Автор: Алексей Чадаев
Понял, что нужен-таки пост из рубрики «как работают институты». Просто для расшифровки тезиса, высказанного несколькими постами ранее, про то, что хуже коррупции может быть только борьба с ней.
Начну с case studies. Самый коррупциогенный из наших законов, твёрдый первый номер с большим отрывом — 44-ФЗ (о госзакупках) весь целиком построен на философии борьбы с коррупцией. Его даже когда писали в своё время в ВШЭ, ректор Кузьминов решился (были же времена!) на открытые дебаты с блогером Навальным, в которых очень убедительно доказывал, что новый механизм — это как раз результат учёта всей той критики, которую блогер и его сторонники в те годы обильно обрушивали на предыдущий, отменённый им 94-ФЗ.
Какие именно механизмы, по замыслу авторов, призваны побороть это вселенское зло? В первую очередь — Открытость, она же Прозрачность, во вторую — Свободная Рыночная Конкуренция. Поэтому механизм госзакупок прописан там, если очень грубо и на пальцах, следующим образом: когда какая-нибудь госструктура хочет что-нибудь для себя закупить, она в открытый доступ на специальном ресурсе сообщает об этом своём намерении и выставляет стартовую цену, после чего практически любой поставщик может предложить цену меньшую; выигрывает — автоматически — тот из них, кто предложил самый дешёвый вариант.
Что из этого получилось на практике, угадайте с одного раза? Бинго: целый выводок подставных фирм — «тендерных рейдеров», которые заявляются, сбивают цену ниже плинтуса, а потом предлагают реальному поставщику откатить долю малую за своё снятие с дистанции.
В какой-то момент с этим начали бороться, постоянно ужесточая критерии допуска/недопуска участников; в итоге нормальным компаниям стало почти невозможно на этом рынке работать — слишком большому количеству критериев надо соответствовать и слишком много проверок пройти. Но госконтракты-то надо всё равно кому-то реализовывать!
Что произошло в результате? Бинго: появились компании, специально «отформатированные» именно под критерии госзаказа и идеально им соответствующие. Что они делают, эти компании? Правильно: выигрывают конкурс, забирают деньги и потом нанимают на субподряд уже реального исполнителя, оставляя себе долю малую. Чтобы им таким легче было выигрывать (то есть чтобы критерии были прописаны именно под них), они что? Правильно: берут в число бенефициаров этой самой доли малой «представителя заказчика». А дальше заказчик что? Правильно: понимает себе — а зачем ему часть малой доли, если он может взять себе всю малую долю?! Так вместо прокладок, контролируемых какими-то левыми решалами, появляются прокладки, контролируемые тупо «номиналами» этих самых заказчиков.
Это очень упрощённая история вопроса, и многие специалисты меня поправят, нудно объясняя в комментах разницу между тендером и аукционом и т.п. Но суть именно эта: механизм ровно потому и стал прямой противоположностью своим изначальным задачам, что базовое целеполагание было — не то, как облегчить госзаказчику решение его задачи, а «как сделать так, чтобы не спёрли». А будет в итоге сама задача решена или нет — как-то уже всем было не до того. В итоге сделать дело так, чтобы ничего не нарушить, стало почти невозможно. А раз ты всё равно в любом случае ходишь под статьёй, бери больше — кидай дальше, плати силовой крыше и всё равно будь готов, что тебя примут.
Повторяю сугубо: на борьбе с коррупцией в нашей стране украдено и распилено куда больше, чем в ходе самой коррупции. И, кстати, в какой-то момент штатным элементом схемы стали и публичные борцы, которых с удовольствием нанимали все, кому не лень, для «торпедирования» и последующего перехвата наиболее выгодных потоков.
Алексей Чадаев