Любимым занятием товарища прапорщика в Советской Армии была «проверка формы одежды». Непременно «хгекая» («хвардия», «хород» и т.п.), поскольку многие прапора были украинцами с фамилиями Симоненко или Вакарук, ротный старшина на утренней проверке с особой тщательностью осматривал подшитые подворотнички, засовывал кулак под ремень и оценивал блеск начищенных сапог. Вот где можно было разгуляться!
Однако это – не изобретение 70-х или 80-х годов XX века.
В царской армии также было замечательное по своему формализму явление - инспекторские смотры, главная цель которых состояла в определении общей боевой готовности войск. Высокое армейское начальство считало их актами «правильной и беспристрастной ревизии и контроля».
Смотры войск существовали во всех государствах. Их цель и назначение менялись по мере того, как трансформировали средства и способы содержания армий. С постепенных увеличением числа постоянных армий менялась и сама система поверочных действий.
Согласно ст. 696 кн. I ч. III Свода Военных Постановлений, Инспектирование войск производилось: бригадными командирами – по 3 раза, начальниками дивизий – по 2 раза, корпусными командирами и Главнокомандующим – по одному разу в год, в установленное для этого время.
Естественно, что смотры были «бичом», как для нижних чинов, так и для их непосредственного командования, поскольку внезапное появление вышестоящего начальства сродни падению «снега на голову».
Любой солдат прошлого настоящего знает, как нежелательно появление в гарнизоне и казарме людей в генеральском звании. Тут и придирки всякие начнутся и соответствующие им наказания. В общем, достанется «на орехи» всем и каждому персонально.
Однако со временем местные командиры научились готовиться к нежданным визитам господ генералов, чему способствовала хорошо продуманная и разработанная маленькая «военная хитрость».
****
В 1862 году молодой выпускник Николаевской военной академии написал в «Военный сборник» статью об инспекторских смотрах, в которой раскрыл тайну получения секретной информации. Звали его Пётр Фёдорович Брандт (1828 – 1879), бывший поручик 6-й артиллерийской бригады, а в недалёком будущем - генерал-лейтенант Русской Императорской армии.
Он открыто заявил, что устраивать показуху в войсках помогали штабные писари, естественно, имевшие с этого определённую выгоду и регулярно подкармливаемые заинтересованными лицами.
«… В службе нашей нередко бывали случаи, когда то или другое распоряжение сообщалось «секретно» и было переписано рукой писаря – что повторялось иногда с весьма секретными бумагами – и понятно, почему указанный нами способ общения легко исключал всякую секретность распоряжения и делал его даже более гласным, чем другие, несекретные.
Точно такие же замечание мы должны сделать и относительно внезапных инспектирований и осмотров: не знаем, как и какими способами узнаётся о них, только весьма часто те, кому особенно нужно получить заблаговременное уведомление о предстоящей внезапности, узнают о ней с замечательно верной подробностью и точностью и, таким образом, имеют случаи вполне приготовиться ко во всем случайностям внезапного осмотра.
Люди бывалые, искушённые опытом жизни, говорят, что в подобных обстоятельствах лучшие благодетели – писаря разных штабов и управлений, и мы нарочно обращаем внимание тех, кто слишком доверчиво смотрит на эти лица…» Дело нехитрое – заручился поддержкой штабного писаря, и жди информации! А после – готовься!
В общем, смотры напоминали встречу давно ожидавших гостей с хлебом-солью.
По мнению Брандта, смотры должны быть только внезапными. Ведь инспектирующему нужно было знать и видеть товар не лицом, а изнанкой, нужно присматриваться не к парадному и праздничному виду, а к той всегдашней и обыденной жизни, которая идёт круглый год. Необходимо убеждаться не в том, что начальство хочет показать и показывает охотно, а в том, что под разными предлогами прячется и обходится.
Торжественность и сухая официальность, с какими проводились смотры, не совмещались с самой насущной задачей каждого инспектирования: фактически убедиться в исправном состоянии части, а сроки, заранее, определённые для производства поверочных смотров, дают различные способы привести часть в порядок и хотя бы временную исправность.
Несмотря на заявленные благие цели этих смотров, по факту они были сущей профанацией, поскольку ни одна из сторон не была заинтересована в конечном итоге. Настоящая их цель состояла в произведении должного эффекта на военных чиновников и в сокрытии истинных причин огрехов.
Так, командиры обязаны были доносить своему начальству обо всех замеченных злоупотреблениях и недостатках, а те, в свою очередь – ещё выше. И так до самого царя. Смысл донесений был, естественно, не в самом факте наказания за нарушения, а в исправлении недочётов. Однако именно из-за суровости расправы и возможных лишений начиналась круговерть всевозможных игр на разных ступенях передачи информационной эстафеты:
«… подобные донесения не могут отличаться ни полнотой, ни беспристрастием и что главнейшая тому причина находится в самом основании контрольной системы. Прямым и логическим следствием такого основания является то, что сведения, доставляемые правительству по окончании инспекторских смотров, облекаются в известные выражения и общепринятую форму; а недостатки и упущения, замечаемые при инспектировании войск, ставятся в большей части случаев только на вид ближайшему начальству и не доходят до высших инстанций; затруднения, встречаемые при применении на практике тех или других нововведений, остаются неразъяснёнными, и всё идёт тем старым порядком, который как будто заведён для того, чтобы сбыть с рук ту или иную обязанность и отписаться таким образом, чтобы свыше не последовало никаких запросов и замечаний…».
Получалась неразрешимая дилемма. Как отмечал Брандт, наверху как раз и нуждались не только «в верности, подробности и справедливости донесений о действительном состоянии армии», на которую расходовались громадные суммы, но и ожидало «полезных указаний» от людей с опытом, желая «проверить действительные результаты своих предначертаний». Однако внизу этого не желали.
****
Сам смотр заключался в основном в обзоре внешнего вида военнослужащих и их вещей.
Люди выводились на плац в полной амуниции и строились по правилам, изложенным в рекрутской школе. Каждый из нижних чинов должен был иметь при себе тетрадку, в которой обозначалась его служба, положенные ему по срокам службы вещи, оклад жалования и количество принадлежащих лично ему артельных денег.
Однако на практике это правило почти нигде не соблюдалось. Вместо этого нижние чины должны были знать наизусть главнейшие из сведений, помещаемых в тетрадках, поэтому требования наличия этих самых тетрадок было абсолютно абсурдным, затрудняя солдата излишней формальностью.
Инспектор сверял людей со списками, затем осматривал их наружный вид, тщательно проверял содержимое ранцев, а также оружие, проверяя последние на вес и калибр боевых патронов.
Вот пример осмотра нижних чинов 1-й батареи 26-й артиллерийской бригады 23-26 июня 1868 года:
«… Люди имели вид вообще здоровый, но, вследствие дурной одиночной выправки не бодрый и вообще люди не имеют того молодцеватого вида, который имеют каждый хорошо обученный солдат. Из этого я заключаю, что гимнастикой занимались не с должным вниманием, а лишь бы только были на учении.
Одеты люди были дурно, неопрятно, канты у некоторых мундиров совершенно грязны, воротнички, погоны и амуниция приняты и сноровлены дурно, султаны содержатся небрежно и не пригнаны согласно описаниям; вообще обмундирование слабо. Одиночная выправка очень слаба, особенно у людей, поступивших на службу в 1867 и 1868 годах…» .
Любимым занятием проверяющего было, безусловно, осматривать ранцы нижних чинов. Экземпляры вещей, помещаемых в них, сличались друг с другом, пересматривались и пересчитывались со всевозможной точностью, и отступление от принятых образцов этих вещей считалось чуть ли не преступлением.
Так, согласно знаменитому Приказу Военного Министра от 20-го октября 1851 года за № 120, список «мелочных вещей, необходимых солдату для содержания в чистоте и исправности своего снаряжения и укладывающихся в ранец, вместе с прочими солдатскими вещами», содержал громадное количество всевозможных мелких предметов, так что солдатский ранец напоминал скорее современную дамскую сумочку.
а) Постоянно под личной ответственностью частных начальников –
1) Пуговичная дощечка, 2) щётка платяная, 3) щётка сапожная, 4) щётка белильная, 5) мел и клей, 6) мыло, 7) ножницы, 8) фабра для усов, 9) фабренная гребёнка, 10) не менее 3-х игол, 11) напёрсток, 12) шило, 13) дратва, 14) воск, 15) ножик, 16) головная гребёнка, 17) карманчик для укладки мелочи.
б) Как в походе, так и на инспекторских смотрах -
1) Две пары портянок, 2) сапожный товар или сапоги, 3) рукавицы с варежками, 4) фуражная шапка, 5) жестянка для капсюлей, 6) несколько пёрышек с отрезанными концами, 7) жирная суконка, 8) сухая тряпка, 9) отвёртка, 10) пыжовник, 11) заострённая чистилка из твёрдого дерева на одном ремешке, 12) запасный затравочный стержень, нанизанный на кусок стекляди, смазанный салом.
в) Только в походе -
1) сухари и соль на 4 дня, 2) пара подошв, 3) жестянка с ваксой или салом.
Помимо этого, в приказе строго указывались размеры вещей.
Так, щётки платяная и сапожная должны быть шириной около 1/4, а длиной около 3-х вершков, из простого дерева и щетины; дощечка для чистки пуговиц – шириной около вершка и такой длины, чтобы на ней набралось за раз, для чистки 6 пуговиц; ножик с лезвием около 2-х вершков, чтобы им можно было без затруднений отрезать хлеба, скоблить мел для беления амуниции, и делать всё, что в ежедневном солдатском быту необходимо; гребёнка простая длиной около 2 ½ вершков и т.п.
Такое педантичное требование иметь всё в нужно количестве и стандартах, поддерживаемое с известной настойчивостью, приводило обычно к тому, что солдат на свои последние деньги покупал сапожную щётку, схожую с данным образцом, и не употребляя её в дело, берёг до инспекторских смотров.
Естественно, что придирки начальства были постоянны, хотя приказ и оговаривал «не требовать, чтобы они были новы, и не стеснять солдата ни строгим единообразием материала, ни щегольством отделки, а наблюдать только, чтобы они были годны к делу и таких размеров, чтобы могли удобно уложиться в ранец».
Но кто об этом помнил!
****
После тщательного исследования внутреннего содержимого солдатских сумок, начиналась главная часть программы. Заметно покуражившись и припугнув нижних чинов, проверяющий, по выражению Брандта, «лаской и снисхождением» пытался выпытать правду у простых солдат: всё ли они получают из того, что им следует: жалование, артельные амуничные деньги; не имеют ли претензий от командиров и т.п.
На самом деле для господ генералов это был невообразимо мучительный и в какой-то степени ненужный процесс.
Так, опрос нижних чинов обычно следующим порядком: «рота собиралась в кружок и известными, заученными и форменными фразами отвечала на постоянно одинаковые вопросы начальника о том, что получали ли всё то, что следовало по положению, довольны ли начальством, нет ли притеснений, хороша ли пища и т.п.».
В заключении генерал назидательно увещевал их продолжать хорошо служить, заявляя, «сколь милостиво Государь награждает достойных».
Безусловно, большое значение при смотре имела личность проверяющего, его взгляды, убеждения и положение в глазах солдат. Иногда нижние чины смело заявляли о своих претензиях, иногда стеснялись, особенно когда знали, что инспектирующий «не любит кляуз» и раздражается по «всяким пустякам».
Естественно, что любое неожиданное выпадение из привычно-размеренного хода проверки никак не приветствовалось. Генерала вполне устраивало, если бы нижние чины просто молчали или были все как на подбор «единодушно рады». Полностью устраивающими начальство выражениями являлись: «Рады стараться» и «Никак нет».
В общем, это была самая важная и в то же время нудная часть всей формальной процедуры.
Брандт справедливо замечал, что «нижние чины вообще заметно стесняются и не любят показывать претензий в местах своего настоящего служения, и, наоборот, при переводе в другой род службы или в случае увольнения в бессрочный отпуск и отставку, претензии высказываются совершенно свободно» .
Это понятно, поскольку отпускные и отставные нижние чины более не связывали свою жизнь с этой воинской частью и, естественно, ни в коем разе не опасались мести командиров. Поэтому нередки были случаи, когда претензии объявлялись, например, даже по прошествии двух и более лет.
По словам Брандта, «есть причины, побуждающие нижних чинов умалчивать о своих претензиях при опросе непосредственных начальников». И, прежде всего, это – опасение возможной мести со стороны руководства. Тем не менее, бесконечно вспоминать об обидах не рекомендовалось. Чтобы пресечь подобные факты, власти решили установить ограничительные «временные рамки».
Так, в Своде Военных Постановлений, ч. IV, кн. V, имелась 1470 статья, прямо предписывающая, что «если нижние чины не объявят своих претензий при осмотре в своё время или, предъявив оные после смотра, не представят на то причин, заслуживающих особенного уважения, то теряют всякое право на претензию» .
Нижние чины довольно быстро приноровлялись к инспектирующему, узнавая его слабые стороны и, таким образом, пользовались им «с замечательной находчивостью и умением». Вот почему, замечал Брандт, иногда «в одних частях бывает мало претензий, а в других появляются они в возможных видоизменениях: и в виде безымянных доносов, писем, просьб, объявлений на инспекторских смотрах, жалоб по команде и прямых обращений к высшему начальству» .
Весьма часто нижние чины боялись объявлять свои претензии поодиночке и считали «необходимым ссылаться на своих товарищей даже и в том случае, когда эта ссылка не объясняет дела, как бы предполагая, что, с объявлением претензии, хотя бы она была вполне справедлива и законна, непременно связана некоторая ответственность объявившего». Подобное опасение способствовало тому обстоятельству, что претензии считались необъявленными и неузнанными несколько лет и раскрывались иногда не на инспекторских смотрах, а на опросах и число случайно.
****
Показуха и очковтирательство – оборотная сторона чрезвычайно раздутых, а потому и не эффективных штатов. Только регулярные войска русской армии с 1845 года насчитывали свыше одного миллиона солдат, а в составе генералитета имелось около 700, а в офицерском корпусе – свыше 23-х тысяч человек.
Часть этих людей была явно лишней, но активно стремилась отстаивать свои привилегии и желала получать звания, должности и награды.
Конечно, после неудачной для России Крымской кампании количество «победных реляций» наверх заметно поубавилось, но выдавать желаемое за действительное не перестали. Как и во времена перестройки 2-й половины 80-х годов XX века, за 120 лет до неё чиновники всех мастей избрали новую моду - стремились обратить внимание на худшую сторону. Считалось, что чем больше критики, тем лучше.
Тем не менее, очень скоро эти пылкие желания «отыскать правду» и «сделать как лучше» улетучились и мы вернулись к ситуации, когда лицемерие стало нормой армейской жизни. Особенно это чувствовалось за последние 20 лет.
А ведь, любая неправда – это впоследствии неправильно принятое решение по обстановке, за которое можно заплатить жизнями простых людей. Поэтому героизм наших солдат, как выразился депутат Государственной Думы, генерал-лейтенант Андрей Гурулёв, «это следствие чьего-то непорядочного отношения к своим обязанностям».