Сказка. Все совпадения случайны
Учеба – дом. Дом – учеба. А еще врачи. Постоянные. И анализы. Выдраенно-надушенный запах частной поликлиники, на которую тратилась мать ради единственного сына, родившегося уже нездоровым. Кто виноват? Наверное – никто. И теперь всю жизнь приходится поддерживать себя с помощью людей в белых халатах, дурацких таблеток и уколов.
А он мечтал совсем о другом. Не это тело, худое, гораздо слабее, чем могло бы быть, хотел бы он видеть, когда моется. Не только в институт ездить или нагонять программу по всем предметам разом после долгих пропусков. Он ненавидел заходить в комнату матери, потому что там был зеркальный шкаф. Лишний раз видеть себя, бледного, с черными кругами под глазами, он не мог. В подростковых мечтах он себя представлял крепким, спортивным, «выжимающим» вес штанги и лихо гоняющим на мотоцикле. Сейчас и мечтать перестал. Время будто остановилось.
Парни с его курса вели концерты, устраивали какие-то встречи, куда-то ездили и, конечно, встречались с девушками. Макс проклинал себя, проклинал день, когда родился и оказался пожизненно привязанным к медицине, как лабораторный кролик. И ведь руки на месте, ноги на месте, роста высокого (даже, можно сказать, очень высокого!), на первый взгляд – просто человек, не особо румяный разве что. О девушке он тоже уже не думал, наоборот – решил, что если даже какая-то и додумается в него влюбиться – он честно расскажет ей о себе и отправит искать другого жениха, здорового.
А еще он мерз. Мерз, как щенок, каждую зиму, другие ребята выбегали на лестницу из института в распахнутых легких куртках — а он кутался в свой дурацкий пуховик, ходил с красным носом и стучал зубами, потому что ноги отмерзали. Но опять же злился не столько на кусачую морозную зиму, сколько на себя.
Скользко. И ветер. Глаза слезятся, он потер их перчаткой. На тротуаре перед ним ни души – или это так кажется? Метель становится все сильнее и сильнее, тут и слона не разглядишь. Пойти с прикрытыми глазами, что ли?
— Ой!
Женский голос. Надо же – не увидел и толкнул какую-то женщину, вот идиот.
— Вы не ушиблись? — обернулся Макс.
Слова извинения застряли в его горле, уже начинавшем болеть от какого-то очередного гриппа.
Во-первых, незнакомка была выше его, что само по себе редкость.
Во-вторых – таких он еще не встречал. Тончайшие черты лица, бледная – совсем как у него – кожа. Черные волосы, ярко-черные (если так говорят, но он не знал, как сказать иначе) длинные ресницы. Длинные черные волосы двумя потоками по плечам, настолько тяжелые, что их не трогает ветер, снежинки блестят на них, как драгоценности. Белой рукой с длинными тонкими пальцами, выглянувшей из широкого разноцветного рукава, она касалась противоположного плеча – видимо, все-таки сильно он ее задел.
А в-третьих — она держала во второй руке сложенный длинный зонтик.
Она улыбнулась ему тонкими губами:
— Всё хорошо, не беспокойтесь. Вам холодно?
— Холодно, — честно сказал он. «Вот идиот, кто ж такое женщинам говорит!» И начал:
— Ну, то есть…
— Холодно, — кивнула она и, оторвав руку от плеча, коснулась его головы:
— Простите, у вас тут снег. Он делает вам холодно.
Так вот странно и сказала: делает холодно. Но он об этом быстро забыл, потому что после ее прикосновения холод будто разжал свою хватку и убрался куда-то. Тепло ударило от головы вниз, по телу, по ногам. Он и не знал, что такое бывает.
— Идемте? — спросила она и взяла его за руку. Её ладонь была теплой. Его руки на таком холоде обычно превращались в нечто красное и холодное в считанные минуты, а сейчас такого не происходило.
— Вы учитесь? — спросила она. И он, обрадовавшись, начал рассказывать ей про учебу. Про смешную преподавательницу, которая уверяет, что их профессия — «книжки читать и другим про них рассказывать», про умного историка, въедливую библиотекаршу, про языки древние и новые, про…
— Книги? – переспросила она и вновь мягко и как-то медленно улыбнулась. — А расскажите мне про самую красивую книгу, которую вы прочли!
Красивую. А он о таком и не думал. Решил, что для ответа на такой вопрос подойдет что-то древнее, из античной литературы. Из поэзии причем. Порадовался мысленно, что уже подучил-подчитал кое-что к экзамену, а то вот бы сейчас опозорился перед дамой. И начал говорить. Вообще-то он считал себя косноязычным, преподаватель даже как-то высказал ему: «Прекратите стесняться, вы не в детском саду!» А сейчас речь лилась спокойно, словно оттаяла, как только стало тепло. Может, он просто мерз всю жизнь?
Они шли и шли вперед. Она улыбалась и улыбалась, он любовался тем, как поднимаются уголки ее губ. В какой-то момент Макс понял, что уже давно они не держатся за руку, а он обнимает ее, и она касается головой его плеча. Ветер вдруг утих, она раскрыла над ними зонтик, большой, прозрачный, и на него начал послушно ложиться снег.
**
— Парень, вставай! Эй, парень! Не пахнет вроде, не пил, да молодой совсем. Анна! Иди сюда! Скорую надо вызвать, замерз тут парень!
— Ох, да это ж с третьего подъезду, с нашего дома, мать одна растит, вот горе! Сейчас, сейчас, звоню…
Макс открыл глаза. Пожилая женщина в сером пальто отскочила:
— Ой, живой вроде! Но ты зови скорую, зови!
— Не надо…скорую, — пробормотал Макс, сонно озираясь по сторонам.
Тетушки, о чем-то посовещавшись и пожав плечами, на удивление быстро ушли.
Как он попал во двор собственного дома? И где — где та девушка? Что могло произойти и почему он ничего не помнит?
Он встал, потер лоб и, пошатываясь, побрел к подъезду.
**
К счастью, он даже не простыл после своего странного приключения. Матери ничего не сказал, разумеется, кто же в восемнадцать лет рассказывает матери такие вещи.
Следующий день был выходным, и Макс пошел на улицу. Родительницу удивил, конечно, редко он из дома выходил.
Снег был совсем не такой красивый и мохнатый, как накануне, и без ветра, тускло сыпалась с неба какая-то крупа. Макс шел мимо привычных магазинов, всяческих салонов (красоты, оптики, починки того и сего), просто подъездов, было ощущение, будто он видит все это после долгого отсутствия. В одном доме обнаружился бар. В бары он никогда раньше не заходил и спиртного не пробовал, а сейчас решил зайти. В помещении царил полумрак, куда-то подевались и работники, и посетители, и только у самой стойки, выкрашенной в непонятно-коричневый цвет, сидел сгорбившись мужичонка непонятного возраста со сморщенным лицом и острыми ушами. Юноше показалось, что он попал в какое-то другое измерение, а у мужичонки сейчас окажутся хвост и рога.
Макс подошел и подсел к нему. Рогов не было. Была бутылка водки и два стакана. Человек без рогов , как будто так и задумывалось, наполнил оба стакана почти до середины и один поставил перед Максом. Тот понюхал, сморщился. Мужичонка хохотнул и выпил залпом свою долю.
— Боисси? — спросил он Макса.
— Может, и боюсь, — честно ответил тот. — Я как будто в сказке. Только сказка странная.
Макс решился, протянул руку за стаканом и сделал большой глоток. Захотелось сплюнуть, но не стал.
— Вообще я читал, — заговорил он неожиданно для себя, — что такое называется дереал. Когда кажется, что все вокруг ненастоящее.
— Слов навыдумывали, — пробулькал в стакан мужичок. — Сказку видишь – так, значит, сказка!
— Скажете – от безделья маюсь, да? — вяло махнул рукой Макс.
— Не скажу. Я тоже сказки знаю, — мужичок налил себе еще. – Рассказать?
— А расскажите, — Макс даже оживился.
— Говорят, по ночам – ну, как по ночам, поздним вечерком, — тут женщина ходит.
— Какая же это сказка, — засмеялся Макс, который хотел, чтобы его смех прозвучал как можно развязнее. – Женщина, мало ли женщин.
— Так ты слушай! Это не простая баба-то. А вот сказочная. Или, как ты говоришь, де-реальная. Снег приходит – и она приходит. Неживая она, понял? Говорят, когда-то то ли парень ее бросил, то ли помер он, а она осталась и тоже жить не смогла. И с тех пор ищет себе жениха. И такая еще честная баба, не вот там с ним шуры-муры сразу, а о чем-то таком говорит, благородном. И идут они, и идут, она заслушается — а он и замерзнет, снег же, холодно. И вот она плачет по нему, убивается, а снова снег пойдет — и она другого ищет. Говорит — и не только молодых парней увести может. Но других — вроде как по доброте своей. Если кто жить не хочет, как вот она не хотела, то она с ними говорит-говорит, пока они тихо-тихо не помрут.
— Ничего себе доброта, — помотал головой Макс и вдруг замер. Стены куда-то поплыли.
— Эй, парень, — окликнул его мужичок. – Ты чего это побледнел как? Плохо тебе, что ли?
— А как… — начал Макс, и стены вновь встали на место. – А если она такого парня не заморозит, живым оставит – такое вообще бывало?
— Такого не слышал, — фыркнул мужичок. — Кто знает? Может, и ей вдруг станет жалко, баба же, не камень.
— Жалко, — повторил Макс. — Значит, такой я, что даже заморозить меня жалко.
— Чего? — переспросил мужичок, поставив руку к острому уху.
— Да ничего, — Макс потянулся к своему стакану, подтащил его к себе, будто что-то тяжелое, и опрокинул содержимое себе в рот. – Знаешь, мужик, налей еще!
— Не пей, — послышался голос за спиной.
— Чего? – хором отозвались мужичок и Макс — и пьяно заржали.
— Не пей, не надо, — повторил девичий голос. — Ничего хорошего от этой выпивки. А ты, дядя Миша, прекрати всем подряд наливать, хоть немного на лица смотри.
Макс наконец обернулся. Девчонка его возраста, в смешной красной шапке и темной курточке, стояла перед ними и уходить не собиралась.
— А ты чего приперлась-то, Динк, раз не пьешь? — спросил остроухий дядя Миша, подмигивая Максу.
— Как будто ты не знаешь, чего я сюда прихожу, — зеленые глаза девчонки ничего не выражали. — Мачехе звонила — а она говорит, отец опять пить ушел. Он же обычно тут пьет, думала — отправлю его домой, а то замерзнет еще, когда отсюда пойдет, спьяну.
— Жалеешь ты его все, — трезво вздохнул дядя Миша. — Он же ни копейки на тебя не дал, все мать, все мать. А когда она померла – много хорошего тебе сделал? Сейчас одна живешь – легко ли тебе?
— Легко ли тебе, девица, легко ли тебе, красная… — улыбнулась Динка. – Да нормально мне, дядь Миш. А каким бы ни был мой отец — я просто не хочу, чтобы и он замерз. Понимаешь?
— Да понимаю, чего ж не понять.
Динка направилась прочь из бара.
Макс встал и пошел за ней.
— Не обидь смотри, — шепнул ему вслед дядя Миша. А может, Максу и показалось.
**
— Так, ты чего это падаешь-то? — Динка нахмурилась. — Сколько выпил-то? Много?
— Полстакана, — признался Макс. – Я ж не пью, не знал, сколько можно.
— Ох и дурень, — хлопнула себя по боку Динка. – Так, давай-ка ко мне сейчас. Отсидишься, чаю попьешь. А то куда в таком виде. С родителями живешь? (Он кивнул) Ну тем более, не обрадуются точно.
Вслед за девчонкой он поднялся по лестнице, зашел в квартиру, кое-как разулся и протопал на маленькую кухню, где Динка уже успела поставить чайник.
— Давай куртку-то, чудо, — повешу, — хозяйничала девчонка. – А носки-то тонкие! Кто ж такие носит зимой! Ох, был бы ты мои братом – получил бы по шее.
— Братом? – растерянно повторил Макс.
— Ну да. Я всегда мечтала о брате. В детстве придумала его и всем говорила, что я с ним гуляю и играю. Его звали Георгий. Не знаю, почему так.
— А я Макс, — сказал Макс таким тоном, будто его имя было ошибкой.
— А хочешь, — помолчав, продолжил он, — я тебе расскажу, что со мной вчера случилось?
— Вот как выпьют – все болтливые становятся, — недовольно поморщилась Динка, выключая чайник. – Ладно, валяй, рассказывай.
**
…и вокруг меня, кроме этих теток, никого и не было, — закончил он, чувствуя, что язык совсем заплетается.
— Молодцы тетки, не разбудили бы — уснул бы там вечным сном, — ответила Динка. – Тебе чай сладкий или как? Эй, ты чего в окне увидел?
— Н…ничего, — Макс помотал головой, будто стряхивая наваждение.
— Что там у тебя — твоя Снежная Королева? – рассмеялась Динка. – Пусть не лезет, а то добрая девочка Герда из меня… фиговая, мягко скажем, как тресну ее чем-нибудь – уберется к себе быстро!
— Думаешь, я все это придумал? – Макс шмыгнул отогревшимся носом.
— Думаю, тебе это приснилось, когда ты от холода отключился.
На слове «приснилось» Макс клюнул носом стол и уснул.
Динка вздохнула. Пошла, оделась. Тихо вышла из квартиры, закрыла дверь. Выбежала из подъезда. Сделала еще несколько шагов. И сказала, не оборачиваясь:
— Да знаю я, что ты здесь. Неужели за ним пришла, а?
Ответа не было. Динка обернулась и посмотрела в глаза, снизу вверх, высокой девушке с длинными черными волосами:
— Вчера не забрала, а сегодня передумала? Жадная же ты.
— Много вы, люди, понимаете, — сжала губы девушка.
— А сама не «людь», что ли? Совсем уже нелюдь стала, забыла, как человеком быть? Чего не забрала-то вчера?
— Честный он оказался, — нехотя призналась девушка. – Юноши всегда лгут. Сначала – что им не холодно, потом – что любят. А этот не солгал ни разу. Не смогла я его убить.
— А говорят – ты всех парней, которых полюбишь, сначала заморозишь, а потом над ними убиваешься. Не так?
Девушка с черными волосами осклабилась в подобии улыбки:
— Нет, я их не люблю. О чем там плакать? Что одним лгуном стало меньше? Ветер воет, не я.
— И что – будешь теперь за этим ходить, пока он в чем-то не соврет?
Призрак молчал.
— Давай так. Ты мне обещала, что моих больше не тронешь, правда?
— Так ты же мне все равно не веришь, — покачала головой девушка. — Ходишь своего отца искать.
— Можно подумать, он без твоей помощи не замерзнет! Конечно, хожу. Но ты не уходи от темы-то: обещала?
Кивок.
— Ты мою маму как увела – помнишь? Хотя нет, молчи, опять скажешь, что ей последние дни от болезни оставались и что она сама мучиться не хотела. А кто хочет мучиться – ты, что ли? Кто тебя просит судьбу людей решать?
— Ты мне это уже говорила, — притворно зевнула девушка и посмотрела на свой сложенный зонтик. – Смешно говорить, будто я решаю чью-то судьбу, когда обо мне почти никто не знает, а кто и знает – не верит.
— Зато я поверила! Мне как …кое-кто рассказал, что есть такая ты – я сразу побежала, в первый же снег!
— Помню, — ухмыльнулась девушка. – Отчаяние в тебе было. Но и такая горячая жизнь… Я колебалась, подходить ближе или нет.
— Колебалась она. Я тебе тогда все сказала, как моя мама жить хотела! И ты пообещала, что не тронешь больше никого из моих близких! Выполняй обещание!
— Какой же он тебе близкий? – девушка плотоядно облизнулась. — Пока не поздно – передумай, отдай. Ты его еще не знаешь. Не пожалей потом. Закончится в тебе жизнь, в отчаянии пойдешь меня в снег искать — не заберу!
— Ты же сама сказала, что он честный, — развела руками Динка. — А раз честный – разберемся! Без всяких нелюдей, слышишь?
Девушка подняла вверх зонтик и раскрыла его. И пошла по дороге медленно, длинное одеяние скрывало ее шаги.
Динка постояла, посмотрела ей вслед. Потом поняла, что немного замерзла.
— У, чучело снежное, — ругнулась она вдогонку гостье и побежала к подъезду.
Автор: Юлия Кулакова
Фотография: Pereanu Sebastian, Unsplash