Разговоры в нашем временном пристанище были, разумеется, об одном - как несправедлива судьба и миграционные службы. Кто-то уже высказался, кто-то готовился к выступлению, кто-то плакал... Рядом со мной сидел долговязый мужчина, который жаловался на известную тему:
- Я и новый телефон купил – чуть-чуть им пользовался, все переписки вычистил… И вот сижу я на допросе говорю: "с целью туризма…", знакомых в Израиле не имею… и тут он звонит! Ну почему именно сейчас решил позвонить?! Я же ему говорил – я сам тебе позвоню идиот! - мужчина откинулся на сиденье и изобразил гримасу: всем своим видом он хотел дать понять окружающим зрителям какая нелепая случайность произошла с ним! Он не стал продолжать свой трагичный рассказ, хотя и через некоторое время поднял полные уверенности глаза:
-Я этого так не оставлю!
Две женщины, которым он это рассказывал обмахивались бумагами и сочувственно кивали, но на последнюю фразу отреагировали почти с насмешкой, как будто перед ними сидел умалишенный мысли которого представляли из себя несбыточную фантазию.
Из дальнейшего разговора я понял, что в Израиль нужно въезжать с зачищенным от переписок и звонков с местными жителями телефоном (желательно вообще купить новый аппарат, хотя это может опять же вызвать подозрение). На допросе надо говорить: никого из местных не знаю. Это лишает основания версию о том, что человек может спрятаться у знакомых и друзей. Теперь я понимал как глубоко сам себя закапывал на допросе.
Долговязый прибыл в Бен-Гурион из Эстонии, хотя сам живет в Питере. Мудреная схема передвижения тоже видимо была выбрана для большей убедительности, но вся кропотливо выстроенная схема рухнула из-за одного звонка.
Долговязому позвонили:
- Да, привет… - да как... Вот жду вылета – меня не впустили! Да почему почему! Вискаря в самолете выпил, буянить начал, кричать: евреев жидами обзывать... Им это почему-то не понравилось… Да шучу конечно! Моня идиот позвонил! Мой рейс редкий теперь и не знаю когда отправят…
Женщины грациозно обмахивающиеся бумагами словно веером вели себя по-аристократически. Одень их в платья середины-конца 19 века – и не отличить от представительниц дворянских семей. Но высокоморальное впечатление было уничтожено напрочь – стоило только благородным барышням открыть рот. Мне даже стало обидно за свои нелепые фантазии.
Девушки оказались из Барановичей и, конечно, по их версии были вовсе неповинны в том, в чем их обвиняли и тем более не согласны с выдворением. «Это просто возмутительно господа! Мы будем жаловаться в международные органы! Мы будем добиваться справедливого права ходить по израильскому песку!» (пафосные фразы были сказана много проще и скабрезнее уважаемые читатели).
Ну конечно их было НЕ ЗА ЧТО высылать, увольте! Две крашенные блондинки с броским макияжем и убийственно острым маникюром. Уж они-то точно не собирались искать богатых израильских мужчин и цепкими острыми словно когти пустынной израильской гиены пальцами вынимать банкноты из их кошельков. Благородные дамы явно ошиблись с внешним видом на въезд в целомудренные Моисеевы земли...
Как и всегда в подобных местах здесь каждый считал себя невиновным: разумеется, ни один человек не скажет вам, что ехал на нелегальную работу или заниматься прочими не богоугодными вещами. Господа как вы могли такое подумать обо мне! Это вздор не имеющий ничего общего с реальностью! Глядя на окружающих я понимал, что в какие-то моменты израильское ружье все-таки стреляет в цель.
И долговязого, и аристократок из Барановичей задержали вчера ночью и всю ночь продержали в каком-то другом «спецприемнике», но в аэропорту.
Здесь же я наконец смог войти в интернет через вай-фай - благо авторизоваться для входа в сеть здесь, как в Турции не нужно. Я сообщил родным и Маше о своей текущей ситуации (некоторые подробности опустил).
Мы продолжали ленивый вялотекущий разговор из которого я узнал, что меня все-таки могут впустить в страну, если кто-то внесет за меня залог в размере нескольких тысяч долларов. Я был удивлен: однако сумма! Думаю ни у Маши ни у Фаины Исаевны таких денег не было, да и напрягать их долгой ненужной процедурой я не хотел.
Долговязый усмехался:
-Да уж... Моня за меня внесет! Помню мы когда с ним в институте учились он мне старые носки купить предлагал! "Ну а что, говорит, я их всего два раза носил!". Моня копеечку собирает, Моня это... И все-таки люблю я его - как брата люблю! Это наше - русское, что-то такое метафизическое, необъяснимое. Нас харей в грязь, а мы все равно любим!
Белорусские барышни сочувственно кивали.
Еще когда я заходил в комнату «передержки» я видел девушку в солнцезащитных очках, которая была явна недовольна, что ее здесь держат. Говорила она достаточно истеричным голосом, высказывала возмущение на всю комнату и рано или поздно это должно было прорваться: нервозность витала в воздухе.
Наконец она вскочила: чувства явно переполняли ее. Одна из Барановических дам изобразила крайнюю степень недовольства, как будто увидела мужчину, который пытался унизиться перед ней и совсем потерял облик:
- Сейчас начнется...