За несколько дней прошёл все исследования в госпитале по поводу жалобы на здоровье. Я не рассказал докторам про свои ощущения при прохождении двух последних барокамер, чтобы они не отвлекались от основной причины моего появления в лечебном учреждении - боли в позвоночнике. Никаких ограничений для полётов медики у меня не обнаружили, да и состояние моего позвоночника у них опасений не вызвало. И на очередном обходе лечащий врач так мне и заявил, мол, имеются признаки начальной стадии остеохондроза шейно-грудной части, но на такой стадии сильных болей не должно быть. Во как! А что же тогда у меня так сильно болит уже больше месяца?
У меня в палате во время обхода сидел штурман дивизии полковник Булыга, пришёл узнать от меня последние новости гарнизона. Больше никого в палате со мной не лежало, пациентов в это время в госпитале было не густо. Пока я молча обдумывал заявление врача, он не дождавшись внятного отклика задал мне прямой вопрос:
- Может Вы, уважаемый, приехали списываться?
Я сразу вспыхнул от такого подозрения и опять замешкался с ответом. А врачу, видимо, некогда было цацкаться с пациентом:
- Так Вы так и скажите, и не будем тут ерундой заниматься…
- Я выйду, - Булыга по-своему понял моё замешательство, - я его прямой начальник, он, должно, стесняется при мне говорить.
- Нет, я приехал лечиться, а не списываться, - наконец и я обрёл дар речи.
- Ну, ладно, не волнуйтесь так, товарищ подполковник. Лечиться так лечится, назначим Вам лечение и завтра приступите к процедурам.
Булыга вышел из моей палаты и за ним потянулась вся ватага в белых халатах.
Я положил книгу на тумбочку и задумался. Конечно, у меня были подозрения, что моя поездка в госпиталь может закончиться списанием с лётной работы и за прошедший месяц уже примирился с этой участью. А что мне ловить на службе? Выслуга для пенсии имеется, карьера меня не прельщала — академии не заканчивал, какая без академии карьера, а обстановка в стране и армии вопиёт: пора со службой заканчивать! Списание с лётной работы меня устраивало и по другой причине: перед командиром полка не так неловко будет - только назначил на должность, какие-то надежды на меня возлагал, а я — в кусты. Нехорошо! А с врачами не поспоришь. Но, оказывается, я и дальше «годен без ограничений», а болезнь симулирую. Тьфу! Теперь-то отступать поздно, надо лечиться, а там видно будет.
И я старательно исполнял все назначения врача. Время шло, а боль уходила медленно, врачу это не нравилось, но я упорно подтверждал наличие болезненных ощущений на каждом обходе. Приехал лечиться, лечите, хочу уехать из госпиталя без боли в позвоночнике. Хотя обстановка в Грузии накалялась с каждой неделей декабря и мне хотелось побыстрее оказаться рядом с семьёй. Однако, я понимал, что это у меня - единственная возможность подлечиться в серьёзном медучреждении, больше такой не будет.
В Тбилиси было неспокойно, работники госпиталя волновались и, наконец, однажды мы услышали пушечные выстрелы на окраине города, а через пару часов стали слышны и автоматные очереди. Оппозиция наступала на город. Ночью в городе были видны отсветы пожаров, канонада, стрельба, за забором госпиталя проскочила легковушка, из неё на ходу выпустили очередь из автомата в сторону территории госпиталя. Вреда никакого эта стрельба не нанесла, но работников госпиталя насторожила и госпиталь стал ускоренно выписывать пациентов. Выписали и меня под предлогом, что надо месяц отдохнуть от лечения, а потом вернуться в госпиталь. Если я опять пожалуюсь на боли, то мне дадут направление в ЦНИАГ в Москву, мол, пусть там разбираются с твоей болячкой. Перед самым новым годом я оказался в своём гарнизоне.
Командира не обрадовал мой доклад о прибытии: комэск на неопределённый срок выбывал из лётного процесса по болезни, да ещё и отсутствовать в части будет. Делать нечего, приказал изучить последние документы и приступить к службе. На следующий день я приступил с исполнению обязанностей, полётов не было, народ готовился встречать Новый год, а я стал вникать в дела эскадрильи и изучать последние приказы из Москвы. Вот здесь и попал мне в руки приказ МО об увольнении лётчиков по «сокращению штатов». Документ предписывал командирам избавиться от офицеров, не желающих служить в армии и от тех, от кого командирам давно хочется избавиться. У меня ёкнуло сердце: вот она официальная возможность закончить свою службу.
Праздничные дни прошли в раздумьях и сомнениях: и службу жалко бросать и служить дальше смысла не было. Главным аргументом на увольнение была необходимость опять ехать в госпиталь, а потом в ЦНИАГ. Придётся оставить в гарнизоне семью, а этого мне делать не хотелось — уж слишком обстановка вокруг была опасная. Может придётся держать оборону от грузинских боевиков, а может и полк с места снимется, подозрение на такое развитие событий имеется. Жена служит, а дочка учится, собственного жилья нигде не имеется, дёргаться с отъездом некуда. Надо держаться вместе, пока не окажемся в безопасном месте.
После новогоднего праздника в первый же служебный день пошёл к командиру полка и объявил о своём решении уволиться из армии. Объяснил ему свою ситуацию подробно, командир был недоволен моим решением, но отговаривать не стал, в этот же день подписал мой рапорт и отправил дальше. Правда, я его успокоил, что командирскую лямку буду тянуть добросовестно до самого увольнения, эскадрилью не брошу. А такая тенденция среди офицеров уже наметилась: как только бумаги уходили из полка, на службу забивали, занимались своими делами, уезжали на родину, в ожидании появления приказа в полку. А приказы добирались в Сенаки больше полугода, в лучшем случае.
Вот так и получилось, что последний свой вылет сделал в середине ноября ночью при жёстком минимуме 150х1,5 на перехват в облаках на малой высоте. Очень полезный полёт на продление сроков, хотя, сроки для меня в этой должности были уже не так актуальны: карандаш в своих руках. К этому моменту общий налёт за год получился сто часов, половина из этого налёта — инструкторская. А закончил лётную работу с общим налётом, включая училищный — 1426 часов, из них 283 часа — ночной налёт. Классную квалификацию лётчика 1 класса, конечно, подтвердил в этом году. Подбил итоги за год в Лётной книжке, проверил внимательно всю, чтобы нигде не была пропущена полковая печать — мало ли как судьба повернётся, - и заверил у начальника штаба полка последние лётные итоги. И в Медицинской книжке стоит отметка последней ВЛК «годен без ограничений». А мне-то попроще рисовался конец моей лётной карьеры. Как тут не вспомнить наш дружеский прошлогодний новогодний спор — кто уволится первым? Но хвалиться друзьям своей победой в этом споре мне не хотелось, молчал, пока жена не проговорилась.
Была ещё одна причина моего молчания: командир полка не хотел афишировать этот приказ об увольнении из армии по собственному желанию по статье «сокращение штатов». Опасения его были не беспочвенны: молодёжь рвалась покончить со службой, да и старшие возрасты серьёзно об этом подумывали. А тут ещё и новоявленные республики стали создавать свои армии и звали офицеров ехать служить на родину, обещая достойное денежное содержание и квартиры. Да и статус «оккупантов» в Грузии подливал масла в огонь желаний уволиться или свалить из этого гарнизона. Нельзя было допустить неуправляемого истока личного состава из полка. Ох, смутное время!
Внешне служба моя не изменилась: исправно исполнял обязанности, только не летал. Построения, предварительные, контроль готовности лётчиков к полётам под запись на магнитофон, выходил на лётные смены, сидел за столом с плановой таблицей и вникал в расшифровки объективного контроля полётов, собирая данные для разбора полётов. Только не летал и это было самое дрянное ощущение, будто какие-то части тела у меня вырвали, а фантомные боли остались. Тоскливо быть сухопутным комэской. Эх! Но назад пути уже не было, и позвоночник о себе напоминал.
В Грузии началось многовластие, республика бурлила, мимо гарнизона то и дело сновали разномастные колонны с вооружёнными людьми. На железнодорожной станции местные разгромили на путях эшелон с продовольствием. ЗиЛом вырывали створки вагонов и растаскивали мешки, ящики, кто на себе, кто на тележках или на легковых машинах. Дело доходило до драк, пытались забраться в вагон через верхние люки, одного мужчину убило током. Мародёрство в чистом виде.
Командир принял решение вооружить личный состав автоматами и усилить охрану городка и служебной территории. В обороте появилось слово ОМОН - новый наряд для офицеров. Чаще всего назначали в этот наряд холостяков, задача ОМОНа: быстро собираться по сигналу и занимать оборону на угрожаемых направлениях. Командиры подразделений по очереди занимались охраной казарм с тремя офицерами эскадрильи. Наша казарма была на первом этаже, окна заложили мешками с песком, оставив бойницы. На втором этаже располагалась казарма ОБАТО, офицеры тоже там ночевали, они же оборудовали на плоской крыше огневую точку для пулемёта. Бойцы в таких нарядах не участвовали, только офицеры. Бойцов мы оберегали — и надежды на них было мало и жалко было пацанов, пусть благополучно вернутся к своим родителям.