Мой сын Азат работал на одном из деревообрабатывающих предприятий. И так получилось, что он был заживо похоронен в бункере с опилками. Мне сказали, что он вручную пытался разгрести опилки внутри бункера, что строжайше запрещено делать, и его засыпало. В крови сына следов алкоголя или наркотиков обнаружено не было. Это показала экспертиза из Екатеринбурга.
Мне очень тяжело - ведь я не знаю, при каких обстоятельствах погиб мой сын. Он был весь в ссадинах и царапинах, опилки были в лёгких. Разве это нормально - сильному, здоровому, совершенно трезвому человеку быть заживо погребённым? Сердце разрывается от боли, ощущение такое, будто в него вбиты ржавые гвозди, которые никак нельзя выдернуть.
Как и почему это случилось, никто не знает. Свидетелей нет, якобы рядом с сыном тогда никого из других сотрудников предприятия не оказалось. Всю вину за случившееся руководство предприятия решило свалить на него. Но я этому не верю - слишком много фактов, говорящих о том, что виновные просто хотят уйти от ответственности.
В состав комиссии, расследовавшей это ЧП, вошли руководители предприятия. О том, что формирование комиссии из числа руководства завода - грубое нарушение, я узнала только в областном суде. Но было уже поздно. А в суде первой инстанции я не участвовала - не было сил там находиться после такой утраты. Мне было настолько плохо, что я не могла даже дышать нормально. В тот день адвокат посоветовала мне остаться дома. Это сейчас я понимаю, что надо было идти в суд в любом состоянии.
Как я узнала потом из материалов дела, моего сына просто-напросто сделали крайним. Судья была целиком на стороне предприятия, потому что оно сотрудничает с Германией и с ним никто ссориться не хочет. Дошло дело до того, что мне пришлось проходить через массу унижений в суде, носить бумажки и доказывать, что сын был моим единственным кормильцем. Поначалу суд не верил и этому.
Когда мой сынок устраивался на предприятие, квалификацию проверяли на всех станках. Он был столяром-станочником. Сам директор сказал мне в неофициальной обстановке: «Я столько не знаю, сколько знал ваш сын, потому мы его и приняли». Это было сказано на второй день после трагедии.
Мой родненький был православным, часто ходил в церковь, ставил свечи, сам всегда помогал церкви чем мог. С одноклассником, другом детства они открыли при храме мастерскую, которая проработала пять лет. Этот друг до сих пор служит при церкви.
Мой сынок был очень добрым, душевным, доверчивым человеком. Всё умел делать своими руками. Дома ремонтировал бытовую технику - от утюга до холодильника. Благодаря сыночку у меня до сих пор работает старая швейная машинка. Пока сын был жив, мне не приходилось вызывать на дом никаких мастеров. Сам мастерил мебель: стулья, тумбочки, полки, столики. Вместе со своим дядей-подполковником он построил красивый коттедж, помогал родственникам ставить пластиковые окна.
Он любил всем делать подарки, был очень щедрым. Мне до сих пор не даёт покоя тот факт, что незадолго до своей гибели сын почему-то стал часто приводить домой друзей и знакомых, дарил им свои вещи. Словно чувствовал, что скоро с ним произойдёт что-то страшное. А ещё мне не даёт покоя короткий, но очень яркий сон, в котором сынок говорит: «Мама, мне плохо в тюрьме». Но он никогда не был судим!
На суде моего сыночка представили каким-то недалёким выродком - мол, сам во всём виноват, полез куда не надо. Но сын был очень грамотным, начитанным. Он не мог так ошибиться!
У меня есть копия экспертизы, составленной после происшествия. Она-то и проливает свет на сомнительные обстоятельства гибели сына, которые пытаются скрыть или заретушировать те, кому это выгодно. В тексте экспертизы прямо говорится: «Администрация допустила Галимова А.Р. до фактического исполнения своих трудовых обязанностей без прохождения стажировки на рабочем месте под руководством опытного рабочего, без записи в личной карточке инструктажа».
Вдобавок, в нарушение законодательства об охране труда, в протоколе проверки знаний сына отсутствуют подписи необходимого числа членов приёмной комиссии. Но как же это возможно - ведь руководство предприятия говорило, что они сами доверили сыну высококвалифицированную работу? И самое главное - в документе чёрным по белому написано: «Фактов грубой неосторожности пострадавшего не установлено». И они после этого ещё обвиняют во всём моего погибшего сына?
Когда после похорон Азата прошло М три месяца, я позвонила на предприятие, чтобы узнать, собирается ли его руководство хоть чем-то нам помочь.
После смерти сына они ни морально, ни материально не а поддержали его семью, даже не выразили соболезнования - видимо, почуяли опасность и спасали свои шкуры. Ответ был таков: «Можем передать только добровольные пожертвования, если они будут». И ни рубля нам не заплатили! Вот тогда наша семья приняла решение подать на них в суд.
Как и многие россияне, в суде я столкнулась с бессердечием и цинизмом. Ты - мать, страдаешь, тебя мучает ужасная смерть ребёнка - и тебе говорят, что он сам во всём виноват. Я знаю, что всё это неправда, но как это доказать?
Суд оценил размер моральной компенсации всего в 70 тысяч рублей. Областной суд оставил это решение без изменений.
Скоро мне исполнится 60 лет. Чем ближе юбилей, тем тяжелее на душе. Я чувствую вину за случившееся. Почему-то незадолго до трагедии мой родненький вдруг сказал: «Мам, я подумал, где и как будем отмечать твой юбилей. Обещаю, будет очень весело, надолго запомнишь». А я тогда, не задумываясь, обронила фразу: «Да ладно, сынок, надо ещё дожить». Даже представить себе не можете, как эти слова меня теперь терзают. Ведь меня никто за язык не тянул, хотя я понимаю, что имела в виду себя, а не сына. Почему Всевышний меня не так понял? Слишком поздно до меня дошёл смысл пословицы: «Язык мой - враг мой».
Очень хочется попасть к лучшему экстрасенсу страны для того, чтобы выяснить всю правду и добиться справедливости.
И ещё. Я человек не меркантильный, но эти 70 тысяч рублей за смерть сына показались мне насмешкой. В областном суде, когда мой адвокат сказал, что такую сумму обычно дают за небольшие травмы вроде потерянного на производстве пальца, судья возмущённо заявил: «Ну и что? Это же палец! Человек должен без пальца прожить всю жизнь!» А любящая мать, в одночасье потерявшая здорового, умного, крепкого сына, значит, может жить дальше? Сын ведь не палец.
Горько, обидно, досадно. Наверное, меня смогут до конца понять только те, кто столкнулся с такой несправедливостью.