ИГОРЬ ИГОРЕВИЧ СИСМЕЕВ
(Продолжение. Начало: https://dzen.ru/media/id/5ef6c9e66624e262c74c40eb/voennyi-letchik-ispoved-posle-poletov-veernye-otkliucheniia-638ab6b475f6fb1157ef3e9a )
После ухода из жизни моего отца, мы с женой в течение сорока дней в доме ничего не меняли, оставляя все таким, каким оно было при нем. За это время ко мне неоднократно обращались разные люди с предложением продать отцовских голубей. Только тогда, став «ответственным за тех, кого приручил», я понял какая это серьезная наука, правильно содержать и разводить голубей. В толстой рабочей тетради отца, я нашел то, чем он занимался долгие годы. Это был не просто голубятник. Отец в течение многих лет делал то, о чем мы даже и не догадывались. Он селекционировал, на основе турманов Николаевской породы, новые голубиные семьи, укрепляя род этой уникальной птицы, выводя здоровое потомство.
В его папке бумаг и записей, я нашел генеалогическое древо его пород, основанное на десятке исходных пар, приобретенных в различных регионах страны, начиная от Беларуси, Прибалтики и заканчивая далёким уральским городом Ирбит. Рассматривая это древо, я не обнаружил ни одной связи родственного кровосмесительства. Здесь были записи, сколько вывелось птенцов от каждой пары. Сколько из них слабых и бесперспективных, пришлось ему лишить жизни еще в младенчестве. Куда ушли или уехали голуби, отбредшие статус здоровых и репродуктивных птиц, и еще многое, многое другое.
Его стая составляла порядка 120 особей. Дважды голубиная мафия покушалась на этот птичий мир, способом поджога. Второй раз наш голубятник запылал при мне, глубокой ночью на 9 мая 1990 года, сделав ветерану ВОВ праздничный подарок. Пожар мы быстро загасили, да вот только около восьми десятков элитной плицы погибло, кто от огня, кто от удушья.
Утром старик собрал обгоревшие птичьи тела в мешок, взял лопату и ушел в лес, чтобы придать земле свой многолетний селекционный труд.
Здесь же, в записях, я обнаружил, и многолетние экономические расчеты содержания голубей. Затраты на голубиный корм и доход от продажи птицы, показывали положительный баланс в объеме от 1400 до 1600 рублей в год. Что соответствовало годовому заработку советского инженера.
Но самое главное было в том, что голуби не давали ему расслабляться. Они держали его в тонусе, заставляя двигаться, рано вставать, поздно ложиться. В восемьдесят лет лазать по лестнице на второй этаж голубятни и просто активно жить. У них была взаимная любовь и понимание. Они вместе и шутили и грустили. Голуби понимали его душевное состояние и состояние его здоровья, и поэтому, у них была полная гармония.
Незадолго перед своим уходом он сказал мне, что бы я, когда его будут выносить из дому, открыл все летки и двери в голубятнике. Чтобы голуби могли выйти и попрощаться с ним. Я это исполнил так, как он мне велел. И когда он, в открытом гробу, отправился в свой последний путь, и его недвижимая, не одухотворенная плоть, последний раз скорбно проплывала просторами родного двора, вся эта большая, постоянно воркующая и движущаяся голубиная семья, оставив свои гнезда в голубятне, уселась «бок-о-бок» в одну линию, и замерла на коньке крыши дома. Внимательно и недоуменно глядели они, не проронив ни единого звука, в скорбном молчании прощаясь и провожая в последний путь того, кто им был близок и дорог. Того, кому близки и дороги были они. Того, который их больше никогда не пустит в полет, который от них уходил. Уходил навсегда.
А вообще, если говорить о настоящих голубятниках, то это особая порода людей. Путь их становления хорошо отражен в советском кинематографе. Первые кадры кинофильма тридцатых годов «Юность Максима» начинаются со свиста и вида лихого оборванца, запускающего птицу в полет. Далее, в начале шестидесятых он - голубятник, уже повзрослел и в образе киевского подростка Генки Сахненко (Фильм «Прощайте голуби») уходит в большую жизнь, под слова известной песни: «…Мы гоняли вчера голубей, завтра спутники пустим в полет».
Ну, а апофеозом голубиных киноисторий стал фильм восьмидесятых «Любовь и голуби». В котором Василий, отец многодетного семейства, наяву выказывает свое отношение и любовь к этим птицам.
Старые и маститые голубятники не любят когда их так называют. Им более претит высокое звание – голубевод. Об одном таком голубеводе отец поведал такую историю. Это было в начале 80 годов. Отец по заведенному и много лет не меняемому правилу в воскресный день поехал на птичий рынок, что бы посмотреть птицу, да пообщаться с своими единомышленниками. В толпе, среди праздно болтающихся зевак рынка, в его поле зрения попался мужик, примерно его же возраста. Держался он свободно, общаясь со многими завсегдатаями этого птичьего мира. Кривой глаз незнакомца подсказал отцу, что он этого типа где-то видел и что это было очень давно, в годы его юности. И действительно. Он вспомнил как в начале тридцатых годов, учась в киевском автодорожном техникуме, он каждый день дважды проходил через торговые ряды Евбаза (еврейского базара), который в те годы располагался на месте сегодняшней киевской «Площади Победы». В этом сонмище людей, лошадей, товара, гвалта, драк и пьяни, как обычно присутствовали и те криминальные элементы, которых в Харькове называли «Раклами», а в Киеве «Торбохватами». Эти ребята промышляли мелкими кражами, разводками лохов и всем тем, что давало возможность заработать легкие деньги. Среди этой криминальной толпы был и подросток с кривым глазом, по кличке «Кривой», или ещё «Сенька голубятник». Сегодня в этом мужике, отец узнал того босяка из Евбаза.
- Ну, здоров, Семен-голубятник,- сказал отец обращаясь к незнакомцу.
- Я не голубятник. Я голубевод,- ответил незнакомец, с ноткой обиды в голосе.
- Нет. Ты, «Кривой», как был «Сенькой голубятником», так таким же «торбохватом» с Евбаза и остался.
- А ты откуда знаешь? Прошло уже полста лет.
- Я все про тебя знаю и помню. Я могу тебе даже рассказать как ты со своим дружком Гришкой «Рванью», развел мужика на четверть самогона. Напомнить? Так вот слушай. Дядька крестьянин купил у барыги из-под прилавка четвертную бутыль самогона. Вы его пасли. Когда мужик положил самогон в холщевую суму и закинул ее на плечо, то «Рвань» подскочил к нему сзади, двумя кусками кирпича разбил бутыль, и быстро смылся. А ты, тут же под суму подставил «случайно» оказавшееся в руках ведро. Большая часть самогона попала в ведро, меньшая часть пролилась на землю и намочила холстину сумы. Пока дядька разбирался с тем что произошло, то и твой след, вместе с ведром и самогоном, простыл. Скажи. И после этого ты не торбохват?
- Так это было давно. И за сроком давности это уже не наказуемо, - с какой-то кривой и натянутой улыбкой ответил «голубевод».
Затем он взглянув на мои темно синее галифе и хромовые сапоги, вероятно признав меня сотрудником органов КГБ или МВД, быстро ретировался с рынка.
При очередных посещениях отцом птичьих рядов, его знакомец при виде свидетеля его криминальной молодости, так же быстро исчезал.
Когда на второй день после похорон отца к нам пришли помянуть его приятели по голубиному делу, то я сказал им, что голуби пробудут у меня еще сорок дней. А потом, когда его душа с нашей бренной земли улетит в космос, я их передам бесплатно в надежные руки. И указал конкретно кому. В вечер поминальных сороковин я сказал претендентам на птицу, что бы они определились со временем им удобным для ее передачи. Они сошлись на том, что это будет удобно сделать на следующий день, в 14 часов. День выдался пасмурный и с мелким моросящим дождем. Я птицу покормил, но из голубятни не выпускал, чтобы не было проблем с ее отловом.
Первым появился машинист электровоза Николай Мешков, наглый, вредный и рыжий отцов коллега по голубиному делу, и наш близь живущий сосед. Он, немного поддатый, приехал на велосипеде часам к десяти, привезя с собой какую-то большую коробку.
-Ты чего приехал? – был мой первый вопрос.- На который час вы договорились быть у меня?
- Да мы то, договорились на 14, но у меня тогда не будет времени. Давай я возьму свою долю и поеду.
- А какая твоя доля? Ты хочешь выбрать лучшее, а хлопцам оставить что похуже? Иди, гуляй. Если нет времени, то ребята и без тебя сами разделят между собой кому и что нужно. Ты, кстати, в течение этих дней несколько раз приходил помогать Валентине чистить голубятник, и спер пару элитных черных. Я тебя за руку не поймал, но знай, что грех на твоей душе. А пока до свидания, до условленного часу.
На это он мне ничего не ответил, и уехал восвояси. Ровно в 14 часов, к дому подъехала машина, на которой приехали еще два любителя птицы. Это были двоюродные братья Николай и Виктор, механизаторы из соседней деревни Красиловка. Скромные хлопцы, лет под сорок, они спокойно сидели, дожидаясь появление наглого машиниста. Во время этого ожидания, в разговоре Николай похвастался, что специально для наших глубей сделал дополнительную шикарную голубятню, так что птице будет комфортно и не хуже чем она жила у деда. Когда наконец, все собрались, я объявил им условие.
- Берите всех до последнего птенца. Что бы после вас в голубятнике не осталось ни одной живой души. Как вы поделите голубей, это ваша проблема, Но прошу, чтобы не «резали по живому», не отлучали малых голубят от кормящих родителей и не разбивали с парованные семьи. А теперь, вот вам ключи от дверей в голубятник и идите, забирайте. Я с вами не пойду. Когда закончите дележ, скажете. И они пошли.
Часа через полтора ко мне подошел Красиловский Николай, вернул ключи и, поблагодарив, сказал, что если мне нужна будет какая то помощь: что-то сварить, что-то выковать или выточить на станке, то от него отказа не будет. Рыжее же «падло», даже не подошел, поблагодарить. Он втихаря, сел на велосипед и незаметно, по-английски убрался.
Я пошел и проверил осиротевший голубятник. Ком подкатился к горлу при виде пустых гнезд, бесхозых поилок и кормушек. Но я переборол себя с одной мыслью, что им там будет лучше. Что они попали в хорошие руки, о которых отец отзывался положительно, и что мое незнание голубиного дела, свело бы насмарку, весь отцов труд.
На следующий день, под вечер, на голубятню села наша сизая голубка. Она вошла в леток, побыла в своем бывшем жилище пару минут, затем вышла наружу, подорвалась с крыши и улетела. Улетела навсегда.
Прошло пару дней. Возле моих ворот остановился черный «Мерседес Е-240», с номерами явно не Киева и киевской области. Из него вышли два молодых, лет до тридцати, прилично одетых парня. Манерами общения они обладали на уровне австралопитеков, но гонора и «распальцовки» у них было предостаточно. Увидев меня, один из них громко заявил:
- Слышь, мужик. А где здесь дед, который держит голубей?
- А зачем он вам?
- Да перетереть бы с ним надо по делу.
- Старик помер полтора месяца тому. А что вы собственно хотели?
- Да, купить у него голубей, всех оптом. Сколько у него их там осталось?
- Оставалось сто двадцать хвостов.
- Во, нормально. По десять долларов за нос и берем все сразу, прямо сейчас.
- Ребята, не получится. Я их только позавчера, бесплатно отдал в хорошие и надежные руки.
- Ну, ты мужик и лох. Такие бабки упустил. Это же тысячу двести зеленых.
- Упустил, так упустил. А вы ребята откуда?
- Да какое это уже имеет значение? - ответил мне один из них. И «Мерс Е-240», заурчав мотором, увез братков туда, откуда они приехали.
На меня никакого впечатления не произвело то, что я лох, упустивший реальную выгоду. Да. Такие деньги по тем временам были не малые. Но дороже любых денег была память об отце, в образе его любимцев - голубей.
Где-то через месяц я воспользовался сварочными услугами Красиловского Николая. Они приехали вместе с его братом чтобы выполнить нужную мне работу. После работы, когда сели пообедать и обмыть удачно сработанное, Валентина спросила Николая:
- Коля, А как там у тебя, чувствуют себя наши голуби ? Николай посмурнел, ничего не ответил, и только круче согнулся к тарелке с борщом. Тогда за него заговорил Виктор:
- Коля, да скажи всю правду. Тогда у тебя на душе станет легче.
Николай молча качал головой и из его глаз, глаз взрослого мужика, текли слезы. А Виктор за него продолжал:
- Погибли все ваши голуби в первую же ночь, когда он их привез к себе домой, и выпустил в новый голубятник. Утром он обнаружил их всех мертвыми с прокушенными головами. Это вероятно была работа хорька или ласки. Единственное, что через с трудом сдерживаемое рыданье, Николай смог сказать:
- Простите вы меня, прости и ты Дед Игорь, что я их не уберег. Видит Бог, что я в этом не виноват.
После этого он встал из-за стола и ушел во двор, чтобы дыхнуть свежим воздухом и успокоиться. Когда он вернулся к столу, то Валентина сказала ему:
- Николай не расстраивайся. Они не погибли. Их души улетели к деду, который их так любил, который за ними так тосковал последние сорок дней. Они теперь вместе, и им там сейчас так хорошо.
Ну что ж. Нам только оставалось сказать: ПРОЩАЙТЕ ГОЛУБИ.
(Продолжение следует)