- Ну вот, мамочка, я приехала! Обещала к празднику быть и приехала. Ты, наверное, думала, я опять какими-нибудь делами отговариваться начну? Нет, родная, ошибаешься! - Вера присела на скамейку, чтобы отдышаться. “Ох, отвыкли вы совсем, Вера Павловна пешком ходить! Все на транспорте, то на своем, то на служебном, да на лифте, какие уж там лестницы, вот ножки и устали…”
Деревенский погост располагался в живописной березовой рощице на пригорке. Вверх петляла едва видная узкая полевая тропинка. Подъем не был слишком крутым, но “Жучка” в горку не погнала, оставила возле дома, как-то нехорошо показалось ей ехать со всем комфортом туда, куда они с матерью всегда поднимались своим ходом.
Только воды с тех пор много утекло: и холодными дождевыми каплями, и бурным ручьем в тихую речку, и горючими слезами по лицу. Сил Вера явно не рассчитала. Взобравшись на пригорок, упрела, словно только из парной выбралась. Чуть влажноватые русые кудри завивались пружинками вокруг миловидного моложавого кукольного личика. Легкая полнота ее совсем не портила, но иногда заставляла вспоминать о том, что надо почаще заглядывать в спортзал.
Вера оглянулась назад. “Господи, красота-то какая!” Вокруг расстилались некошеные поля. Плавно извивалась поворотами река, по обоим берегам которой раскинулась деревенька. Нежно-голубое июньское небо затягивали тяжелые ливневые тучи.
Грустно улыбнувшись, Вера несколько раз повернула в руках деревянную ручку. И прикрикнуть теперь на нее некому: “Что ж ты творишь, девка? Не верти грабли, дождя накликаешь!”
Где та ворчливая соседка, баба Маня? Недалеко от матери лежит, почивает. Ненадолго пережила постоянную оппонентку. Может, от того и ушла так рано, что одиночество показало ей свою страшную зубастую пасть, не с кем было больше поспорить. С каждым годом все меньше и меньше оставалось коренных жителей в деревушке.
Вера прибирает могилу матери, продолжая тихую беседу:
- Как же я соскучилась, мамочка! Если бы только знать, что не дождешься меня тогда к следующему отпуску, все дела бы забросила, стрелой летела к тебе. Ну почему так упрямо не хотела ты перебираться ко мне в город, может быть, все было бы совсем по-другому…
Не отвечает ей мама, только старая береза над головой громко шелестит длинными плакучими ветками на ветру. Много повидала она на своем веку. Когда Вера была еще совсем маленькой, это дерево уже высоко тянуло к солнцу кудрявую зеленую крону.
Мимо проходят деревенские жители. Сухонькая старушка, слеповато щуря глаза, присматривается к Вере:
- А это кто у нас приехал? Что-то не признаю никак. И на чьих могилках-то убирается? Ага, на Семеновских. Ой, да неужто это Верочка…
- …Хорошенькая девочка, - с улыбкой продолжает Вера Павловна, - Да, тетя Катя, это я, здравствуйте!
И мнится Вере, что совсем ничего не изменилось. Вот идут они с мамой на погост, навестить бабушку, и со всех сторон смотрят на них соседи, шутливо спрашивая: “А кто это у нас тут такой? Да это же Верочка! Ах, какая хорошенькая девочка! Ну-ка беги, возьми скорей конфетку!” Трехлетняя Вера стеснительно одергивает короткий сарафанчик и запихивает в тесный кармашек сладкие карамельки. Ритуал повторяется из года в год, и на вопрос: “А кто это у нас тут такой?”чуть повзрослевшая Вера кокетливо отвечает: “Это же я, Верочка, хорошенькая девочка”...
Высокий мужчина, сопровождающий тетю Катю под руку, притормаживает рядом с Верой. С трудом она узнает в нем Кольку, своего ровесника, давнего товарища по детским играм.
- Ух, Верка, какая ты стала! Прямо солидная дама! И не поверишь, что та же сопливая девчонка, которую мы с Санькой, с двух сторон подхватив под руки, в школу вдоль железки волоком тащили! Дааа! Валенки огромные, скользят, как полозья лыж по заледеневшей тропинке. А у моста помнишь, как с горки на портфелях катались?! До середины речки долетали, почти к самой полынье. Как тебя Санька тогда не пускал, д у р о ч к у любопытную, все посмотреть хотела, спят зимой рыбы или нет. Он тебя держит, а ты упираешься, сопли на красный замерзший кулачишко наматываешь, ревешь в голос…
- Ой, Николай, вспомнишь тоже! - смеется Вера, - А Саша где, что-то я его в деревне не встречала ни разу в последние приезды?
Только что веселый, воодушевленный воспоминаниями о детстве, мужчина резко мрачнеет:
- Нет больше Саньки с нами. Разве тебе мама не рассказывала? Еще тетя Клава жива была, года за два до нее и прибрался. Колхоз развалился, зарплату не платили, поддавать он начал крепко. Жена ушла, в город с сыном подалась. Морозы на Крещенье трескучие стояли, по темкам домой из гостей возвращался, никто до утра и не видал, что нескольких шагов он до дома не дошел, свернулся на лавочке калачиком и заснул. Так его утром соседи и нашли, горемычного…
Горько Вере, друга забытого оплакивает. Картинки деревенского детства снова ярко и живо проносятся перед глазами. Как давно это было, и как недавно. Так хотела она когда-то сбежать поскорее в город, к театрам, музеям, другой жизни. И что же? Жизнь, и правда, другая совсем, мимолетная, в таком темпе мчится, себя бы не забыть! В круговерти бесконечных дел нет места сантиментам, а во время ночного отдыха всё чаще манит ее деревня, и мама снится. Как-будто стоит она перед низеньким покосившимся щербатым забором возле старого родительского дома, руки на груди сложила и головой неодобрительно покачивает: “Ну что же ты, Верочка?”
Вера Павловна сидит в своем большом кабинете, развернув кресло к панорамному окну, смотрит на яркую красоту огней вечернего города и в тягостных мыслях не замечает ничего. Снова там она, возле мамы, друзей и соседей. Наконец, она нажимает кнопку интеркома и вызывает секретаря:
- Елена Николаевна, а где у нас проект той животноводческой фермы в Лысухино?
- Вера Павловна, Вы же признали его не рентабельным и решили категорически им отказать!
- Несите, несите, Леночка, посмотрю еще раз, повнимательнее. Вдруг из этой идеи что-нибудь, да получится. Не одной, так другой деревне помочь попробую…