальному, исправнику, табельщику, городовому, фабриканту, ростовщику, помещику, к паразиту, белоручке, ругателю и заушителю — готовила величайшее в истории революционное извержение. Вот, что слышал и видел Ленин, вот что он физически чувствовал... История делается в окопах, где охваченный кошмаром военного похмелья солдат всаживает штык в живот офицеру и затем на буфере бежит в родную деревню, чтобы там поднести красного петуха к помещичьей кровле. Вам не по душе это варварство? Не прогневайтесь, — отвечает вам история: чем богата — тем и рада. Это только выводы из всего, что предшествовало».
Типичная сценка 1917 года
После этой истории в течение всей гражданской войны немалой популярностью среди красных пользовалось выражение «отправить в ставку (или штаб) Духонина». Оно означало: «расстрелять». Другое выражение, означавшее то же самое, было «отправить в Могилёвскую губернию». Может быть, одним из последних, кто им пользовался, был Вячеслав Михайлович Молотов (1890—1986). В своих беседах с Феликсом Чуевым он, например, говорил:
«Был такой Аросев, писатель. Мой близкий друг. Пошёл в «Могилевскую губернию». Попал под обстрел в 30-е годы. Послом в Чехословакии был… [...] Это другой Бауман, латыш, он в ЦК работал.
— А куда он делся? О нём не слышно.
— Он, по-моему, тоже поехал в «Могилёвскую».
— В 37-м?
— Примерно, да… [...] Я не собирался так много жить. Все мои сверстники уже давно в «Могилёвской губернии»…»
Кстати, туда же попал и сам сменивший Духонина на посту Главковерха Николай Крыленко (1885—1938). К этому привёл его долгий конфликт с Андреем Вышинским, возглавившим Прокуратуру СССР. Вот, между прочим, одна из советских карикатур, вернее, дружеских шаржей на Николая Крыленко, напечатанная в 1935 году.
На высоте 7 тысяч метров валяются брошенные альпинистами пустые консервные банки и книжки «Справочник по горнорудному делу» и Н. Крыленко «Шахматы в СССР». Художник намекал на увлечения Крыленко — шахматы и альпинизм. Горный орёл на картинке говорил своим птенцам: «Не троньте ничего, детки: они ещё сюда вернутся!».
Нет, не вернулись...